— Номинально есть, но на самом деле считай, что нет. Полиция своя. Нашу ненавидит и палки ставит в колеса. Если охранное отделение пошлет туда людей, чтобы вас арестовать, то им этого никто не позволит. Самих за шкирку выкинут, а вас оставят. — Вот это да! — зашумели «японцы». — Хорошая страна Финляндия, и уезжать из нее не надо! — Поэтому я вас туда и везу, революционеры вшивые, — подытожил сыщик. — Еще к вам просьба. Я, спасая вас, рискую шкурой. Сами понимаете: полковник Департамента полиции этим заниматься не должен. Мне начальство велело вас поймать, а не укрывать. — Знамо дело… — Там не забывайте об этом. Если кто-то из вас попадется и проболтается… — Мы добро помним, — ответил за всех Колька-кун. И добавил, посмотрев на товарищей: — Кто сдаст Лыкова — своими руками задушу. На этом разговор завершился, и гости вместе с хозяином разошлись спать. Алексей Николаевич примостился на тахте в кабинете. Сажин с Колькой на правах начальников легли валетом на кровати, остальные — кто на полу, кто на диване, а кто на сдвинутых креслах. Мужики были неприхотливы и условия для ночлега сочли вполне комфортными. Утром встали, и хозяин с трудом заставил гостей умыться. Только Суржиков плескал на себя водой с удовольствием. Ванну и унитаз мужики видели впервые. Последний их поразил, к нему выстроилась очередь из любопытных. Кухарка умоляла гостей не лезть на фаянсовый клозет с ногами, но те не слушали. — Вона как господа нужду справляют, — сделал открытие Гришка Булавинов. — А у нас в деревне зимой говно к жопе примерзает. Проблем с кормежкой благодаря ловкости Нины Никитичны по-прежнему не было. Она настряпала голубцов, сварила огромную кастрюлю картошки, смастерила гигантскую глазунью с зеленью и помидорами. Хуже было с курением. Гости дымили без перерыва. Такое табачное облако, выпусти его в окно, привлекло бы всеобщее внимание. Пришлось установить график. Алексей Николаевич явился на службу, заглянул в стол и обнаружил там билеты. Сунул их в карман и отправился к Зуеву: — Нил Петрович, я ночью опять в Москву уеду, завтра целый день меня не будет. — По какому делу? — формально поинтересовался вице-директор. — О краже мобилизационного расписания из штаба Гренадерского корпуса. Крокодил Петрович — так Зуева прозвали в департаменте — кивнул, подписал ассигновку на билеты и командировочные, и опять уткнулся в бумаги. Лыков действительно занимался этой кражей. Он получил дознание в наследство от Гартинга. Месяц назад того по рекомендации Рачковского назначили заведывающим заграничной агентурой Департамента полиции. Аркадий Михайлович уехал в Париж, и ловить шпионов на Фонтанке, 16 стало некому. Пришлось сыщику взяться за гуж. Он уже очертил круг подозреваемых и надеялся вскоре вычислить изменника. Ему помогали люди подполковника Лаврова. Похоже, что секретная бумага давно лежала в Берлине, подшитая в одну из папок отдела III «В» германского Генштаба. Придется вносить изменения в расписание, а это огромная работа. Полдня коллежский советник провел в кабинете, развлекая Азвестопуло рассказами из своей богатой на приключения жизни. По очереди телефонировали Филиппов и Герасимов, сообщили, что новостей о «японцах» нет. Подполковник оказался бойчее сыскных. Его люди отыскали жену Сажина в Александровской слободе. Но вшивобратия оттуда уже съехала. Пришел какой-то старик — георгиевский кавалер, и после разговора с ним банда срочно сбежала. Жандарм предлагал устроить очную ставку Прасковьи со всеми инвалидами. Лыков идею не одобрил. — Сколько лет было дедушке? — спросил он у Герасимова. — На вид около семидесяти. Едва ковылял. — Тогда он получил свой крест еще за оборону Севастополя! Какой из