Это из какой-то пьесы, точно уже не помню. Но это про меня, про то, что я чувствую сейчас. Потом мы пьем чай. Я рассказываю о себе. В школе, чего скрывать, считалась абсолютной тупизной, пятерки были только по-английскому. Мама до сих пор считает, что я никуда не гожусь, разве что замуж. Но, по ее словам, мне нужен мужчина-комплект. Это когда у него уже всё есть. Мое больное место – отец. Точнее, его отсутствие. В детстве я страшно этого стеснялась. Ожидая подруг, вешала на вешалку пальто умершего деда, ставила его туфли. Об этом знала только Эля, только потому, что жила этажом выше и приходила без приглашения. Подружка меня понимала, сама росла без отца. Только не так переживала по этому поводу. Я жила, зная, что не нужна отцу. И все равно любила и люблю его. Не за что-то, а просто потому, что он – мой отец. Позже звоню Кириллу, назначаю ему встречу возле церкви. Предупреждаю, чтобы даже не мечтал надуть нас. Не получится. Договариваемся на 12 дня. Неужели удастся освободить Эльку?! Она классная девчонка. Правда, редко говорит то, что думает. Но у меня тоже душа не на распашку… Время такое. Настоящей дружбы нет. Но мы Элькой все же подруги. По крайней мере, за себя я могу так сказать. Накануне поздно вечером Ваня сходил туда, где стояла его машина. Похоже, менты ее не нашли. Решили ехать на ней. Не исключено, что придется уходить от погони. В половине двенадцатого мы подъехали к церкви. Ваню не узнать. Он в дорогом костюме, пробор тщательно зачесан, на носу солнцезащитные очки. Если бы я не участвовала в его преображении, я бы тоже не узнала. В руке у него букет цветов. Ваня поставил машину у заднего церковного двор. Без пяти двенадцать я позвонила Кириллу. Сказала, что я на месте. Гультяев Я решил не ставить в известность Пряхина. Справимся своими силами. Петрович забрал бы себе половину выкупа. Корзун и Шепель не в курсе, сколько принесет Клава. Им хватит по пять тысяч, даже многовато будет, остальное – мне. Из головы не выходит: сколько же она взяла у Ярослава, если не пожалела на подругу ста тысяч? Мы приехали за час, осмотрелись. Похоже, Клава решила устроить обмен на переднем церковном дворе. С ее точки зрения, самое подходящее место. Немного народу – трудно устроить кипеш и остаться незамеченным. Клава позвонила мне без пяти двенадцать. Сказала, что она на месте. Я ответил, что я – тоже. Клава сказала, чтобы я вместе с Элей шел в церковь. Это спутало мне все карты. – Ты хочешь, чтобы обмен произошёл в церкви? – Да, – подтвердила Клава. – Я не хочу, чтобы ты наделал глупостей себе же во вред. Черт с тобой, морковка. Я велел Корзуну и Шепелю идти следом и обождать меня возле входа в церковь. Клава Корзуна и Шепеля надо было отсечь. Ваня подошел и потребовал, чтобы они сели обратно в машину. Корзун дёрнулся, но Ваня наставил на него пистолет. Кирилл приказал Корзуну и Шепелю сидеть в машине и контролировать выход с церковного двора. Я до последней минуты надеялась, что ОМОН освободит Элю. Но надежда на Надежду Егоровну не оправдала себя. Я вошла в церковь. Там было немного народу. Батюшка беседовал с прихожанкой. Увидев меня, он показал глазами, что у него всё готово. Я подошла к Кириллу и Эле. Подружка, кажется, плохо спала. Лицо бледное, под глазами синева. Я спросила: – Эличка, они ничего с тобой не сделали? Подружка покачала головой: нет. Гультяев не сводил глаз с моего пакета. Обсуждая обмен, мы исходили из того, что нас будет брать Пряхин и его менты. Мы не ожидали, что Кирилл решит обойтись силами своих шестёр. Если бы мы знали, что будет именно так, мы бы не стали проводить обмен в церкви. Чтобы уйти от Гультяева и его своры, достаточно было показать им ствол. Но отступать теперь от плана было поздно. Я отдала Кириллу пакет. Он выпустил рукав Эли. Мы подошли с подружкой