– Заткнись, урод! – прорычал Вадим. – Спокойно, командир, – пробормотал Кустовой. – Не слушай этого ренегата. – Понравилась девица, майор? – изгалялся Ткачук. – А баба ничего была, могла себя подать, изобразить и скромницу, и куклу-очаровашку, и идейную комсомолку, мозги которой забиты марксизмом-ленинизмом. Артистка та еще. Залезла тебе в душу, да? Только вот таких кавалеров, как ты, она десятками стреляла. Среди них встречались и умники вроде тебя, и полные лопухи. Не боишься, майор, что подведут под тебя уголовное дело? Вроде и бред, но ты сам понимаешь, как это делается. А недоброжелателей ты наверняка имеешь. Они не прочь сдвинуть тебя с занимаемой должности, к теплой стеночке прислонить. Давай, майор, вези, поговорим с твоими костоломами. – Командир, не останавливайся, – прорычал Кустовой. – Что ты сделаешь? Изобьешь его до смерти? Так он того и добивается, а у нас дополнительная морока будет. Не обращай внимания, блефует этот гад. На такой бред наши не клюнут. Ткачук хрипло рассмеялся, потом подавился, стал кашлять, заткнулся. Вадим кусал губы, вцепился в руль. «Ткачук был прав, – подумал он. – Я повелся на бабу. Кабы не Станка со своими ночными прогулками, то еще неизвестно, чем закончилась бы эта романтическая история». Дорога шла под уклон. На обочинах мелькали деревья. – Не слишком ли мы разогнались? – с заметным беспокойством спросил Кустовой. – Нет, не слишком. От быстрой езды мозги проветриваются, – ответил Злобин. Что-то подспудно беспокоило его, но отнюдь не угрозы Ткачука, не химерическая опасность, таящаяся незнамо где. Было что-то еще. Оно мучило Вадима по мере роста дистанции между машиной и замком Форгарош. Пленный снова что-то забормотал. – Заткнись, скотина, пока рот не заткнули! – прорычал Кустовой. Перспектива путешествовать с кляпом во рту Ткачука не устроила. Он замолк, снова завозился. Они не уследили за пленником! Ткачук и не пытался развязать руки. Из пола под передним сиденьем торчал острый кронштейн. Он тер об него веревку и в итоге своего добился. Путы опали, предатель оттолкнулся обеими ногами и вывалился в задний боковой вырез. Он как-то сгруппировался, на скорости тридцать километров в час выпал на дорогу и покатился в кювет. Его отсутствие офицеры обнаружили не сразу. Когда машина проехала метров семьдесят, Кустовой внезапно подскочил и взревел благим матом. Вадим от неожиданности выпустил баранку и завертел головой. Когда он опять вцепился в руль, в глаза ему летела рослая сосна! Он выжал тормоз, но столкновение произошло, пусть и не сокрушительное. От удара в грудную клетку у него перехватило дыхание, искры посыпались из глаз. Кустовой охнул. Его едва не сплющило о панель. Из разбитого капота повалил дым. – Ты в порядке, Михаил? – прохрипел Злобин. Кустовой очумело тряс головой. Лицо его исказилось от боли. – В норме я. Ну ты и отмочил, командир. Где наш попрыгун?! – Капитан всполошился, вывалился из машины. – Сбежал этот поганец! Ничего, далеко не уйдет. Все это дело превращалось в какое-то нескончаемое проклятие! Злобин выскочил на дорогу и грузно побежал по колее. Автомат он забросил за спину, чтобы не мешался. Кустовой наступал ему на пятки, шумно отдувался. На землю опустились сумерки, краски помутнели. Прямо по курсу затряслись кусты, там что-то мелькнуло. – Командир, чуть правее, на два часа, – прохрипел Кустовой. – Не сбежит от нас эта падла. Ох, устрою я ему сейчас. Вадим свернул с дороги. На него навалился кашель, и он вынужден был остановиться. Кустовой обошел командира с угрожающим воем, но споткнулся на ровном месте. Когда он поднялся, глаза его сбились в кучку, а из разбитого носа сочилась кровь. – Не везет нам, командир, – сказал капитан, страшновато улыбнулся, выплюнул кровь. – Ничего, пошли, будет и на нашей улице праздник. Они ворвались в кустарник, где совсем недавно находился беглец, пошли через заросли, выбрались на открытое пространство. Вниз по склону простирался редкий сосняк. В его глубине мелькал человек. Резвости этого упыря стоило отдать должное. Он бежал, превозмогая боль, полностью используя последний шанс. Ткачук споткнулся, но как-то вывернул спину и чудом устоял на ногах. Он засек преследователей, взвыл от отчаяния, но продолжал бежать, грузно переваливаясь. Офицеры догнали его в нескольких шагах от обрыва. Теперь предатель мог рассчитывать только на красивое самоубийство и понимал это. Но тут ноги его перепутались, и он повалился носом в мягкую траву. Но лежать так Ткачук не хотел, перевернулся на спину. Когда майор подбежал к нему, он сделал попытку засадить ему пяткой в причинное место, однако попал в бедро. Злобин потерял равновесие, упал, ударился плечом об землю. Кустовой помог ему подняться. Ярость хлестнула через край. Вадим оттолкнул товарища, набросился на оскаленного врага, оседлал его, начал бить по лицу. Ткачук мотал головой, брызгала кровь. Кустовой оттаскивал командира. Тот увлекся, не поддавался, однако кроха разума у него еще осталась. Он перестал мордовать предателя, слез с него, опустился на колени, отдышался. Кустовой уселся в траву, прислонился спиной к дереву, откинул голову. Пот заливал бледное лицо. Рука машинально потянулась в карман, выудила мятую папиросную пачку. Вадим недоуменно воззрился на товарища. Курить после такой пробежки – большего измывательства над собой не придумаешь. Кустовой извлек из пачки относительно целую папиросу, сунул в зубы, стал жевать мундштук. – Портсигар заведи, – посоветовал ему Вадим. – В нем папиросы не мнутся. – Да пробовал уже, – отмахнулся капитан. – Не прижилось. Вся пачка в портсигар не вмещается, все равно лежит в кармане и мнется. Злобин посмотрел на пленника. Тот перестал кашлять, облизывал разбитые губы. «Сущий вампир, – подумал майор. – Кровь пьет. Даже своей не гнушается». Пленник насторожился, но презрительную гримасу с физиономии не стирал. – Он мне надоел, – сказал Вадим товарищу, грузно поднялся, стащил со спины автомат, передернул затвор и упер ствол в переносицу Ткачука. Тот мотнул головой так, словно муху отгонял. В глазах его мелькнул страх. – Все равно он молчать будет, так нечего с ним возиться. Скажем начальству, что застрелен при попытке к бегству. Пусть кто-нибудь докажет обратное. Верно я говорю, Ткачук? – Ствол проткнул разбитый рот, застрял в горле. Предатель задыхался, скреб землю, закатил глаза. Майор не спешил извлекать ствол из его горла, лишь поморщился, когда тот стал захлебываться рвотой. – Попробуем в последний раз – и в расход. Повторить вопросы, дружище? Ты их должен помнить. Твоя фамилия, имя, занимаемая должность? Какую школу окончил? Ее местонахождение, руководитель? Откуда вы прибыли? Что тебе известно о материалах Кунце и о кроте, засевшем в штабе Седьмой гвардейской армии? – Он усилил нажим, ломал зубы. Ткачук захлебывался, дал знак, что будет говорить. Вадим извлек испачканный ствол изо рта этого типа, брезгливо вытер его о траву. – Давай, излагай. – Да пошел ты!.. – выдавил из себя предатель и откинул голову. Этого следовало ожидать. Но злоба ударила в голову Вадима. Он вскинул автомат и рявкнул: – Встать! – Командир, держи себя в руках, – устало проговорил Кустовой. – Встать! – повторил Злобин. – Марш к обрыву! Целый сонм эмоций сменился на лице предателя. Были там и презрение к смерти, и страх за свою бесценную жизнь, и удивление, граничащее с недоверием. Он грузно поднялся, побрел к обрыву, глянул вниз и отступил. Ничего хорошего там не было. Высота головокружительная, под обрывом груды валунов, редкие кусты. Диверсант повернулся. Он стоял, сутулясь, исподлобья смотрел на человека с автоматом. Перекосилась половина распухшего лица, что, видимо, означало усмешку. – Имитация расстрела, майор? – выдавил из себя Ткачук. – Слышал я про такие штучки. Говорят, они работают, если надо сломить волю человека. – Ты не человек, а последняя мразь, – заявил Вадим. – Воли у тебя нет. Есть ослиное упрямство и ненависть к советской власти. Ладно, бывай. – Злобин вскинул автомат. – Ты не можешь меня застрелить, – прошепелявил Ткачук. – Поскольку человек ты здравомыслящий, хоть и коммунист, приказы привык выполнять и с эмоциями справляться. Тебе же не нужны дополнительные неприятности, да? Не надоел еще этот балаган? Так что оставь в покое свою имитацию. – Ладно, командир, потащили его к машине. – Кустовой со вздохом начал подниматься. – Порезвились и будет. – А вот это не имитация! – вдруг произнес Ткачук. Подобного исхода офицеры не ожидали. Вадим осторожно подошел к обрыву, вытянул шею. Предатель валялся на камнях с раскроенным черепом, кровь текла рекой. Конечности его вывернулись. Вряд ли в них остались целые кости. Злобин угрюмо смотрел на мертвого негодяя и не чувствовал ни досады, ни огорчения, только какую-то заглатывающую пустоту. – Напортачил ты, командир, – укорил его Кустовой, который стоял рядом и тоже заглядывал в бездну. – Ладно, не бери в голову, он все равно не мог много знать. Я подтвержу тот факт, что диверсант погиб при попытке к бегству, выскочил на обрыв и случайно поскользнулся. – Забудь, не надо мне этих одолжений. Возьму на себя ответственность. Мне за многое придется ее брать. Ладно, двигаем отсюда. Сумерки уплотнились, когда они добрались до машины. «Газик», протаранивший дерево, уже не дымился. Бампер получил серьезные повреждения, погнулась крышка капота. Это не считая разбитых фар. Двигатель заглох и заводиться категорически не желал. Стартер тарахтел, чихал, потом перестал делать и это. Ремонту на месте машина не подлежала. Вадим предпринял еще пару попыток запустить двигатель, откинул голову и замер. – Мы проехали километров пять из двенадцати, – сказал Кустовой. – Пошли пешком. За пару часов доберемся. Приказ никто не отменял. С тобой все в порядке, командир? Нет, он не был в порядке. Майор застыл как заколдованный, смотрел на темнеющий лес. Пустота заглатывала его. Из подсознания выплывало что-то темное, пугающее. Ноги холодели.