– Вера Павловна уже несколько месяцев служит в управлении, – сказал Ткачук. – Была радисткой-шифровальщицей, несколько раз выполняла задания под прикрытием, получила очередное воинское звание, прописалась в штате отдела. – Уверена, что никто об этом не пожалел, – проговорила Вера Павловна. – Прошу в замок, товарищи, – сказал Вадим. – У вас рация есть? Вы должны сообщить о прибытии? Я могу связаться со своим начальством, оно телефонирует в управление. – Рация в машине, – произнес Гаврилович. – Капитан доложит, не волнуйтесь. Показывайте свою вотчину, Вадим Алексеевич. Заодно рассказывайте, что за беды на вас обрушились. Вы уже придумали, где нас поселите? – Где хотите, Иван Филиппович, сами решайте. Добрая половина замка в вашем распоряжении. Кстати, если вашей сотруднице что-то надо, то в замке проживают три женщины. Она всегда может к ним обратиться. Мало ли по какой необходимости. – Вадим смутился. – Да, я в первую очередь сотрудница, – заявила Вера Павловна, извлекая из машины тяжелый вещмешок. – Но спасибо, товарищ майор, вы первый, кто обратил внимание на то, что я все-таки еще и женщина. – Вера Павловна, не преувеличивайте! – воскликнул Ткачук. – Мы всегда это замечаем. На первом этаже справа от лестницы находился пустой зал, куда солдаты и офицеры прежде почти не заходили. От старой жизни там сохранились тяжелые шторы, прикрывающие окна с решетками. Теперь в этом помещении кипела работа. Туда пришла Стефания, и у нее испуганно бегали глаза. Такое количество людей в советской форме – это все же перебор. А если их придется еще и кормить? Злобин все понял и спросил об этом Гавриловича. Тот сказал, что им выдан сухой паек на четверо суток, но так долго находиться в глуши он не намерен. Через пару дней его группа должна вернуться к месту постоянной дислокации. Красноармейцы таскали матрасы. Горничная Мирэла со скорбно поджатыми губами принесла раскладную ширму, которая была установлена в дальнем углу для удобства старшего лейтенанта Веры Павловны. – Мало людей у вас, майор, – подметил Гаврилович. – Вы не в состоянии тщательно охранять эту глыбу. Вот и случаются с вами разного рода инциденты. Мои ребята вам помогут, но не забывайте, что это временное явление. Инцидент в дороге показал, что мы не в безопасности. Дело даже не в особом интересе противника к замку. Многие немецкие части остались в тылу, не смогли прорваться к своим. Они разбиты, деморализованы, зачастую лишены командиров, но озлоблены и могут представлять реальную опасность. Знаете, майор… – Гаврилович чуть помялся и продолжил: – Невзирая на приказ, полученный от генерал-майора Девятова, мы не собираемся вмешиваться в вашу работу, в чем-то вас обвинять, учить, как правильно делать наше общее дело, или, боже упаси, угрожать трибуналом. Любой может столкнуться с объективными трудностями. Рассчитываю на совместную плодотворную работу. – Майор опять покосился на перевязанную голову собеседника. – Думается, вам есть о чем рассказать. – Как дела на фронте, Иван Филиппович? – спросил Вадим. – Мы уже трое суток оторваны от части, живем какой-то загородной жизнью. – В целом неплохо, – ответил Гаврилович. – Сороковая и Седьмая гвардейская армии перевалами выходят к венгерской границе, взяли Тепишору, крупный оборонительный узел. Западно-Румынские горы пройдены. Венгерские части тесним уверенно, а вот об немецкие приходится спотыкаться. Дерутся они ожесточенно, отступать не хотят. Мы блокируем горные участки, а потом утюжим их бомбардировщиками или артиллерией. На венгерскую границу выйдем ориентировочно через пару дней. Но там, увы, и встанем. Войска измотаны, понесли большие потери, отстало снабжение. Впереди триста верст глубоко эшелонированной обороны. С кондачка не взять. Будем копить силы, разрабатывать планы. Дел очень много, майор. Нам некогда прохлаждаться на вашем курорте. Мы быстро завершим работу и сделаем вам ручкой. Давай, вводи в курс. Экскурсия по замку затянулась. Гаврилович подходил к делу досконально, не чурался деталей. Он обошел все коридоры, забрался в одну башню, затем в другую, обозрел окрестности. Потом Иван Филиппович спустился в подвал. Он взял с собой своего автоматчика, видимо, не доверял людям Злобина, прошел вдоль камер, ознакомился с арестованной публикой. Сидельцы воротили лица, презрительно оттопыривали губы. Гаврилович сплюнул и направился к выходу. – Можно терпимо относиться к вермахту, в составе которого много мобилизованных. Но вот СС – структура особая. Тут никакого снисхождения быть не