Действительно, по левому берегу Москва-реки расположились в ряд три больших завода: трубопрокатный Гана, механический Бари и Центральное электрическое общество. На каждом из них была собственная боевая дружина. Шейдеман уточнил: — Я правильно понял ваш замысел, коллежский советник? Взять укрепленный район через товарную станцию, перебросив войска с того берега. А на других направлениях сковать огнем, но не наступать. — Точно так, генерал. Можно еще поддавить от Крутицких казарм. Все скривились, а Дубасов даже выругался. — Полки Гренадерского корпуса оказались ненадежны, — констатировал он с сожалением. — Причем сразу все! Ростовский взбунтовался, а остальные, хоть и остались в казармах, но выходить из них не хотят. Отказываются подавлять мятеж. Лыков почтительно склонил голову и пояснил: — Я и не имел в виду Астраханский полк. Ударить могут ладожцы[75]. Там самые сильные баррикады, и потому этот удар тоже будет демонстрацией. Иначе много людей потеряем. Атака через Симоново-Товарную выведет нас в тыл к этим баррикадам. Дальше фронт основных сил наступает на юг. От Тюфелевой рощи напирают казаки. Мятежные формирования окажутся зажаты в петле Москва-реки, им некуда будет деться. Шейдеман повернулся к Дубасову и сказал: — Готовый план. И хороший. Нам остается только доработать его. Например, с Симоновской слободой тесно связана Рогожская. Надо непременно разъединить их крепкой заставой с пулеметами, чтобы не допустить переброски оттуда резервов. Ну я еще подумаю ночью над деталями. Малахов спросил коллежского советника: — Вы случаем не из армии пришли в полицию? Уж очень грамотно формулируете. — Нет, ваше высокопревосходительство. Просто имею боевой опыт с русско-турецкой войны. Генерал от инфантерии улыбнулся и потрогал свое золотое оружие, полученное за ту же войну. Рачковский заговорил, тщательно выбирая слова: — Алексей Николаевич, а где вы видите себя во время штурма? Военные насторожились: зачем им чиновники полиции в боевых порядках? Коллежский советник ответил: — У меня поручение господина министра внутренних дел — ликвидировать банду Куницына. Сам атаман командует боевыми силами «Симоновской республики». Он сейчас там. Зная его характер, думаю, он будет биться до последнего. Пойду с войсками и найду его, живого или мертвого. Вечером Алексей Николаевич навестил семью Войлошникова. Вдову с детьми временно поселил у себя в номерах отставной сыщик Панченко. Самый маленький спал, беспокойно вскрикивая во сне. Те, что постарше, молча сидели вокруг стола, вид у всех был пришибленный. Как скажется несчастье на их жизни? Лариса Петровна сообщила питерцу на ухо, что успела оттащить их от окна, дети не видели непосредственно сцену расправы. Но сама она видела все… Еще вдова показала Лыкову пули, извлеченные из тела Александра Ивановича. Одна из них, та, что попала в него на Смоленской площади уже в мертвого, оказалась надпиленной. Вот почему она не пробила труп насквозь и не поразила коллежского советника! От удара пуля раскрылась на четыре лепестка. Страшно представить, что было бы, попади она в живого человека. Тот, кто настойчиво расстреливал бегущих людей, среди которых были дети, хотел убить их наверняка. Вот, значит, что такое гражданская война. Еще Лариса Петровна подтвердила, что казнью ее мужа руководил именно Мазурин. Подчиненные называли его по фамилии, парень и не думал скрываться. Они стали ломать дверь. Пришлось отпереть. Александр Иванович сам вышел на двор — боялся, что его начнут убивать прямо в квартире и заденут детей. Шесть боевиков в упор разрядили в сыщика револьверы. А потом приказали не трогать труп — пусть валяется, как собака. А не то они вернутся и…[76] Уходя, Лыков вручил вдове двести рублей и обещал не оставлять ее своим попечением. Ночью в номере сыщики готовились к завтрашнему штурму. Алексей Николаевич потратил много времени в тире полицейского резерва столичного градоначальства, обучая помощника навыкам стрельбы. Он дружил с начальником резерва полковником Гиржевым-Бельчиком и уговорил его отдать тир после отбоя в их распоряжение. Лыков согнал с Азвестопуло семь потов. В реальном бою нет времени вытянуть руку с револьвером, тщательно прицелиться, откинуть корпус, затаить