Эля перестала рыдать. – А вы где сейчас? – Странный вопрос. Конечно, в Москве. Мы тебя вытащим. Потерпи еще немного. – Ладно, – сказала Эля. Телефон снова взял Гультяев. – Когда и где я скажу позже. Я еще не решила, – сказала Клава. – Я должна все предусмотреть. Ты ведь захочешь взять деньги и не отдать Элю. Можешь даже не мечтать. После этих слов она протянула мне мобильник. – Поздравляю, Ванёк, – сказал мне Кирилл. – Хорошо сработал. Только о маме не подумал. А маму после твоего героического поступка увезла «скорая». Все ясно: это он ее довел, а сваливает теперь на меня. – Что у нее? – Понятия не имею. – Куда ее увезли? – В кардиологию на Лосиноостровской. Я не стал ему угрожать. Если с мамой что-то серьезное… Надо делать, а не грозить. Я просто отключил мобильник. Пусть думает, что он не очень меня расстроил. Ведь он сказал о маме, чтобы расстроить. И чтобы я тут же полетел в кардиологию, где наверняка уже засада. Клава предложила пересчитать деньги. – Не таскать же их с собой. Нужно положить в камеру хранения. Подсчет занял не много времени. Сорок шесть пачек пятитысячных – это двадцать три миллиона. Двенадцать пачек сотенных евро – в рублях пять миллионов. И шесть стодолларовых пачек – миллион восемьсот. Всего больше тридцати миллионов. Часть денег Клава оставила при себе. Остальные разделила на две равные части. Положила их в две камеры хранения Киевского вокзала, осенила их крестным знаменем. Мне тоже стало страшно: вдруг кто-нибудь подберет код и откроет. Всегда считал, что равнодушен к деньгам, а тут забеспокоился. Видно, если деньги попали в ваши руки, то вы невольно начинаете считать их своими. Тем более, если это большие деньги. Не обошлось без напряга. Только открыли дверцы, как появились два мента. Мы замерли. Дубинки уставились на нас, что-то сказали друг другу. Наверно, решали, проверить у нас документы или не стоит. Слава богу, передумали. Мы поехали в магазин «Салон театрального костюма». Клава делала покупки, а я торчал на всякий случай у входа. Потом отправились в магазин медицинской техники. Клава купила два медицинских халата и две шапочки. Своего и моего размера. И очки без диоптрий для себя и для меня. В оружейном магазине неподалеку я купил пневматический пистолет, как две капли воды похожий на ПМ. У Клавы был какой-то свой план, она со мной не делилась, у меня – свой. И я тоже с ней нет делился. Мы вернулись в Марусину квартиру. Клава стала доставать из пакета покупки. – Грим, шпатели, маскировочные пасты, пуховики, пинцеты, кисточки, заколки, шпильки, парики. Все это называется пастиж и инструменты. А главное – вот! Силиконовые маски старухи и старика. Мама у меня очень любит театр. Когда-то собиралась в актрисы. Зато из нее вышла очень неплохой гример. В нашем народном театре ее очень ценят. Она и меня кое-чему научила. Мы загримируемся, изменим себе возраст, потом сфотографируемся. И в таком виде будем на наших новых паспортах. Ни одна собака нас не найдет. Я стоят с кислым видом. Придумано неплохо. Но это значит, нужно либо каждый день гримироваться, либо все время ходить в гриме. – Бороду и усы придется сбрить. Это твоя особая примета, – добавила Клава. Я был против. Не хотел, чтобы Клава увидела моё уродство. Я собрался с духом: – Понимаешь, у меня нет четырех передних зубов. Пришлось рассказать про плен. Закончил Пряхиным. Сказал, где он работает и с кем в нашем доме дружит. Клава потащила меня в ванную, намылила лицо и принялась осторожно работать станком. Чтобы не порезать, она оттягивала кожу мягкими, нежными пальцами. Я видел ее лицо совсем близко. От нее исходил непередаваемый аромат. Я невольно закрыл глаза. – Без бороды ты лучше, – Клава впилась в меня глазами. – Слушай, а мы не виделись раньше? В метро? Я читала книгу на английском. А ты стоял напротив. У меня хорошая память. Хотя представить сейчас тебя без бороды и усов очень трудно. Колись, ты? Она