него революционер? Тут простое совпадение. — Не верю я в такие совпадения, — сварливо ответил Александр Васильевич. — Все в жизни бывает… А как ваш Галкин? — Никак. В пивную Колька-кун не пришел. Ждем… Лыков вернулся домой в пятом часу. Все, что мог, он сделал. Оставалось надеяться на удачу. Ночью девять человек вышли в Дмитровский переулок. Они не разговаривали и не курили, действовали тихо. Расселись в пролетки и двинулись на Выборгскую сторону. Ехали колонной, и это беспокоило сыщика. Он остановил всех и приказал увеличить дистанцию. Им повезло: в ночном городе было суетно, никто не обратил внимания на ездоков. Когда вырвались за город, Алексей Николаевич поверил, что все получится. И не ошибся. Сыщику фартило. И по пути в Шуваловку, и на самой станции обошлось без происшествий. Когда прибыл поезд, вшивобратия расселась по вагонам. Вот опасный момент! Но никаких филеров сыщик не обнаружил, а глаз у него был наметанный: большинство людей Филиппова он знал в лицо. Герасимов привез из Харькова несколько человек, которые еще не примелькались. Но и они не догадались выслеживать едущих в Гельсингфорс. Один раз все чуть было не сорвалось: среди пассажиров мелькнул командующий Второй ротой петербургской полиции штабс-капитан Вериго. Но Лыков вовремя отвернулся, и пронесло. Коллежский советник сел рядом с Мишкой Чистяковым. Все-таки он был самым приметным. Час они промолчали в напряжении. Но вот промелькнул Белоостров. Заспанный жандарм прошелся по вагонам. Короткая пауза… Паровоз протащил еще саженей пятьдесят. И в тамбуре послышался грубый топот сапог: явились финляндские таможенники. Териоки. Все, вырвались. Досмотр прошел благополучно. После Териок, первой станции на той стороне границы, бояться стало нечего. Лыков пошел в хвост поезда. Маленькие чистые вагончики Финляндской дороги имели особенность: можно было переходить из одного в другой. Алексей Николаевич собрал всех «японцев» вместе и объявил: — Свобода! — Чё, мы уже не в России? — закричали мужики. — Да. Можно расслабиться, теперь вас никто не арестует. — Эх, выпить бы за это, да нельзя, — вполголоса пожаловался Кизяков. Но атаман молча показал ему кулак. Лыков вынул часы и демонстративно перевел их на двадцать минут назад. — Что, здесь и время другое? — заинтересовался Сажин, вытягивая свою «луковицу». — Даже календарь. — В каком смысле? — не понял есаул. — В Великом княжестве Финляндском действует григорианский календарь, а не юлианский. Так что сегодня не первое августа, а тринадцатое. — Ух ты! Европа! Лыков потребовал у проводного чаю на всех. Тот предложил кофе. Стороны спорили до тех пор, пока сыщик не убедил чухонца серебряным рублем. Попили чаю, народ начал задремывать. Лыков сидел теперь с Куницыным и Сажиным. Говорили о том, о сем. Колька вспоминал фельдфебеля Окадзиму из лагеря. — Хороший был мужик. По-русски балакал и вообще нас понимал. Во Владивостоке перед войной заведовал постирочной, вот и намастрячился. — Я читал, — вспомнил Лыков, — что все эти прачки, официанты, дворники из японцев были шпионами. — Может, и правда, — не стал спорить Колька-кун. — Но мне он помог. Когда я к жизни возвращался, было так… муторно. Устал я жить; казалось, помереть проще. Лежу, и ничего не хочется. Окадзима начал меня тормошить: ты чего кислый, давай шевелись! Ну, потихоньку убедил. Какие-то молитвы читал, свечки ароматические жег. Вызвал было священника православного, из Общества духовного утешения, чуть ли не самого епископа Николая Японского. Но я в ту пору в боге уж разуверился и послал батюшку по матери. Так фельдфебель не успокоился! Девок подпустил, чтобы те меня расшевелили. Но и девки не справились. Тогда Окадзима