дыхание и мягко нажать на спуск. Все происходит мгновенно. Сыщик натаскивал ученика по-всякому: вести огонь на бегу, навскидку, на звук, в темноте на вспышки, в падении и броске, с упором и без упора. Таким, как шеф, Сергей не стал, но боевые навыки существенно повысил. Теперь двум полицейским предстояло вместе с армией пойти на баррикады. Они как следует почистили свои маузеры — Лыков месяц назад лично купил последнюю модель и вручил помощнику. Рассовали по карманам каждый по шесть обойм. Запаслись перевязочными пакетами. И легли спать — до штурма оставалось еще полночи. Ранним утром, в соответствии с планом, рота ладожцев начала перестрелку с дружинниками со стороны Крутицких казарм. Солдаты рассыпались в цепь вдоль Подонского переулка, но дальше не пошли. Одновременно со стороны Тюфелевой рощи и Сукина болота выдвинулись казаки. На станции Кожухово стояло боевое охранение дружинников. После короткой схватки его частью перебили, частью взяли в плен. Затем войска продвинулись к полотну Московско-Казанской дороги. Из-за насыпи по всадникам открыли огонь. Те выстроились в порядок, именуемый кавалерийской завесой, и начали отвечать. Винтовок у дружинников было немного, все больше револьверы, бесполезные на такой дистанции. А казаки особенно не старались. В результате перестрелки обе стороны не несли никаких потерь, но основательно занимали друг друга. Когда обороняющихся сковали боем, с северо-запада через Всехсвятский мост пошли на штурм драгуны. Они быстро сбили пикеты мятежников с берега и двинулись дальше. Конная полубатарея Гренадерской артиллерийской бригады открыла навесной огонь по слободе и заводам. Лыков и Азвестопуло шли вместе со спешившимися сумцами. Когда перебегали мост, по ним дали залп. Коллежского советника ударило в предплечье, но пуля оказалась слабой — ушла в рукав. С Сергея сбило фуражку. Несколько человек вокруг были ранены, но атаку это не остановило. Цепь драгун широко охватила станцию. Склады были заперты, но в мастерских и в локомотивном сарае засели группы дружинников. Когда войска приблизились, они пустили в ход револьверы. Алексей Николаевич едва увернулся от пули, плюхнулся на живот и быстро-быстро пополз вдоль стены. Он хотел обойти боевиков сзади. Его маневр разгадали: из окна высунулся дружинник и стал выцеливать смельчака. Тут Азвестопуло выстрелил, как его учили. Пуля от маузера разнесла противнику голову; Лыков потом отчищал пиджак от кусков мозга… Когда коллежский советник добрался до двери и ворвался внутрь, боевики начали вылезать в окна. Но снаружи их встречали сумцы, а Лыков поддал со своей стороны. Он расстрелял всю обойму и свалил двоих. Начал перезаряжаться, и вдруг лежавший на полу «убитый» ожил. Дружинник приподнялся и вытянул руку с браунингом. Бах! Пуля распорола сыщику штанину. Он заторопился. Противник закусил губу, навел пистолет сыщику прямо в лоб. Тут обойма встала на место. У маузера модели К-96, который Лыков отобрал у Динда-Пето, была особенность: он не имел предохранителя[77]. Стоит поменять обойму, и оружие готово к бою — оно взведено, и патрон уже в патроннике. Алексей Николаевич выстрелил не глядя, целиться было некогда. Пуля попала боевику в кадык и разворотила горло. Уф… Мастерские были взяты в ходе короткого штурма. Часть отряда повернула фронт на север и обошла с тыла главную баррикаду в Подонском переулке. Остальные силы двинулись в слободу. На улицах сопротивления им почти не оказывали. Лишь с колокольни Рождественского храма стреляли два винчестера — их погасили залпами. Главные силы дружинников укрылись в заводских корпусах. Пришлось брать заводы один за другим. В цехе Электрического общества на Сергея бросился знакомый детина в кожаном фартуке, тот, что порывался вчера зарезать пленного ефрейтора. Он держал в руке шестивершковый кинжал, каким на бойне башколомы валят быка с одного удара. Коллежский секретарь замешкался и едва не пропустил такой удар. Но вовремя набежал шеф. Детина оказался крепким и упал только после третьего выстрела. — Не зевай! — на ходу крикнул помощнику Лыков и ринулся дальше. Он хотел первым добраться до кабинета директора и захватить Кольку-куна. Но атамана там не оказалось. У окна лежал драгун: лицо почернело, живот