к амвону. Я оглянулась. Кирилл рассматривал в пакете деньги. Я открыла дверцу амвона… Когда он поднял глаза, нас уже не было. За амвоном нас поджидал священник. Он провел нас по лабиринту к заднему двору. К нам уже подбегал Ваня. Мы сели в машину. Эля рыдала. Я гладила ее по голове и говорила одни и те же слова: – Всё кончилось, Эличка, всё кончилось. Откуда мне было знать, что всё только начинается. Глава четвертая Ваня Эля вышла из машины в Большом Николопесковском переулке. Сухо попрощалась. Это было неожиданно даже для Клавы. – Она считает тебя виноватой, – предположил я. – Само собой, – сказала Клава. Я спросил, что будем делать дальше. Может, сфотографируемся на паспорта? Или, может, прекратим скрываться и, как посоветовала судья, обратимся в МВД? Клава пожала плечами. Ей было как бы все равно. – Ну, так что? В МВД? Пока еще деньги целы? – Ста тысяч долларов уже нет, – сказала Клава. Сколько???!!! Ну, широкая душа! Могла бы сказать, сколько собирается заплатить. Гультяеву хватило бы и десяти тысяч. Я повторил вопрос: так что, едем в МВД? Клава ответила нервно: – Ну, приедем. Выложим деньги. Нас тут же арестуют. Начнется следствие по факту хищения денег из сейфа. А следствия по факту похищения меня и Клавы либо не будет, либо закончится ничем. Нет ни одного свидетеля. То есть раскручивать будут только нас, а Кирилл останется в стороне. – А я разве не свидетель? – Ты мой сообщник, лицо заинтересованное, какая тебе вера? Короче, если хочешь сесть, поехали. Тебе намотают лет пять. Мне еще за хищение шестого тома добавят. Встретимся лет через шесть-семь. У меня крыша сползала. Вот как бывает в жизни. Был свидетелем – стал сообщником. Жил на свободе – придется жить в тюрьме. Только встретил девушку, о которой мечтал – девушка исчезнет за решетками и бетонными стенами. Был опорой для мамы – мама останется одна. И все оттого, что связался с этим Гультяевым. Но если бы не связался, не встретил бы и не спас Клаву. Вот как бывает в жизни… Я все-таки собрался и стал думать, что же предпринять, если вариант с МВД не годится. Как развязаться с Гусаковым? А очень просто. Вернуть ему деньги. Сто тысяч он простит. Будет рад, что остальные девятьсот тысяч отдали. Но со мной разговаривать он не будет. Нужен посредник. Клавой сказала: – Это выход только в том случае, если не возбуждено уголовное дело. А как ты это узнаешь? То, что Гусаков тут же обратится к Пряхину, я не сомневался. Но возбудил ли уголовное дело Пряхин? Скорее всего, возбудил. У него на меня зуб. Это выгодно и Гусакову. Если сяду, ему легче будет оттяпать квартиру у мамы. И все же можно сделать попытку договориться с Гусаковым. Вернуть ему под расписку деньги, он заберет назад свое заявление. Ущерб будет возмещен. Даже если нас поймают и привлекут, срок дадут минимальный. Клава согласилась: можно попробовать. Но как-то вяло. То ли не верила, что Гусаков пойдет на сделку, то ли было жалко расставаться с деньгами. А может быть, была расстроена, что Эля ушла, не попрощавшись Эля Мои спасители предлагали поехать к ним. Но я попросила отвезти меня в Большой Николопесковский переулок. Я хотела быстрее оформить место в общежитии, закрыться в комнате и никого не видеть. В особенности Клаву. Мне было не интересно, каким образом она вытащила меня. Если за деньги, то мне было все равно, за какие деньги. Только Ваня вызывал у меня позитивное чувство. Точнее, сочувствие. Наверно, потому что тоже был жертвой. Я выбывала из этой дикой заварухи, а он оставался. Ваня, между прочим, очень изменился. Без растительности на лице ему гораздо лучше. Я сказала ему «спасибо» и сухо попрощалась с Клавой. Она сунула мне какой-то сверточек. Мол, это мне на жизнь. Я не стала возражать. В конце концов, мне полагалось какое-то возмещение за моральный ущерб.