В час ночи… Последовали совсем неоригинальные заверения в обоюдной приятности знакомства. Виктория в это время смотрела на Александра и Ольгу Борисовну несколько насмешливо. Широкий коридор заворачивал на кухню, еще были три, по-видимому, больших комнаты, — что и говорить, трудно даже представить, сколько стоит в нынешние времена такая квартира на Арбате. Правда, дом — старинной постройки, и реконструкции подвергался, как видно, очень давно, в пятидесятых, но все равно жить в нем — мечта, доступная разве только кому-нибудь из старой номенклатуры. Бондарович прошел за Викторией в одну из комнат. — Познакомься, дедушка, это Александр Владимирович, а это — мой дедушка… — Виктория с нескрываемой любовью погладила деда по плечу. — Можете проверить, Александр, свою профессиональную память и дикцию, у него редкое имя — Прокофий Климентьевич. — Прокофий Климентьевич… — Александр кивнул. В удобном кресле сидел худой бледный старик с тонкими чертами лица и в довольно странном одеянии: похоже, это была просто безрукавка-душегрейка, надетая задом наперед, чтобы хорошо согреть грудь. Ноги были укрыты пледом, в руке — кружка с большой удобной ручкой, рядышком с креслом стояла специальная подставка, чтобы было несложно в любой момент поставить кружку на нее. Видно было, что за стариком ухаживают с большой заботой и с умением. А может быть, он умеет добиться к себе соответствующего отношения сам. Скользнув оценивающим взглядом по хозяину дома и отметив все его внешние особенности, Александр оглядел комнату и немедленно забыл о старике… На четырехметровой высоты стенах бельэтажа старинного особняка была до самого потолка развешана удивительная коллекция холодного оружия: кинжалы в ножнах с золотой филигранью, немецкие даги, крис с непонятной фигуркой на рукоятке, прямые и кривые сабли, рапиры, шпаги, турецкий ятаган, топорок с крюком на обушке и кистень с шестигранной звездочкой на цепочке, алебарды, несколько щитов со старинными гербами германских князей… Здесь были многие десятки предметов: старинные и современные, боевые и охотничьи, декоративные с богатой отделкой и зазубренные от частого когда-то употребления, черненого серебра и с наборной ручкой — явно лагерной работы. Оружейная Палата на тихой московской улочке. — Садитесь, пожалуйста, Александр Владимирович, — сказала ему Ольга Борисовна, которой онемевший Бондарович мешал пройти с кухни, откуда она несла множество какой-то снеди к обещанному чаю. Хозяйка принялась накрывать на стол, приговаривая: — Прокофий разволновался совсем, спать не хочет, на книги и не глядит… Как услышал, что у вас сотворилось, кашлять больше стал и в горячей ванне даже отказался массаж делать, — Ольга Борисовна оглянулась на девушку. — Все тебя ждал, Виктория, с новостями… — Помолчи, Ольга, мешаешь, — старик повернул ручку громкости в приемнике. Послышался голос диктора: «…Как нам только что сообщили из достоверных источников, произведен обыск в доме одного из ведущих работников телевидения Олега Глушко. Руководитель студии „Каре“ присутствовал сегодня на трагически завершившемся совещании в Кремле. Глушко задержан следственными органами. Однако где он сейчас, предъявлены ли ему какие-либо обвинения — неизвестно. По привычной практике, официальные лица отказываются комментировать наши собственные сведения и не дают никаких новых фактов. В службе охраны Президента и в ФСБ нам не смогли сообщить ничего определенного, сославшись на то, что такая информация может помешать оперативно-розыскной работе…» Старик приглушил радио и взял из рук Ольги Борисовны новую чашку горячего чаю. — Подлей-ка мне еще бальзама, — сказал он. Ольга Борисовна посмотрела на него с укоризной, но отмечаний удержалась. Чувствовалась школа. — Поверните мне кресло к столу, — скомандовал Прокофий Климентьевич. «Поднимите мне веки», — Бондаровичу послышались