— В Кремле больше не показывайся, они с тобой разговаривать не будут. Сейчас мы вдвоем отправляемся допросить Глушко. После допроса решим, куда тебе следует двигаться в первую очередь. Банда поднялся со стула: — Ясно, товарищ генерал. — Сегодняшний день — твой, постарайся накопать побольше полезной информации, — Щербаков говорил с ним примерно так, как говорил де Тревиль со своими мушкетерами. — Поехали, по дороге прочитаешь протокол допроса подозреваемого Кожиновым и экспертизу. Виктория Макарова, 10 часов утра, 24 марта 1996 года, технический отдел. Выйдя из кабинета Елены Монастырской, где Виктория пробыла вместо отпущенных ей десяти минут больше получаса, молодая женщина направилась во двор и присела на лавку. Прежде чем пойти на доклад к Кожинову, Макаровой следовало хоть немного прийти в себя, собраться с мыслями. В костюме было холодно. Хотя снег уже сошел, но конец марта в Москве — не лучшее время для прогулок. С неба сыпалась мелкая морось, из-за угла порывами налетал пронизывающий ветер, бросая холодные капельки в глаза. «Тушь может потечь», — с беспокойством подумала Виктория, но не двинулась с места, а только постаралась отвернуться от порывов ветра. Она закурила, пару раз щелкнув зажигалкой, достала платок и аккуратно вытерла лоб. Платок вымок, но не от мороси, а от выступившего пота. Виктория прекрасно отдавала себе отчет в том, какую цену может заплатить за сегодняшнюю самодеятельность. Следовало сообразить, как использовать опасную информацию, которую она сумела добыть в кабинете у Елены, — добыть на свой страх и риск. Слова Елены о том, что Смоленцева ожидал Президент, Виктория вспомнила только у Принцессы в приемной, когда размышляла о ситуации и готовилась к беседе. Поэтому Кожинову об этом нюансе ничего не было известно, и здесь Виктория чиста — не подкопаешься. Главный риск был в том, что она самовольно задавала вопросы, которые намного превышали ее полномочия и ее задание. Кожинов поручил ей чисто рутинную работу — записать со слов Елены Монастырской события двух часов вчерашнего дня. И только!.. Понятно, что она довольно удачно использовала те факты, свидетелем которых вчера была, а кроме того — старые отношения, которые связывали ее с Еленой Монастырской. Виктория просто сыграла на привычке безусловного доверия к ней, когда брала «на испуг». Последовала точно рассчитанная психологическая реакция: женщина не отгородилась, а по старой привычке попросила защиты. Но Елена в любой момент может проанализировать беседу и заподозрить неладное. Она — умная женщина, и Виктории это известно, как никому другому… Принцессе должно показаться вполне уместным, что Кожинов послал вместо себя именно Макарову, потому что между дочерью Президента и начальником охраны существовала давняя всем известная неприязнь, а между Принцессой и Викторией собака пробежала сравнительно недавно. И не такая большая… Однако Елена должна понимать, что вопросы такого значения не перепоручаются лейтенантам, — даже самым доверенным… И все-таки вряд ли она кинется выяснять детали к Кожинову. Значит, и здесь непосредственная опасность пока не грозит Виктории… Следующий важный момент: что из разговора пересказать Кожинову, — так, чтобы он не заподозрил превышения Викторией полномочий? Список, безусловно, следует отдать ему, потому что этот список засветится прежде всего. Следовательно, надо подать дело таким образом, что Елена передала его не под давлением, а по собственной инициативе. О готовящейся встрече Смоленцева с Президентом — молчок. О встрече с коммунистами — тоже ни слова. Оставалась главная проблема… То, что Кожинов — «главное ухо страны» и что это до определенной степени поощряется Президентом, который получает таким образом массу конфиденциальной информации, — все это было секретом полишинеля. Вопрос состоял в том, хватает ли у Кожинова дерзости прослушивать дочь Президента. Вполне возможно, что хватает. А потому существует вероятность того, что генерал, которого заинтересуют сведения Виктории, найдет время прослушать первоисточник — магнитную запись разговора. Из этого следовало, что Виктории не стоит подавать эту информацию чрезмерно «вкусно». По крайней мере, это даст какую-то фору во времени. Огонек сигареты ожег пальцы, и Виктория закурила следующую. Ясно было одно: надо предпринимать следующие шаги или идти к