однажды вывел меня из лагеря и стал водить по окрестностям. Смотри, говорит, какой мир прекрасный, интересный, живой. А ты рыло воротишь. Не спеши на тот свет. Ежели жить тебе скучно, поставь цель, но только высокую. И найдешь смысл. Задумался я над его словами, начал шевелить мозгой и пришел к мысли, что надо дать власть в России мужикам. Так с тех пор и живу этой идеей. За разговорами время летело незаметно. Проехали Куоккалу, Оллилу, Келломяки. Ингерманландская Финляндия, давно ставшая пригородной местностью Петербурга, кончилась. И началась коренная земля, где русских дачников не было совсем. Когда поезд остановился на станции Рихимяки, уже рассвело. — Ребята, выходи, — скомандовал сыщик. Вшивобратия ввалилась в привокзальный буфет. Там посреди зала стоял длинный стол, весь уставленный различными закусками. — Налетай, это все ваше, — Алексей Николаевич обвел стол рукой. — Чай, дорого… — пробормотал Сажин, глядя на яства. — Платишь одну финскую марку и можешь съесть хоть все, — пояснил Лыков. — Одну марку? А сколько это на русские деньги? — Тридцать девять с половиной копеек. — Сколько-сколько? — закричали мужики. Лыков повторил. Дальше вшивобратию было уже не удержать. Они налетели на стол с закусками, как саранча. Истребили все подчистую, но буфетчик-финн тут же притащил еще. Чревоугодие продолжалось долго. Когда мужики наконец насытились и лишь устало рыгали, Алексей Николаевич вывел их обратно на дебаркадер. — Видите того дядьку в тужурке инженера? — Ну? — Это полицейский. — Откуда вы знаете, Алексей Николаич? — усомнился Иван Косолапов. — Полицейский вон стоит, на другом конце. Лыков только усмехнулся и продолжил: — У него тоже глаз наметанный. Он видит, что я из полиции, и думает сейчас: а кто все эти люди? Ответ ему в голову придет лишь один: полицейский чиновник доставил отряд филеров, чтобы следить за русскими революционерами. Таких из княжества высылают сразу. Если не хотите, чтобы вас выкинули обратно в Россию, подойдите к нему и спросите, где можно снять гостиницу. Тут все дешево, и еда, и гостиницы; деньги у вас пока есть. Поживите, привыкните. За это время и финны присмотрятся к вам. Они умные, быстро выяснят, что вы не филеры, и оставят вас в покое. Поняли? — Поняли, — ответил за всех Колька-кун. — А ты? — Мне пора домой. Поезд на Петербург будет здесь через сорок пять минут. А пока примите от меня подарки на память. Лыков вручил каждому по цепочке из конского волоса, очень изящного плетения. — Это что такое? — удивились мужики. — Цепочка для часов. Часы у всех есть? У кого нет, пусть купит. — Но в чем смысл, Алексей Николаевич? — Сейчас объясню. Эти изделия плетут японские пленные на продажу. — Ух ты! — обрадовалась вшивобратия. — Не одни мы, значит, попались? — Точно так. Японцев в нашем плену, правда, намного меньше, чем наших у них. Примерно тысяча. Они живут в селе Медведь Новгородской области. Однако сорок два человека, больные и раненые, до сих пор находятся в Москве в окружном военном госпитале. Там пленные и выделывают такие цепочки. Вот, купил для вас. — Спасибо! Вроде как от товарищей по несчастью. Лыков по очереди пожал всем мужикам руки. Потом осмотрел их в последний раз, вздохнул. «Японцы» тоже приуныли. За это время они подружились с грозным полковником и поняли, что тот желает им добра. Расставаться не хотелось. Кроме того, пока сыщик их опекал, у мужиков не возникало никаких затруднений. Все было продумано и крутилось как бы само. Теперь придется думать своей головой. — Не попадайтесь мне больше. Пожалуйста! — душевно попросил сыщик вшивобратию. А Кольке-куну сказал: — Запомни мой телефонный номер. Он очень простой: один-девять-девять-девять.