довлела надо мной. Я этого не люблю. – Может, и я. И что? – Как что? Представляешь, в огромной Москве двое встречаются раз, потом еще раз. Это, по-твоему, ничего? Ты появился, чтобы спасти меня. Это мистика, но это так! Давай я сама сбрею твои джунгли. Не стесняйся своих зубов. Поверь, это такая ерунда. Зубы можно вставить новые, за один день, если хорошо заплатить. За полдня! А потом мы тебя приоденем. Купим тебе костюм от Кутюр. Сейчас я сделаю тебе пробор. Знаешь, люблю старые фильмы, и зарубежные и наши, там у мужчин нормальные прически, они носят шляпы. А сейчас… Мы купим тебе плащ и шляпу. Ты будешь, как Джеймс Бонд. У меня вырвалось: – For the Bond I am too young. (Для Бонда я слишком молод). В подсознании сидело, что мать Клавы училась вместе с моей мамой на инязе. – Fine! Means we can pass in case of what to English. (Отлично! При случае мы можем перейти на английский), – отозвалась Клава. Мне передалось ее настроение: – We will show kuzkin mother. (Мы им покажем кузькину мать). Клава залилась счастливым смехом: – We will show kuzkin mother! Это класс! – Тебя учила инглишу мама? – Да, а откуда знаешь? – удивилась Клава. (Я загадочно улыбался). – Давай колись! – Я и маму твою знаю, Наталью Андреевну, – похвастал я. Реакция была обратной ожидаемой. Клава перестала смеяться, перестала стричь, перестала хорошо смотреть. Подумала, будто я по заданию Гультяева собирал о ней информацию. Опять пришлось объяснять. – Ну, дела! – удивленно выдохнула Клава, узнав, что наши матери бывшие подруги. – Нет, это точно мистика! Ну что ты будешь делать! – ей никак не удавалось справиться с вихром на затылке. Он торчал и никак не сочетался с пробором. Недолго думая, она поплевала на ладонь и пригладила вихор. – А ты не в курсе, кто у нас сегодня картошку чистит? И кто растительное масло забыл купить? Я сказал, что и без масла можно пожарить. Надо только очень мелко порезать картошку. У Маруси стояла свеча. Клава попросила зажечь. Открыли сухое вино. Получился как бы романтический ужин. Но полностью расслабиться я не мог. Как-то неловко было наедине с Клавой. К тому же всё время казалось, что сейчас раздастся звонок в дверь и послышится голос «Откройте, милиция!» Из головы не выходила мама. Наверняка ее допрашивали, а у нее больное сердце. Я снова не подумал о ней. Хотя… если все время жалеть маму, то не сделаешь ни одного мужского поступка. – Вань, а если бы вместо нас с Элей были другие девчонки, ты бы помог им? – спросила Клава. Я сказал, что не помог бы. До этого случая я два раза ездил с Гультяевым и оба раза в машину садились девчонки, которые, судя по их разговору и поведению, отлично знали, для чего их везут. Конечно, можно было их пожалеть, но помогать им… Они в этом не нуждались. Клава была задумчива. По лицу ее блуждала улыбка. Она что-то вспоминала. – Знаешь, а мне этого Гусакова почему-то жалко. Мы легли в разных комнатах и пожелали друг другу спокойной ночи. Клава Я долго не могла уснуть. Всё удивлялась, как счастье и несчастье ходят рядом. Только во что это выльется? Ясно, что Ваня ко мне неравнодушен. Но он никак этого не показывал. Я уж и так и этак его поворачивала, чтобы хоть что-нибудь приятное сказал. Бесполезно. Конечно, он необыкновенный. Ребят, которые могли бы, как он, так рискнуть, я еще не встречала. Он самый реальный парень, какого я еще не встречала. Если совсем честно, я готова была лечь с ним в первый же вечер. Было страшно и одиноко. А самое главное, я была так ему благодарна… Но он не сделал первого шага. И правильно. Это бы мне могло не понравиться. Утром я сказала, что видела его во сне. Я не соврала, так и было. Мы лежали вместе, и я ему отдавалась. Было очень сладко. Так сладко, как никогда. В ответ Ваня с удивлением посмотрел на меня. И я поняла, что тоже снилась ему. Я подумала: люди, которые видят друг друга во сне, должны просыпаться в одной постели.