Кожинову и признаваться в содеянном прямо сейчас. Признаться в своей самодеятельности сегодня — означает утратить доверие и быть отстраненной от дела. Самостоятельное расследование и приобретение собственной информации могут привести к полному краху, а могут, наоборот, дать в руки серьезный козырь и, как следствие, — допуск в большую игру и к важным делам. Виктория уже сама плохо понимала, как решилась на подобный разговор с Еленой. Вряд ли это произошло случайно; что-то такое зрело в Виктории давно — ведь она была не из тех людей, которые долго удовлетворяются вторыми или третьими ролями. К тому же Виктория давно заметила: в кремлевских коридорах и кабинетах ничего не вершится случайно… Но что бы ни толкнуло ее на этот отчаянный поступок, он уже был сделан, и это бесповоротно принесет изменения в ее жизнь, — это Виктория сознавала отчетливо. Игра для нее пошла ва-банк… Виктория решительно поднялась. Она опять превратилась в уверенную в себе деловую женщину. Только войдя в здание, девушка почувствовала, как замерзла на улице. Пройдя по коридору в технический отдел, она заскочила в кабинет к знакомой секретарше: — Привет, Лена. Как дела? Я копирну у тебя список, чтобы к себе не бегать? Секретарша скользнула опытным и безразличным взглядом по листку и, убедившись, что на нем нет ни печатей, ни грифа, — только подпись, — ответила: — Конечно. Как у вас с этим убийством? Макарова махнула рукой: — Не спрашивай, запарка! — Я вам не завидую… — Полюбоваться бы на того человека, который нам сегодня завидует. Виктория положила листок Смоленцева на планшет ксерокса и с решимостью отчаяния нажала кнопку, будто запускала баллистическую ракету. Секретарша перебирала какие-то бумаги: — Признался уже убийца? — Кто же мне скажет! — Почему же? — Я такой маленький воробей… По радио вместе с тобой услышу, — девушка спрятала листки в папку. — Спасибо, я побегу. Виктория думала в такт шагам о том, на что «потянет» копирование следственного документа подобной важности — на служебное расследование или сразу на трибунал? Или на случайную автокатастрофу?.. Следующим ее заходом был центр технического обеспечения службы безопасности. Когда было надо, Виктория умела преображаться — умела стрельнуть глазками и обворожительно улыбнуться, В такие минуты она была ничуть не хуже, чем, к примеру, Клаудиа Шиффер или Синди Кроуфорд… — Здравствуйте, мальчики. — А, Виктория, почаще к нам заглядывай… Скучаем, — ответили ребята из-за компьютеров с базами данных. — Так похорошела — сразу чувствуется весна!.. — Я к Степану. Степан занимался обработкой микропленок. Услышав, что к нему посетитель, он выглянул из-за аппаратуры. — Что, Вика? — Я вчера пленку передавала, у тебя не осталось снимка? — глаза Виктории так и источали флюиды. — Нужно будет опрос возможных свидетелей провести. Степан обалдело смотрел на Викторию; кажется, он никогда не видел ее такой: — Так у шефа возьми, у него много. — Забыла, и он не вспомнил. А второй раз возвращаться не хочу, там война и немцы. Степан пошел к корзине для бумаг. — Могу себе представить, — посочувствовал он, роясь среди мусора. Виктория осмотрелась; она вся цвела: — Вам тут хорошо, тихо. — Ну да, — подтвердили компьютерщики. — Больше суток не сменялись… — Да, у нас тоже завал. Ждать ей пришлось недолго. — Вот, Вика, есть вполне приличный в браке. Эта полоска тебе не помешает, — Степан протянул ей фотографию Смоленцева с незнакомым мужчиной в «Александре». — Если хочешь, могу ее даже отрезать… Виктория как бы без всякой задней мысли разгладила на бедре слегка помятую фотографию: — Не надо. И правда, не мешает. У бедного Степана слегка покраснели уши, когда он наблюдал, как ловко девушка разглаживала бракованную фотографию на своем прекрасном бедре. — Знаешь, кто это? — в последний раз рискнула Виктория. — Слышал, Липкин, — с явной неприязнью к этому самому Липкину ответил Степан. — С тебя банка пива, — и парень, вздохнув, вернулся к своим делам. — Заметано, — Виктория скрылась в дверях. Теперь — все, надо идти на доклад к Кожинову. «Липкин, — крутилось у нее в голове. — Семен Липкин, мэр Ульяновска, коммунистического заповедника, и одно из первых лиц в КПРФ». Легкой походкой, ставя шаг от бедра, Виктория Макарова шла по коридору… Александр Бондарович, 12 часов дня, 24 марта 1996 года, камера для допросов в Бутырках.