может. Выжигать надо эту мразь, даже низовое звено, – пробормотал он себе под нос. Его насторожил трупный запах у входа. Он потянул носом, сменил направление, приоткрыл дверь, ведущую в мертвецкую, сунулся внутрь, быстро вышел, зажимая нос, и пулей взлетел наверх. – Нехорошо, Вадим Алексеевич, мертвых следовало похоронить, – заявил Гаврилович. – Да, понимаю, вы получили двусмысленный приказ, но все же рекомендую вам завтра же этим заняться. Найдите подходящее место позади двора, выройте могилу. Поставьте табличку, чтобы люди знали и помнили. Вы всех отнесли в этот подвал? – Только наших, Иван Филиппович. Эсэсовцы лежат в овраге на южной стороне замка. – Загрязняете природу, майор. – Гаврилович удрученно покачал головой. – А людям здесь жить после нас. Ладно, пойдемте во двор, покурим. Тяжелая в этих стенах атмосфера. Излагайте все по порядку. Он слушал рассказ, недовольно морщился, курил папиросу. День был ясный, вовсю жарило солнце. Над замком плавными кругами вились коршуны. Боец НКВД в фуражке возился в двигателе «ГАЗ-64». Парня чем-то не устраивала его работа. Появилась Вера Павловна, подышала свежим воздухом и снова ушла в замок. Гаврилович проследил за взглядом Злобина, понятливо кивнул и сказал: – Не отвлекайтесь, Вадим Алексеевич. Вера Павловна, конечно, дамочка хрупкая, на вид доброжелательная, но бывает жесткой, церемоний и ухаживаний не терпит, пресекает на корню. Но это я так, отвлеченно. Вы же далеки от подобных мыслей, не так ли? – Вы о чем, Иван Филиппович? – Да ладно, не делайте вид, будто не понимаете. Я выслушал ваш отчет, майор. Признаться, вы не скучаете. Молодцы, держитесь, но могли бы проявить больше усердия в поиске материалов, столь необходимых для нас. Ладно, воздержусь от критики, понимаю, что вы работали на износ. Есть у вас объяснение того, что произошло сегодня ночью? Ваши люди тут явно не при делах. Они неоднократно проверены. Обитатели замка?.. Насколько я заметил, это не та публика, из которой вырастают шпионы. Инцидент вызывает беспокойство, согласны? Параллельно с нами кто-то проводит поиски и может добиться успеха раньше, чем это сделаем мы. Вы приняли меры? – Наверху дежурит боец. Дополнительную охрану выставить не можем. Людей у нас с гулькин нос. – Да, я понимаю. Не нравится мне все это, Вадим Алексеевич. Можете объяснить, почему вас понесло ночью на второй этаж? – Нет. – Ну что ж, исчерпывающий ответ. – Что ищем, Иван Филиппович? – Вы не знаете? – Даже не догадываемся. Структуры дивизионного уровня в подобные тайны не посвящаются. Рудольф Кунце был инженер, думаю, не последний из германских технарей. Возможно, он совершил прорыв в некой разработке, сделал важное открытие, способное повлиять на ход войны. В какой области, не рискну предположить. Но вряд ли это связано с пресловутым оружием возмездия, то есть с атомной бомбой или чем-то подобным. Специалистам такого уровня нечего делать в Бухаресте. Если бы они там находились, то их эвакуировали бы оттуда в первую очередь. Думаю, в работах Кунце была некая специфика, связанная именно с Румынией. – Ну что ж, ваши умозаключения вполне логичны. – Гаврилович чуть помолчал и продолжил: – Прошу простить меня, Вадим Алексеевич. Я уважаю вас, понимаю, что мы делаем общее дело, но всего сказать не могу, не имею права. Существует порядок, допуск к материалам особой секретности. В общем, мне не нужны неприятности, уж извините. Что скажете по поводу штурмбаннфюрера Ланке? Эта фамилия мне ни о чем не говорит. По вашему мнению, он знал, где находятся материалы, и навел на замок диверсантов, которые должны были забрать их? – Это одна из версий. К сожалению, подтверждения она не находит. – Но если это так, то Ланке должен был видеть, как Кунце прятал свою папку. Он спрятался в шкаф, как вы говорите. – Мы тщательно осмотрели эту комнату, да и все прочие, соседствующие с ней. У Кунце в запасе были считаные секунды. За это время вряд ли можно найти надежный тайник. – Версию фантастического везения не рассматривали? – Это маловероятно. – Подождите. Кунце закончил свой путь в кабинете, где есть окно. – Да, он мог им воспользоваться. Этот вариант мы учитывали. Допустим, он спрятал папку, а потом уселся рядом с женой, рассчитывая на то, что мы сохраним ему жизнь. За окном скат крыши, карниз. Мои люди туда перелезли, осмотрели черепицу, стену, все, куда могла дотянуться рука инженера. Не забываем, что у него в запасе были жалкие секунды. – Да уж, задачка. А если представить, что это мог видеть не только Ланке, но и другие люди, те самые, которые сидят у вас в подвале? Да, они отстреливались, прикрывали инженера, но не слепые, нет. Вы их хорошо допросили? – Уверяют, что не видели. Эти люди не боятся смерти. Я склоняюсь к мысли, что они не в курсе. Автоматчики по одному вытаскивали пленных в коридор и загоняли в соседний бокс, где горела керосиновая лампа и стояли несколько табуретов. Гаврилович неважно понимал по-немецки, но этот недостаток восполнял его помощник Ткачук, окончивший в середине тридцатых факультет иностранных языков в Ленинграде. Они по очереди усаживали арестованных на табурет и задавали вопросы, сначала вежливо, даже дружелюбно. Просили восстановить в памяти события памятного утра. На допросе присутствовали все офицеры, находящиеся в замке, за исключением Маркина, имеющего иные задачи. По подвалу курсировали часовые, рядовые Марчук и Фролов. При этом они старательно делали вид, что все происходящее их не касается. – Кунце во время бегства имел при себе коричневый кожаный портфель с документами. Куда он их спрятал? Документы из портфеля пропали. Вы, господин Хоффель, могли присутствовать при этом процессе, – проговорил Ткачук. Указанный господин решительно отвергал эти домыслы, уверял, что ничего не видел, поскольку был немного занят. Он и Крауземан отстреливались от наседающих русских, сначала из автоматов, потом выхватили пистолеты с ограниченным запасом обойм. Ему предложено было напрячь память, хорошенько подумать, взглянуть на утренние события несколько иначе. Тогда в голове обязательно прояснится. Хоффель вспомнил, как они оборонялись в районе столовой, даже убили какого-то шустрого русского. Ланке и чета Кунце убежали вперед. Муж метался, переворачивал стулья. Жена истошно верещала, умоляла Ланке вытащить ее из этого дерьма. Ланке кричал, чтобы они шли дальше, через буфетную в гостиную и кабинет. Он задержит русских. Тогда они еще не знали, что там тупик. Супруги побежали дальше, а Ланке, видимо, спрятался в шкаф. Когда Крауземан и Хоффель перебежали в соседний зал, там уже никого не было. Фрау Генриетта голосила где-то дальше. Это могло быть правдой, но эсэсовец, описывая события, вел себя развязно, хамил, откровенно злорадствовали. Ткачук не сдержался и двинул Хоффелю в ухо. Тот загремел с табурета, но продолжал смеяться. Ткачук начал избивать его ногами. Гаврилович недовольно прикрикнул на него. Он прекратил экзекуцию, схватил арестанта за шиворот, усадил на табурет. Хоффель сам напрашивался на неприятности, скалился, ерничал. Следы побоев у него уже заживали. Теперь поверх них гармонично укладывались новые. По существу Хоффель не сказал ни слова. Автоматчики утащили избитого эсэсовца в камеру. Гаврилович морщился. Капитан Ткачук перекурил, успокоился. Крауземан тоже не блистал красноречием. Он ждал конца, но такого удовольствия не получил. Умерщвлять арестованных Гаврилович пока не собирался. Настойчиво звучали вопросы. – Я ничего не видел, – произнес оберштурмфюрер. Это были его единственные слова. С силой воли у вышколенного члена черного ордена дела обстояли неплохо. Он стоически терпел побои, дважды падал с табурета. Капитан Кустовой и Пашка Куделин хмуро молчали, не принимали участия в экзекуции. Майор Гаврилович мрачно взглянул на арестанта и приказал прекратить этот маразм, отвести его в камеру. Вадим украдкой поглядывал на старшего лейтенанта Никишину. Она не получала удовольствия от происходящего, вышла в коридор, направилась к выходуВадиму тоже надоело сидеть в подвале. Он последовал за женщиной. Вера Павловна прогуливалась по двору, погруженная в задумчивость. Она очень неплохо смотрелась в солнечных лучах. Невысокая, какая-то эфемерная, предельно женственная в своих суровых мужских одеждах. На нее поглядывали все, кто находился во дворе – караульные Джулай и Семушкин, подчиненный Гавриловича, решивший окончательно доломать свой «ГАЗ». – Мужчина, угостите даму папиросой, – заявила она и устремила на него светлые глаза, наполненные какой-то затаенной грустью. – Ой, простите, товарищ майор, что я так вульгарно. – Все в порядке, товарищ старший лейтенант, шутка удалась. Не думал, что вы курите. – Злобин выбил из пачки папиросу, щелкнул зажигалкой. Женщина затянулась, благодарно кивнула и сказала: – Пару лет назад сама не думала, что буду курить. Этот процесс мне представлялся отвратительным и неприемлемым. Но жизнь распорядилась иначе. Кто сейчас не курит? – Вас коробит происходящее в подвале? – Да, немного. Не люблю жестокость, предпочитаю использовать логику и смекалку.