гоголевские интонации. Александр не сделал попытки помочь женщинам двигать кресло, понимая, что они привыкли справляться сами и не следует постороннему человеку вмешиваться в уклад дома. Виктория что-то заботливо поправила в «обмундировании» старика. — Подстрелила кавалера, ворошиловский стрелок? — грубовато-ласково сказал он ей. — Шучу, шучу, — старик легонько потрепал Викторию по плечу. — Сейчас расскажете мне все, что можно… Я так понимаю, что молодой человек имеет прямое отношение к делу? Виктория смотрела на старика с любовью: — Да, дедушка. Это оперативник из ФСБ, майор Бондарович, он входит в следственную группу. — Не помню такого студента, — заметил старик с удивлением. — Бондарович, говоришь?.. — Дедушка много лет преподавал следственную работу в высшей школе КГБ, — пояснила его удивление Виктория. — Он хорошо знает практически весь кадровый состав. Представляете, какая память!.. — Я начинал в системе МВД, — сказал Бондарович — и не сильно слукавил. — Ну, тогда Кожинов и подавно не подпустит вас к делу, — с понимаем заметил старик и кивнул в сторону коллекции. — Интересуетесь оружием, молодой человек? — Очень впечатляет. — Понимаю… Вон там, пониже, рапиры, настоящая «епископская голова» — марка Петра Мюниха из Золингена, шестнадцатый век. — Петра Мюниха, вы говорите?.. Банда скромно пожал плечами; он давно уже не бывал в такой ситуации: уютный быт, всезнающий уважаемый дедушка… Признался старику: — К сожалению, мне почти ничего не известно о холодном оружии. Но даже просто несведущему человеку нетрудно догадаться, что коллекция здесь собрана уникальная. — Уникумов здесь немного, — С улыбкой поправил Прокофий Климентьевич, — но есть довольно редкие клинки, — он внезапно перешел на другую тему. — В какой вы структуре, Александр Владимирович? — Это недавно созданная служба — борьба с вооруженными формированиями и бандитизмом. — А-а, — протянул старик, — борьба «двух концепций», контроль «авторитетов»… Передавайте привет Щербакову, — Виктор Семенович его, кажется, зовут. Весьма способный человек, весьма. Правильно сделали, что к нему перешли. Умеет своих людей и использовать, и уважать, и беречь… Какого-то Глушко действительно взяли? Речь старика время от времени перебивалась кашлем, он прижимал к губам платок, вытирал губы, и если бросал старый платок на пол, то ему немедленно подавали новый. Бондарович неторопливо попивал чай, присматриваясь к новым знакомым, размышляя о том, зачем все-таки лейтенант Макарова привела его в этот странный дом. Пока что он уяснил для себя только то, что у этой чемпионки богатая родословная и что девица весьма непроста. Как непрост и этот упорно цепляющийся за жизнь старик, который вперебивку, как на классическом допросе, ведет домашний разговор. «Что ж, разберемся и с этими загадками». Старику ответила Виктория: — Да, дедушка, Кожинов сейчас допрашивает его. Похоже, что здесь замешаны финансовые проблемы на телевидении. Дед понимающе кивал: — Финансовые проблемы… Это для многих камень преткновения. — Глушко и Смоленцев не поделили какие-то деньги, и Смоленцев выгнал его из телестудии. Тот организовал свое производство клипов и живет неплохо, — хотя и нельзя сказать, что процветает. Но сейчас перед выборами выделяются большие средства на поддержку новых каналов. Причем выделяются они не только президентской командой. — Да, — подтвердил дед, — деньги сейчас есть и у Зюганова, и у Вольфовича, и Брынцалов скупиться не будет, и Лебедь имеет поддержку. Так что есть из-за чего подраться. Мне не понятно только одно, почему эти отношения они решили выяснять в Доме? Более подходящего места не нашли? Виктория задумчиво склонила голову: — Глушко психически неустойчив, к тому же, по-видимому, наркоман… — Да, надо знать, кого в дом приглашаешь, — значительно заметил старик. — Утром будет известно больше, — Виктория