Их было пятеро, я – один. Они подавили меня психически Клава – Знаешь, что мне не нравится, – говорю я Ване. – Как-то всё быстро получилось. Мартын и помучиться не успел. А мы с Элькой сколько мучились. По- моему, он даже не понял, что это был приговор. Мы лежим в лесочке в высокой траве. Рядом ментовозка. Спать в ней было неудобно, но всё же теплее, чем в лесу. Нам хочется есть. Придётся потерпеть. Нас уже ищут, но мы посидим в этом лесочке ещё пару дней и ночей, пока ищейки не подумают, что мы уже далеко. Тогда мы загримируемся и выйдем к автобусной остановке. Решили ехать в Москву. Надо поддержать отца, вдруг на него наедут из- за денег. А главное – мы решили обвенчаться. Пожить думаем у Маруси. Рискованно, конечно, но Ваня уверен, что второй раз сдать нас она не посмеет. Нам всё больше нравится дразнить судьбу. Андрей Галахов Я в Свидлове. Здесь полно других корреспондентов. Наталья Андреевна Павлова согласилась поговорить со мной на камеру. Но оказалось, что сказать ей особо нечего. О том, что Клава была в сексуальном рабстве у Мартынова, она ничего не знает. Только догадывается, что у дочери были какие-то проблемы с местной шпаной. Зато подробно рассказала, как её вместе с дочерью и подругой дочери держали ночь в заложниках. Как Кишка инструктировал Клаву и угрожал ей. Это был очень убедительный рассказ. О том, что произошло в санатории, Павлова не могла ничего сказать. Слышала только выстрелы. Видела, что Ваня был в состоянии крайнего нервного возбуждения. Всё. Намного интересней был рассказ Павловой о встрече с Мешалкиной. Но в таких случаях полагается выслушать и другую сторону. Иду к Мешалкиной. Простое лицо, нос пуговкой, завивка на голове, волосы выкрашены под медь, кольца и перстни, волоокий взгляд. Надежда Егоровна сразу отказалась говорить на камеру. – Ладно, – соглашаюсь, – давайте без камеры. Что вы можете сказать о вашем секретаре Клаве Павловой? – Я не буду ничего говорить, – ответила Мешалкина. – Я только покажу вам это. Кладёт передо мной справку из вендиспансера. Оказывается, Клава в четырнадцать лет лечилась от гонореи. – И вы, конечно, не знали об этом, когда брали её на работу. – Я узнала об этом, когда она сбежала в Москву, – ответила Мешалкина. – Насколько я знаю, она не сбежала. Ей увезли. Судья усмехнулась: – Сейчас можно много чего наговорить. – А кто ей заразил, вы не поинтересовались? – спросил я. Судья процедила: – Какое это имеет значение? – У меня есть сведения, что она и ей подруга были изнасилованы Мартыновым. А потом ими пользовались его подручные. – Кто вам это сказал? Клава с подругой? – судья смотрела на меня снисходительно. – Конечно, они. Кто ещё? А вы, собственно, с какой целью к нам приехали? Истину установить или, может быть, найти Клаве оправдание? Боюсь, ваша миссия невыполнима после того, как эта особа и её сожитель залили наш город кровью. Никто вас не поймёт. Я рассмеялся: – Я бы охотно поверил вам, Надежда Егоровна, если бы вы не допустили маленький промах. Когда вы освободили из-под стражи Мартынова? Вы освободили его на другой день после похищения тома уголовного дела. Какая была необходимость? По лицу Мешалкиной пошли красные пятна. – Зря вы так, господин Галахов. Мне закон не позволял держать Мартынова в СИЗО. – Я сам по образованию юрист, Надежда Егоровна, – сказал я. – Закон позволял вам держать Мартынова ещё хоть неделю, хоть месяц. Вы должны были предпринять всё необходимое, чтобы восстановить хотя бы какие-то результаты экспертиз. Вы могли, наконец, отправить дело на доследование. Но вы этого не сделали. По-моему, Клава поступила по отношению к вам более порядочно. С Мартыном поквиталась, а на вас махнула рукой. Мешалкину передёрнуло: – По-моему, её просто поджимало время. – Значит, вы всё-таки допускаете, что у неё были основания для сведения счётов и с вами? Мешалкина побагровела: – Как вы смеете так со мной разговаривать? Я всё-таки судья! Я спросил с простодушным видом: – Надежда Егоровна, и какой кожи сделано ваше кресло? Мешалкина скривилась: – А какое это имеет значение? – Знаете, очень большое. Я слышал, в какие-то века, в какой-то стране судьи сидели в креслах, обтянутых кожей их предшественников, уличенных в продажности. Я всё больше убеждаюсь, что нам нужен хорошо прописанный закон о нормах самозащиты личности. Если государство не в состоянии защитить человека от насилия, оно должно наделить его правом на свободу самозащиты. Негодяи должны знать, что никакое зло не сойдёт им с рук. В противном случае исходящее от негодяев зло будет ещё больше множиться, порождая у людей соблазн стать негодяями и творить зло. Безнаказанность приводит наш народ к моральному самоуничтожению. Иными словами, нам нужен закон против этого самоуничтожения. Клава Старушка Маруся, увидев нас, потеряла дар речи. Она, наверное, решила, что мы явились сводить счёты. Ей квартира была свободна. Я связалась по Интернету с изготовителями документов, заказала паспорта на наши настоящие фамилии. Я поехала в знакомую церковь и договорилась со священником, который помог нам освободить Элю. Батюшка сказал, что по правилам я должна войти в храм под руку с отцом. – Отца не будет, – сказала я. – Шафера тоже не будет. И свидетелей не будет. Ваня сидит у телевизора. Нам перемывают косточки по всем каналам. Мы стали знаменитостями. Звонила Элька. Он уже в Москве. В училище её сначала не хотели принимать, но она откровенно рассказала, что с ней произошло. Её восстановили. Мне очень хотелось сказать ей про венчание. Не знаю, как удержалась. Я заказала белый «линкольн». Взяла на прокат подвенечное платье. Заказала столик в ресторане «Прага». Наняла оператора, который должен был снимать нас на видео. Всё было, как у людей, только мы не могли никого пригласить на церемонию. Венчание вдвоём – это, конечно, не совсем то, о чём я мечтала. Я надела подвенечное платье в «линкольне». Священник встретил нас у входа в церковь. Я взяла Ваню под руку, и мы пошли следом за священником к алтарю, где лежал крест и Евангелие. Девушка-прихожанка держала над моей головой венец. Я повторила следом за священником: – Вступаю в брак добровольно и даю обещание жить в любви и согласии и никогда не разлучаться. Священник надел на мою голову венец. Другая прихожанка держала венец над головой Вани. Ваня повторил следом за священником: