— Подержи, пожалуйста, — она поворачивается ко мне спиной и протягивает одну косу. Послушно беру косу в руки. Тяжелая! Но мне больше нравится, когда эти волосы распущены. Совсем недавно я зарывался в них рукой и… Что же я наделал, идиот? Дина что-то там плетет, скручивает, забирает косу, бросив «спасибо», а затем поднимается и крутит головой. — Ну как? — Ужас, — честно отвечаю ей. — Вот и хорошо, — она удовлетворенно кивает, — теперь точно никто не прицепится. Пытаюсь поймать ее за руку. — Дина, пойдем в дом. Уворачивается и идет к воротам. Догоняю и снова хватаю за руку. — Садись в машину, я тебя отвезу. Я не отпущу тебя одну. Дина разворачивается и, с шумом втянув воздух, выплевывает в лицо: — Меня воротит от тебя Домин. От тебя, твоего дома и твоей машины. Пожалуйста, не приближайся ко мне больше. Никогда. И выходит на улицу. *** Продержаться выходит минут семь. Ну, может восемь. Даже пытаюсь делать вид, что сплю. Ложусь в гостиной на диване и закрываю глаза, но уже через пять минут обнаруживаю, что сижу одетый в машине перед открывающимися воротами. Последние слова хлестнули словно пощечина, потому я целых семь или восемь минут был уверен, что мне абсолютно безразлично, как Дина доберется домой. Но отпускать ее саму не следовало. Забросить на плечо, запереть в доме, но не отпускать. Ночная жизнь города в самом разгаре, в шаговой доступности от моего дома главный проспект с ночными клубами, барами и ресторанами. И мысль, что Дина сейчас идет где-то одна, заставляет еще быстрее гнать машину. Вижу ее, идущей по аллее сквера сразу, и сразу же вижу остановившуюся напротив серебристую машину. Оттуда несутся неразборчивые возгласы подвыпивших ссыкунов. Дина сворачивает на другую сторону аллеи и теперь идет под самыми деревьями, ускорив шаг. Из машины выбирается высокий дрыщеватый мудозвон и направляется к ней. — Эй, красивая, чего не отвечаешь? Не слышишь? Матерюсь, въезжаю прямо на аллею и торможу перед мудозвоном, чуть не отдавив ему ноги. Тот начинает возмущаться, но внезапно выражение его лица меняется, и он, пятясь на полусогнутых, возвращается к своим. Наверняка узнал «бэху» Горца и не стал наживать себе проблем. Такая популярность мне только на руку. Беру Дину за руку и молча усаживаю в машину. Пока едем по центральному проспекту, она сидит с телефоном в руке, отвернувшись и поджав ногу, и скулит. Как щенок. А мне и сказать ей нечего. «Не плачь, милая, все будет хорошо»? Я, конечно, циник, но не настолько же… — Останови, пожалуйста, — говорит она вдруг. — Разве мы приехали? Ты же не здесь живешь. — Приехали, останови, — повторяет Дина. Не спорю и торможу. — Спасибо, что подвез, — она выскакивает из автомобиля и пересаживается в стоящее у бордюра такси. Когда успела заказать? Не удерживаюсь и ударяю ладонями о руль. Дожидаюсь, пока такси отъедет, и на небольшом расстоянии следую за ними. Я должен убедиться, что девушка добралась до дома и поднялась на свой этаж. В тот отстойный район, где живет Дина, есть еще одна дорога, в объезд. Сворачиваю туда — пока они доползут до ее района, я даже по объездной их обгоню. Адрес я помню с первого дня. Жду, стоя под деревьями, пока двор не прорезают полоски света, и не показывается машина с шашечками. Дина выходит из такси и скрывается в подъезде. Спустя пару минут на третьем этаже в одном из окон зажигается свет. Дома. Подхожу к таксисту и сую ему купюру. — Скажи, девушка что-то говорила? Тот с понимающим видом берет деньги и с готовностью докладывает: — Ничего не говорила, командир, ревела в три ручья всю дорогу. Я даже испугался, говорю, может помощь нужна, а она только головой мотыляет. — Ладно, спасибо, поезжай. — Будь здоров, и тебе спасибо. Еще некоторое время стою, глядя на светящееся окно, но Дина в нем так и не появляется. Ночевать в отдаленном районе на скамейке, пусть даже если рядом лес и речка, в мои планы не входит, так что сажусь за руль и разворачиваю «бэху» в сторону города. Глава 7 Вхожу тихо, чтобы не разбудить маму, закрываю дверь в ее комнату и прохожу на кухню. Включаю чайник, а сама запираюсь в ванной. Царапины на виске и на скуле ерундовые, губа пострадала больше, но все же, придется как-то маме объяснять, где меня так разукрасили. О ребре даже заикаться не стоит. Снимаю блузку, скручиваю валиком, чтобы сунуть в мусорное ведро, но вовремя спохватываюсь. Она мне не нужна, я не вернусь в казино. Но, если мама увидит залитую кровищей блузку, гипертонический криз ей обеспечен. Достаю пятновыводитель, обрабатываю пятна и запускаю стиральную машину. Сама встаю под душ, закрываю глаза. Вода приводит ее в чувство. Намыливаюсь раза три, как будто можно смыть прикосновения рук и губ Домина. Если бы можно было смыть о нем все мысли, я бы сидела в душе сутками. Одно хорошо, как бы тот не потерял голову, я помню разорванный квадратик фольги возле дивана. Хоть здесь можно не переживать. Наверное, у него там под диваном их целый мешок для таких дур, как я. Номера Алексея у меня нет, ну да ничего, позвоню ему перед сменой в клуб. Какая разница, когда сказать, что я там больше не работаю? В душе пусто и намусорено, как на городской набережной после празднования дня города. Потом еще долго сижу на кухне, закутавшись в халат, пью травяной чай и пялюсь в стену. А лишь только опускаю голову на подушку, сразу же проваливаюсь в сон. Когда открываю глаза, солнце заливает комнату. Сегодня выходной, можно никуда не торопиться, а главное, больше не надо выходить в смену. Завтра утром проснусь и поеду на лекции как нормальный человек, а не как сонный красноглазый вампир. Мамы дома нет, наверное, вышла в магазин. Надо созвониться с подругами, давно мы не виделись. Из-за этой ночной работы у нас перестали совпадать жизненные ритмы. Зато теперь можно вернуться к прошлой нормальной жизни и снова ломать голову, где брать деньги… Нет, я не будет об этом думать, в клуб я больше не вернусь никогда. Щелкает замок, открывается входная дверь. И хоть на улице вовсю светит солнце, внезапно под лопатками явно ощущается холодок. — Мам, — зову громко, — ты где была? Мама входит в кухню, и сразу понимаю: что-то случилось. — Мам? — тревожно повторяю, вглядываясь в родное лицо. Мать как была, в плаще и туфлях, проходит в кухню и садится за стол. — Диночка, доченька, — она всего за одну ночь осунулась и постарела, — вчера вечером позвонила Света. Бабушка в больнице, инсульт. Света сейчас с ней, но ты знаешь, у нее работа, так что я взяла билет, сегодня вечером поезд. — А с твоей работой как? Возьмешь отпуск? — Дин… Меня сократили. Я дома с прошлой недели, все не знала, как тебе сказать, — мать прячет глаза, комкая в руках шейный платок. — Мам, как же ты поедешь? Тебе с понедельника ложиться на обследование! — Доченька, я все отменила. Надо ехать, я уже купила лекарства. Все так дорого, Господи… Диночка, где же мы возьмем столько денег? Кухня качается перед глазами и едва не уходит в крутое пике. Хватаюсь за стол, отчаянно борясь с остаточными действиями транквилизатора. И отчаянно сдерживаю слезы. А я уже решила, что свободна, что никогда больше не увижу Домина, не буду засыпать на лентах и забуду клуб, как страшный сон. Слышу свой голос словно со стороны: — Мамочка, не волнуйся, все будет хорошо, немного денег у нас есть, я отложила. Бери все, а я заработаю еще. Мама грустно на меня смотрит. — Как мне жаль, доченька, что я ничего не могу дать тебе, а только беру. Подхожу к ней и крепко обнимаю.