незаметно взглянула на Александра, — будем надеяться, дедушка, что версия Кожинова подтвердится. Но даже и в этом случае, думаю, многие попытаются использовать скандал, чтобы очернить Президента и его команду. Из этой истории не выйти без потерь. И еще та предстоит заваруха… — Конечно, это очень удобный повод, чтобы поворошить и грязное, и чистое белье, — согласился Прокофий Климентьевич. — А вы что думаете по этому поводу, молодой человек? Обстановка, я понимаю, для вас не очень знакомая; вам привычней, когда вокруг «по фене ботают»… — старик снова закашлялся — надрывно, с болезненной гримасой на лице. Александр заговорил со всей серьезностью: — Думаю, что у каждой партии будет своя версия, отличная от кожиновской, зато согласная с собственной политической линией. Мнение майора-следователя — мое то есть мнение — в этой чехарде никого интересовать не будет. — Ну, почему же, молодой человек? — не согласился старик. — Как раз к независимому и неопытному в политической «чехарде» человеку есть резон обратиться. От кого еще ждать в руки козырь? Бондарович усмехнулся: — Если у меня будет в руках столько «козырей», сколько сегодня, Прокофий Климентьевич, то играть окажется нечем. Заметьте, что сейчас мне бы следовало находиться в камере допросов и разговаривать с задержанным, а не пить ваш бесспорно замечательный чай, — Банда кивнул на свою опустевшую чашку. — Где, кстати, можно достать в Москве рижский бальзам? Много лет его не видел. — Рижский бальзам вам, мил человек, по сегодняшнему времени может прислать только старый товарищ из славного города Риги, а насчет использования отрицательной информации вы не правы. Этой ночью многие дорого заплатили бы за то, что услышали бы от вас, будто майора ФСБ изолируют от хода следствия. Такое у вас, я полагаю, складывается впечатление? Бондарович смолчал, отметив про себя точность попадания, и старик понял его молчание. — Вот видите. Представьте себе, какой крик подняла бы, к примеру, «Правда» или «Сокол Жириновского» вокруг такого заявления. Вот это был бы им козырь; вот это была бы сенсация — почище задержания Глушко… — Вы же понимаете, Прокофий Климентьевич, — на этот раз имя старика далось Бондаровичу почти без труда, — о разглашении тайны следствия не может быть и речи. Я — профессионал, и мне не раз — когда не могли обойти — предлагали беспечную жизнь и виллу где-нибудь на Багамах. Правда, не политики предлагали, а урки… — Не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в том, что Щербаков умеет подбирать себе людей. Но политика — вещь похитрее уголовного «закона». Пусть даже вы лично совершенно лояльны по отношению к правительству, но кто-то из вашего окружения в ФСБ может организовать подобную утечку информации только потому, что симпатизирует Жириновскому или Лебедю. Не удивлюсь, если кто-нибудь уже пытался получить у вас информацию помимо вашего собственного начальства. Бондарович промолчал, но снова внутренне зааплодировал проницательности немощного старика. Прокофий Климентьевич опять попал в яблочко… Ей богу, не случайно у него внучка — один из лучших стрелков в мире. Ведь первое, что произошло в Кремле, — это попытка его вербовки со стороны Поливоды, Секретаря Совета безопасности. Прокофий Климентьевич спрятал хитроватую улыбку: — Молчите… Прислушайтесь к совету старика: не судите поспешно на незнакомой территории. У Кожинова очень сложное положение, и он не имеет права вам доверять. Во всяком случае так сразу, даже не присмотревшись… У него самого есть одно самое ценное в этой ситуации качество: он безусловно будет до конца защищать интересы Президента, а значит, интересы стабильности положения страны. — До конца, — проговорил Бондарович, — и любой ценой… Он тут же пожалел об этом замечании, а разговор еще продолжался; еще пили чай и заедали какими-то тающими во рту шанежками Ольги Борисовны…