взрезан от паха до диафрагмы. На желтых погонах — лычка. Убил-таки башколом ефрейтора, сволочь! Вскоре все три завода были очищены от мятежников. Последние очаги сопротивления подавили к вечеру. Дольше всех дружинники держались в земском училище возле Лизина пруда. Несколько смельчаков отказались сдаваться и были перебиты. Усталый, с больной головой, Лыков пошел к Постылому озеру. Туда сгоняли всех пленных. Вдруг Колька-кун тоже попался? Азвестопуло, впервые в жизни побывавший в такой мясорубке, канючил — ему хотелось быстрее покинуть это место. — Погоди, скоро пойдем, — сказал ему начальник. — В номерах напьемся, как ломовые извозчики, но дело надо закончить. Пленных набралось около сотни. Атамана среди них Лыков не обнаружил. Зато узнал вчерашнего студента сельскохозяйственного института. Тот был легко ранен в руку, сидел на корточках и затравленно озирался. На глазах у сыщика к нему подошел драгун и пнул сапогом в лицо: — Вот тебе, назём! Учат их, дрянь, а они вона что… Взводный офицер покосился на драгуна, но ничего не сказал. Солдат снова занес ногу, тут Лыков одернул его: — Стой! — Ты кто таков, чтобы мне указывать?! — заорал парень в ответ. Глаза у него были бешеные — еще не отошел от боя. Сыщик взял его снизу за ремень, поднял на три вершка и перевернул вниз головой. Подержал так немного и поставил на землю. Сказал коротко: — Остынь. — А чаво они? — обиженно, плаксивым голосом ответил солдат. — Русская армия с пленными не воюет. Если не веришь, спроси у своего офицера, он подтвердит. Тут наконец подошел поручик и виновато пояснил: — Это он с непривычки. — Не дай Бог нам привыкнуть своих убивать, — ответил Лыков. Всем вокруг сделалось неловко — на такие слова разве возразишь? Да и горячка улеглась. Солдаты отошли в сторонку и пленных больше не обижали. Сыщик поднял студента, отвел к пруду и помог умыться. — Спасибо, — сказал тот. — А я ведь вас помню. Вы были шпион? — Нет, я пытался убедить Куницына не доводить дело до кровопролития. Мы знакомы еще с Петербурга. Лыков поймал себя на мысли, что оправдывается перед боевиком. Рассердился и строго спросил: — Где он теперь? Когда вы видели его в последний раз? Парень оглянулся на своих и ответил тихо: — Начальник над всеми дружинами товарищ Иннокентий[78] велел товарищу Николаю с кавказской дружиной уходить на Пресню. Там сосредотачиваются все силы. — Когда они сбежали? — Не сбежали, а ушли по приказу, — обиделся за товарищей пленник. — Ну, ушли. — Утром. — Мы же окружили всю слободу, — удивился подошедший Азвестопуло. — Как они прошмыгнули? — Через Подонский овраг, — объяснил студент. — Он выходит на той стороне железной дороги. Тянется до Новой Симоновской слободки и дальше до городских боен. Теперь уже не догоните. Лыков вздохнул, взял Сергея под руку и повел его прочь. Когда они оказались на Александровской площади, спросил: — Сильно устал? — Да так, — ответил помощник. — Но напиться хочется. Сыщики пристроились в пролетку к контуженному казаку, которого отправляли в госпиталь, и поехали в центр. Добрались до номеров и без сил рухнули на кровати. Но уснуть не получилось — у обоих перед глазами стояли кровавые сцены штурма. Тогда Азвестопуло вынул из чемодана бутылку греческого коньяка, а Лыков взял из буфета водку. И они напились. Глава 12 Пресня Прибытие в Москву Семеновского полка изменило соотношение сил в пользу властей. А вскоре подошли новые подкрепления: лейб-гвардии Конно-гренадерский полк, Шестнадцатый пехотный Ладожский, части гвардейской артиллерии и железнодорожный батальон. Началось планомерное освобождение города от баррикад. Только в Миусском трамвайном парке дружинники недолго посопротивлялись, из остальных мест ушли без боя. Одновременно на Московско-Казанской дороге действовал карательный отряд Римана. Он шел на восток, захватывая станцию за станцией. Боевые дружины железнодорожников не могли ему противостоять. Пленных и саботажников полковник расстреливал на месте, иногда даже лично. Одна за другой пали Сортировочная (пять казненных), Перово (девять жертв), Люберцы (четырнадцать), Голутвино (двадцать четыре)… Казнив без суда и следствия общим счетом пятьдесят пять человек, Риман заставил Московско-Казанскую дорогу работать.