— Вот об этом и стоит нам поговорить поподробнее. У нас есть некоторые показания относительно характера ваших разногласий. Речь идет просто о тысячах долларов рекламных денег, которые вы утаивали на телестудии. Разве не так?.. Смоленцев выгнал вас со скандалом, а мог бы вообще привлечь к уголовной ответственности… — Я хочу, чтобы допрос велся с адвокатом, вы шьете мне дело о тяжелейшем убийстве, подтасовываете факты! — альбинос сорвался на крик. — Вы думаете, я ничего не понимаю? Вы же ославите меня на всю страну… Как мне потом жить со всем этим? Или вы хотите поскорее сослать меня по этапу — первого подвернувшегося. И доложить по инстанции: виновный найден… Но я ведь не виновен и понятия не имею, кто убил Виктора и что там произошло… — Так вот я вам сейчас скажу, как все произошло, — голос Кожинова стал металлически жестким. — Достаточно двух найденных окурков, чтобы восстановить картину убийства. Вы сидели в курилке, и приход Смоленцева был для вас действительно неожиданностью. Однако вы не ушли сразу, — как рассказываете нам тут байки, — Смоленцев успел закурить и сесть в кресло. Его сигарета дотлела уже на полу, возле нее лежал длинный столбик пепла, — генерал вытер со лба пот платочком. — Вы затушили свой окурок, а затем неожиданно ударили Смоленцева тяжелой хрустальной пепельницей по голове. — Что за бред! — альбинос вскочил. — Сядьте, гражданин Глушко! На крик тут никого не возьмешь, — Кожинов ударил ладонью по столу, отчего Глушко немедленно затих и сел. — Дальше вы запаниковали, потому что совершили все это спонтанно, в состоянии аффекта, как говорится, — не могли же вы выбрать такое место — Кремль — для умышленного убийства. Это было; бы, согласитесь, более чем странно. Хотя и эту версию мы проверим… — голос генерала Кожинова был спокоен. — Однако никто в курилку не входил, и вы схватили тело и потащили его, чтобы спрятать в туалетной кабинке. За голову тащили? — Я никого не тащил! — подозреваемый Глушко был смертельно бледен. — Тащили за голову или приподнимали, и повредили шейные позвонки при этом. Затем вы быстро ушли, — генерал рассказывал с такой уверенностью, будто сам был очевидцем происходящего. — Пепельница рифленая со всех сторон, поэтому ее не было нужды протирать, а свой окурок вы не решились отыскать — у вас на то просто не было времени. А может быть, разволновавшись, забыли. Так все было? — Кожинов пытливо заглядывал в глаза Глушко. — Или изложите свою версию? — Я уже сказал вам, как было, но вы почему-то не хотите слушать меня. Кожинов действительно как бы не слышал его: — Может быть, Смоленцев на вас напал, а вы защищались? Подумайте! А потом я хочу узнать, о чем вы говорили и что послужило причиной того, что вы пришли в такое бешенство. Подозреваемый уже подавленно молчал… Кожинов вышел из-за стола и подошел к Макаровой: — Что у вас, Виктория? — Девушка заговорила полушепотом: — Майор Бондарович получил сведения о задержании подозреваемого. — Откуда? — искренне поразился генерал Кожинов и оглянулся на Глушко. — От своего непосредственного начальства. — Что он хочет? — Сведений о задержанном и требует своего присутствия или участия в допросе. — Ясно, — нахмурился Кожинов. — Ну и фрукт! Вот что ему передашь… Бондарович и Макарова, 0 часов 30 минут ночи, 24 марта 1996 года, Кремль. Бондарович курил в коридоре, поглядывая на часы, когда наконец появилась Виктория. Девушка со сдержанной улыбкой подошла к Александру: — Прошу прощения за долгую задержку. Мне пришлось самой ожидать, пока генерал подойдет к телефону. Он ведет в Бутырках допрос задержанного… — Спасибо, что вообще вернулись, я подозревал, что вы во мне разочаровались и ушли по-английски, — Александр за время ожидания справился с раздражением, которое вызывали в нем все эти тайны «мадридского двора» и не очень уважительное отношение к нему как к представителю ФСБ. — А вы, оказывается, человек обязательный. Наверное, с вами хорошо вести дела — не подведете. — Не надо иронизировать, — тихонько покачала головой Виктория, — ситуация очень напряженная, а вы здесь, заметьте, человек незнакомый. — Я здесь следователь ФСБ, — заметил веско Бондарович. — Что решил генерал? — Он просил сообщить вам, что задержан Олег Александрович Глушко, — задержан по подозрению в убийстве. — Глушко? Знакомая фамилия. — Это руководитель видеомастерской «Каре», один из лучших клипмейкеров на телевидении. — Понятно, да-да, — я вспомнил — видел его фамилию в списке, она одна из последних. Что слышно насчет моего участия в допросе? — Генерал Кожинов просил сообщить вам, что в допросе, который он сейчас ведет, затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся работы предвыборного штаба. Это вопросы высокого уровня секретности, а у вас нет необходимого допуска, — по лицу Виктории пробежала тень. — В данную минуту вопрос о допуске решить не представляется возможным. Поэтому материалы допроса в его несекретной части вы получите утром, тогда же сможете самостоятельно допросить подозреваемого… Но я думаю — не тет-а-тет… — Ничего другого я не ожидал, — развел руками Банда. — А почему он не в Лефортово? Виктория мягко улыбнулась: — Причина очень проста: возле Лефортово дежурят журналисты. Не стоило устраивать для них преждевременную сенсацию. Сами понимаете, не вести же арестованного с мешком на голове. Завтра можно будет его перевести в Лефортово, — Виктория как-то рассеянно глянула в глубину коридора. — Александр Владимирович, давайте найдем более уютное место для разговора, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы. — Вот как? — Бондарович затушил сигарету. — Я знал, что мое врожденное обаяние сработает, и вы непременно перемените ко мне отношение. Куда мы отправимся, в курилку с хрустальной пепельницей наготове? — К вашим шуткам непросто привыкнуть, — серьезно ответила девушка. — Меня отпустили до утра отдохнуть… Не могли бы мы совместить беседу с дорогой?.. Или вы хотите остаться здесь, в штабе следствия? — Я предпочел бы отправиться в Бутырку и как можно скорее допросить Глушко, но сидеть там ночь, в общем-то, как я понимаю, бессмысленно. Я собираюсь ехать домой. Могу подвезти и вас, далеко ваше жилище? — Вовсе нет: на Старом Арбате. Банда округлил глаза: — Даже так? Неплохо вас обеспечивают жильем… Виктория только усмехнулась. * * * Дверца распахнулась, и молодая женщина в плаще на меху уселась на переднее сиденье. Весенняя свежесть разлилась по салону. Бондарович вздохнул и завел двигатель. Скоро перед лобовым стеклом начала разворачиваться перспектива ночного города… Кремлевская Набережная, река Москва, мост… Поток машин и ночью велик в этих местах, а днем — постоянные пробки… Но на этот раз торопиться было некуда, Бондарович расслабленно с удовольствием вел машину. Он достал из кармана кассету и сунул в магнитофон, заиграла ритмичная и несколько экзотичная музыка, за легкостью которой угадывалась большая глубина. — Что это? — заинтересованно спросила Виктория, нарушая молчание. — Одна из моих слабостей: Дэвид Бирн, его московский концерт. Мне даже довелось слушать его вживую, когда он выступал на «Горбушке». — На «Горбушке»? Это, к сожалению, прошло мимо моего внимания. Александр с интересом взглянул на девушку: — А что? Пошли бы? — На такой концерт почему бы не сходить? — А есть с кем? Она ушла от прямого ответа: — За проблемами на работе не за всем удается уследить. Особенно за тем, что для души. «Весьма романтично, — сказал сам себе Бондарович. — Мужественный следователь, прекрасная женщина-ковбой, неспешная поездка по ночной столице под музыку Бирна. Американское кино, да и только». Виктория, рассеянным взглядом посматривая на город за окном, внимательно слушала музыку. — Как взяли Глушко? — как всегда, бросив сам себе невеселую шутку, Бондарович переходил к прозе жизни. — Есть серьезные улики? Виктория вернулась из иллюзорного мира музыки к действительности: — Я не знаю во всех подробностях, но улики есть. Его вычислили по окурку «Житана», найденному в комнате для курения на полу; окурок вылетел из пепельницы во время удара. Кроме него, на полу был только фильтр от сигареты Смоленцева.