— Нам в казармы ходу нет, сами знаете. — Но вы можете наблюдать с улицы, Владимир Гаврилович. На это разрешения военного начальства не требуется. Филиппов набычился: — У меня, извините, и без того дел невпроворот, а людей не хватает. Лыков пошел с Офицерской к себе на Фонтанку, и, пока добирался, у него созрела идея. Однажды, много лет назад, сыщика внедрили в банду уголовников. Он был там под своим именем, но с частично измененной биографией. И казначей банды, сразу почему-то невзлюбивший Лыкова, поймал его на нестыковках с крестовыми деньгами. Так называлась пенсия, которую казна выплачивала георгиевским кавалерам. Бывший кавказский солдат, Алексей Николаевич эти жалкие суммы не получал, а переписал на мать. На этом и погорел, едва не поплатившись за промашку жизнью[58]. Теперь он решил использовать тот случай для поисков «японцев». Ведь Иван Сажин награжден Знаком отличия Военного ордена четвертой степени за поход в Китай в 1900 году. И должен получать за это двенадцать рублей в год, третями, в одном из казначейств. Получает ли, и ежели да, то в каком? Придя на службу, Лыков вызвал помощника. — Ну как? — спросил тот в нетерпении. — Да никак. Коллежский советник рассказал Азвестопуло о своем приключении в Мурино. — Понял теперь, Сергей Манолович? Слушай старших, и дольше проживешь. — А я бы им наган в зубы! — У них после Лесного таких десяток. — И где же искать «японцев»? — расстроился коллежский секретарь. — Руки опускаются. Все камни перевернули, а толку нет. Шеф подмигнул: — Вот так, Макарка: снегу не будет, всю зиму пропасем! Грек скис. Лыкову стало жалко помощника: — Есть одна идея. Собирайся, пойдешь в Георгиевскую думу. И он изложил Азвестопуло свой замысел. Тот выслушал и согласился, что шансы есть. Эмоциональный грек повеселел на глазах и помчался выполнять поручение. Лыков убрал свою амуницию в сыскной гардероб. Восемь добытых шурфов торфа отнес домой и вручил Нине Никитичне, чтобы растопила ими печь. Не пропадать же добру. Съел приготовленные ею котлеты и завалился на диван. Рано встал, много прошел пешком, да еще топлива набурил… Надо было отдохнуть. Служа чиновником особых поручений Департамента полиции, Алексей Николаевич забыл уже, когда ходил в последний раз к директору на доклад. Начиная с управления Лопухина, он выполнял личные поручения министра, передаваемые ему напрямую. Когда Плеве взорвали, руководителем стал Дурново. Отвечая по росписи обязанностей за почту и телеграф, Петр Николаевич при князе Мирском неофициально управлял полицией. Но Мирского сменил Булыгин, и Дурново оказался не у дел. Будучи на голову выше что вчерашнего, что нынешнего министра, он затаил обиду. И перестал заведовать полицейскими вопросами. А в департаменте продолжилась чехарда со сменой директоров. Как это глупо! Страна широким шагом шла к вооруженному бунту, а институты, отвечающие за порядок, находились в упадке. Хорошо хоть Трепов начал что-то делать, пусть нерешительно и непоследовательно. Дмитрий Федорович вызвал из небытия Рачковского, оба они смотрели в рот Витте, а последний держал в уме Дурново как будущего министра внутренних дел в своем кабинете. У Лыкова опять появились сановные руководители. И пока они были заняты высокой политикой, коллежский советник вполне мог подремать… Вечером Алексей Николаевич пришел в департамент, возился допоздна с бумагами, ждал помощника. Но Сергей так и не появился. Видимо, задание оказалось непростым. Лыков удалился в десятом часу, весь вечер ждал звонка, и опять впустую. Сам телефонировал Сергею. Трубку никто не взял. Коллежский советник начал уже всерьез беспокоиться, куда делся Азвестопуло, но тут ему позвонил барон Таубе. — Я сообщаю тебе по просьбе твоего помощника, что он застрял в архиве Военного министерства. — Так уже ночь! — Вижу это в окно. — Что мой бездельник у вас забыл? — Выполняет твое поручение. И вообще, не ругай парня, он старательный. Переписка по боксерскому восстанию еще не разобрана, бумаги валяются прямо в пачках без картотеки. Хорошо, если к утру управится. Барон оказался прав. На следующий день, когда Лыков собирался на службу, пришел Сергей. — Вот, — протянул он шефу мятую бумажку. — Не царское это дело, — отстранился тот. — Читай вслух. — Да я уж наизусть выучил. — Ну тогда с выражением. Коллежский секретарь отставил ногу, задрал подбородок и начал: — Знак Военного ордена четвертой степени нумер сто восемьдесят две тысячи ноль двадцать два… Вдруг прервался: — А у вас какой, шеф? — Не отвлекайся! — Вечно вы так. Короче говоря, деньги за крест получает по доверенности его жена Прасковья Егоровна Сажина. — Прасковья Егоровна! — поразился коллежский советник. — Это ведь сестра Кольки-куна! — Наверняка. — Значит, они с Сажиным не только друзья, но и породнились. А в формуляре ни слова о его женитьбе. Молодец, Сергей. Адрес супруги георгиевского кавалера добыл? — Александровская слобода, шестнадцатый дом. — Там же одни инвалиды живут, — удивился Алексей Николаевич. — Прасковья работает прачкой в Чесменской военной богадельне. Видать, как-то зацепилась. — Александровская слобода… Место близ города, но малонаселенное. Как там могут спрятаться восемь человек? Полицейские рядили и так и сяк и пришли к выводу, что надо туда ехать и смотреть. Лыков снова отказал своему помощнику в участии. Загримировался стариком, нацепил собственный Георгиевский крест и отправился на Царскосельский вокзал. Сергею заявил с издевкой: — Вот когда появится у тебя свой Георгий, буду брать с собой. Когда сыщик остался один, то улыбаться перестал. Надо выбирать, время пришло. Как уж сказал тогда ему Колька-кун? Нельзя жить так, чтобы и нашим, и вашим. А кто теперь коллежскому советнику наш? Революционер из лукояновских мужиков, с сумбуром в голове? Похоже, да. Зацепил он своей нелепой правдой царского служаку. Присяга, многолетняя служба — все это на одной чаше весов. А вшивобратия — на другой. Если выбирать, то он, Лыков, голосует за соль земли, за многострадальное крестьянство. Тогда, в страшный день расстрела русскими русских, царь оттолкнул от себя сыщика. Навсегда оттолкнул. Алексей Николаевич не вышел в отставку, продолжил служить, но то был уже другой человек. Критически относящийся к государственной машине. Заржавела машина, пора ее менять! А начальство хочет подмазать и ехать дальше. Ведь и впрямь поедут, скрипя старым железом. Лыков пока не решился на крайний шаг. Попробую еще удержаться, подумал он: стоя на подножке и готовый в любую минуту соскочить. Неудобно, но что поделать… Вдруг обойдется? Как может обойтись, сыщик думать не хотел. Гнал от себя мысли. Жизнь потом сама рассудит, пока же надо спасти мужиков. Вот морока! А главное, посоветоваться не с кем. Раньше в таких вопросах главный голос был у Вареньки. Там, где тонкая материя, правда или кривда, жена всегда могла дать совет. И ее мнение зачастую все решало. Сейчас Варвары Александровны нет, спрятаться не за кого. Барон Витька? Он, конечно, лучший друг, старинный и сто раз проверенный. Но Таубе — однорукий инвалид, который боится потерять службу и вылететь в отставку. Разве можно его сейчас втянуть в свои делишки? Нет, придется решать самому. Титус далеко. Сергей Азвестопуло? Молод еще быть советчиком. И жалко парня: в нынешней кутерьме пусть он лучше постоит в сторонке. Если Лыкова поймают, то уж не казнят. Оставят без пенсии, так имение прокормит. А Сережа чем будет себя содержать? Нет, Алексей Николаевич, сказал себе сыщик. Не перекладывай на других, решай сам. И он решил. Глава 8 Эвакуация Дедушка сошел на разъезде и медленно двинулся по единственной улице. Александровская слобода была выстроена для семейных инвалидов Чесменской военной богадельни. В разные времена разные жертвователи поставили семнадцать жилых домов, все по одному плану. Начала традицию вдова фельдмаршала Волконского. Потом кто только не строил: и граф Гейден, и чины штаба Виленского военного округа, и лица Свиты Александра Второго после его гибели, и даже какой-то генерал-майор Слесарев. Прасковья Сажина обитала в новом доме, одном из тех, что стояли по левую сторону от железной дороги. Он уже подходил к месту, когда услышал из палисада могучий чих и следом знакомый голос: — Шайтан! Зот Кизяков! Один или другие тоже с ним? Словно в ответ на вопрос сыщика раздался ленивый баритон Сажина: — Как ты надоел со своими шайтанами… — Ну не могу я не чихать, — обиделся баталер. Ему ответил невидимый из-за сирени Колька-кун: — Не можешь не чихать — чихай. Только не поминай всуе шайтанов, дурная голова! Лыков зашел в калитку, направился к курящим на скамейке «японцам». Атаман, завидя старика с Георгием, привстал и ласково спросил: — Что, дедушка, богадельню ищешь? Она на другой стороне, зря ты сюда ковылял. Лыков ответил ему своим голосом: — Здорово, Николай Егорович. Отойдем-ка на два слова. Куницын разинул рот: