– Вступаю в брак добровольно и обещаю жить в любви и согласии и никогда не разлучаться. Священник надел венец на голову Ване. Потом обвёл нас три раза вокруг алтаря. По знаку священника Ваня пошёл к Царским воротам, а я – к иконе Богородицы. Мы отвесили земные поклоны. Потом поменялись местами и сделали ещё раз то же самое. Священник дал нам вкусить вина из одной чаши и объявил нас мужем и женой. Прихожанки преподнесли нам цветы. Мы сели в белый «линкольн» и поехали в «Прагу». Оператор продолжал нас снимать. Мы делали вид, что нам весело, что нам хорошо, что мы счастливы. Я держалась из последних сил и помогала Ване. Гримаса усталости и отвращения уже мелькала на его лице. Я забрала у оператора флэшку с отснятыми кадрами и отпустила его. Мы сидели за столиком в «Праге». Возле нас суетились официанты. Мы не могли ни пить, ни есть. «Зачем это всё?» – читалось в глазах Вани. Он готов был вытерпеть ради меня любую муку, только не эту. – Поехали отсюда, – сказал Ваня. Я переоделась в «линкольне» и отпустила водителя. Дома (где живём, там и наш дом) я пожарила картошки, открыла банку маринованных огурцов. Мы выпили водки, стало легче. Мы легли и уснули без секса. Александр Сергеевич Волнухин У Галахова сложилось то же мнение, что и у меня: девчонка крутит Ваней. Не удивительно, она физически старше, ненамного, правда, всего на два или три года, но в этом возрасте это существенный отрыв. Что он видел до армии? После армии? Работу в автосервисе даже близко не сравнить с работой в суде. Хотя, возможно, мы оба ошибаемся. Не думаю, что в эпизодах с чеченцами Клава накрутила Ваню. В нём сидит то, чего я до сих пор не знал, и чего, наверное, толком не чувствовал в себе он сам. Я – рыба в воде в мировых проблемах – теряюсь в оценке поведения собственного сына, я не знаю его совершенно. Но что-то мне подсказывает, что я знал бы его ненамного лучше, если бы он всю жизнь жил в моём доме. Это не просто другое поколение. Это будто другая популяция. Ярослав Платонвич Гусаков Я не стал жаловаться ребятам, что меня фактически обобрал Пряхин. Была надежда, что вернёт деньги после экспертизы. Но сегодня пятый день, и до меня окончательно доходит, что он меня кинул. На что рассчитывает мент? Ведь я могу обратиться в прокуратуру. Значит, проверка ему не страшна. Неожиданно мне приходит в голову самое простое объяснение. Он тянет с возвратом денег, потому что заказал меня. Просто у исполнителя нет возможности отправить меня на тот свет. Я сижу дома, не выхожу даже в магазин. Пару раз мне кто-то звонил в дверь, но я даже не подошёл к глазку. Не исключено, что хотели выманить. А я не вышел, у меня хандра. И в результате всё ещё жив. Обидно: деньги не достанутся Клаве. Зря она отдали их мне. А я зря взял. Позвонил Анне, поделился с ней. Она выслушала без сочувствия. А потом вдруг сообщила, что Гультяев донимает её хамскими звонками, но она не жалуется ребятам. Может, Гультяеву того и надо? Может, он делает это специально, чтобы выманить Ваню? Ваня После того, что произошло в санатории, мама перестала со мной разговаривать. Мы всего лишь перебрасывались словами. Мама ни о чем не спрашивала, словно ничего и не хотела знать. Она не отрезала меня от себя, но отодвинула далеко. Но прежде чем уехать, мне хотелось всё же повидаться. Я должен был сказать, что мы с Клавой обвенчались. Пусть это маму не обрадует, зато она будет знать, что мы обручены. Мы дождались темноты, загримировались и пошли. У меня в кармане был «стечкин», у Клавы – «беретта». Когда мы подошли к дому, уже стемнело. У мамы горел свет. А в окнах Гультяева было темно. Клава села в беседке, а я пошёл в подъезд. Гультяев Настроение совсем ни к чёрту. Каждый день хожу на уколы, потом проверяю результат. Беру самую лучшую морковку, создаю интим, велю медленно раздеться, раздвинуть ноги… Всё без толку. Кровь не приливает, будто вены закупорены. Глотаю таблетки для разжижения крови. Тот же эффект. Хочется выть. Старческая немощь в двадцать девять лет… Жуть! Врач говорит, что это обыкновенный невроз, хотя и очень сильный. Перенервничал. Нужно сменить образ жизни, поехать на юг. Я уже собрал чемодан, но позвонил Пряхин. Ваня, вероятнее всего, снова в Москве. Даже если я скажу Петровичу про свою болезнь, всё равно не отпустит. Торчу сейчас у окна, как бобик, смотрю, кто входит в подъезд. Ваня может появиться в гриме старика, считает Пряхин. В этом случае я не должен что-то делать сам. Я должен тут же позвонить Петровичу. У дома появилась пара плесени. Шаркая ногами, вошла в беседку. Через минуту старик направился к подъезду. Я напрягся. Неужели Ваня? Попробуй, разбери на расстоянии, при уличном фонаре. Иду к двери, смотрю в глазок. Лифта в доме нет. Моя квартира на третьем этаже. Квартира Смирновых – на четвертом. Мелькнуло старческое лицо. Именно мелькнуло! Старикан поднимался вверх по лестнице быстрее, чем шёл по земле Ваня Всё, что нужно было для ужина, я принёс с собой. Мы сразу сели за стол. Я открыл шампанское. Сообщение, что мы с Клавой обвенчались, маму не обрадовало. – Лучше бы ты вырос маминым сынком, – сказала она. – Фактически ты загоняешь меня в гроб. Если с тобой что-нибудь случится, я этого не переживу. Я, может быть, уже не переживу, даже если с тобой ничего больше не случится. Хватит мне того, что уже случилось. Я поднялся из-за стола, встал перед мамой на колени. Она обняла меня, прижала к себе. Руки у неё были холодные. Я сказал: – Мама, а может, ты чего-то не понимаешь? – Я всё время так и думаю, – ответила мама. – Но я не могу себе объяснить, чего я не понимаю. Между прочим, твой отец того же мнения, что и я. Мы не можем оба ошибаться. – Вы просто не в моём положении, – сказал я. – Если бы отец был на моём месте, он бы повёл себя точно так же. Мама ответила нервно: – Не мог бы он оказаться на твоём месте, ни при каких обстоятельствах! И повести себя так, как ты, тоже бы не мог. Уж я-то его знаю. У него всегда были принципы, и он всегда просчитывал последствия. Я спросил, какие принципы она имеет в виду. – Он всегда держался подальше от сомнительных людей. А ты связался с этим Гультяевым. Если бы ты не поехал в Свидлов, не было бы этой каши. Тут сдали нервы у меня: –Мама, ты видишь, как мы живём. Я хотел заработать денег на квартиру. – Неужели ты не видел, чем занимается Гультяев? -закричала в ответ мама. – Где были твои глаза? Значит, ты просто не хотел видеть! Значит, деньги для тебя были главнее принципа. – Какого принципа, мама? – Человек должен быть чист, Ваня! – Нет сейчас чистых людей, мама. Поэтому и принципа такого давно уже нет. Как можно жить чисто, когда кругом одна грязь? Как можно жить в одном времени по принципам другого времени? О чем мы говорим! Сейчас вообще нет никаких принципов. Никаких, понимаешь?! Никаких! Я никогда ещё не говорил с мамой на повышенных тонах. А сейчас на меня что-то накатило, я не владел собой. Тебя может, кто угодно не понимать – это терпимо. Но когда не понимает мать – невыносимо. Гультяев Я растерялся. Звонить или не звонить Петровичу? Если заколебался, значит, не хотел больше помогать ему. Наверно, какую-то роль в этом сыграла моя болезнь. У меня вдруг мелькнуло, что если позвоню, то никогда уже не вылечусь. Высшая сила наказала меня, но эта же сила может и простить. Что-то в этом роде пронеслось в голове. Но страх перед Пряхиным никуда не делся. Если он узнает, что Ваня приходил, а я не сообщил, то расценит это, как предательство. Но, может быть, это вовсе не Ваня? Сомнения можно было убрать очень просто – спуститься вниз и глянуть, кто в беседке. Клава Гультяев вышел из подъезда и направился прямиком в мою сторону. Я вытащила из сумочки «берету» и сняла с предохранителя. Если сутенёр попытается меня схватить, я выстрелю в него. Я не могла подпустить его совсем близко. Когда он только приблизился к беседке, я сказала ему: