– Болит? – спросил он и протянул руку. – Павел. Воронцов. Лицо его было черным от грязи, из разбитого носа текла кровь, капая на рубашку с оторванным рукавом. Узнать в нем того самого пижона, что своим благополучным видом оскорблял парней, которые при поступлении в училище рассчитывали только на свои силы, было сложно. «Твою мать, – подумал Новиков, – и зачем, спрашивается, я за тебя заступался», а вслух произнес: – Сергей Новиков, – и двумя руками пожал протянутую ему ладонь. Они прошли в умывальную, Воронцов закрыл дверь. – Сереж, ты как? – Нормально, – пробормотал Новиков. – А ты? – И я, – невесело усмехнулся Воронцов. – Спасибо тебе. Я твой должник. – Да пошел ты, – отмахнулся Новиков и попытался матюкнуться, но получилось у него это как-то неуклюже, неестественно. Вот Лешка, старший брат, мастер был загнуть при случае. Стоило вспомнить о Лешке, и в душе вскипела злая обида. Прав был братец – скоро придется возвращаться домой. Сергей включил воду, сунул под нее ноющую руку. Под соседним краном умывался Воронцов. Все тело болело, но гораздо хуже было то, что куда-то исчезла желтая тетрадь с сочинениями, и это обстоятельство удручало Новикова гораздо больше, чем полученные в драке синяки и шишки. Бросив нового друга в умывальнике, он побрел в спортзал и улегся на свою койку, пообещав себе через полчаса подняться и отправиться на поиски тетради. Проснулся он под звуки утренней побудки. На душе было так муторно, что даже боль в руке отступила на задний план. После утренней зарядки и водных процедур Новиков рванул к кустам, где в последний раз держал в руках тетрадь с сочинениями. Напрасный труд – приметной ядовито-желтой обложки нигде не было. В аудитории, где писали сочинение, он поискал глазами вчерашнего знакомца. Тот сидел на втором ряду, как всегда, в белоснежной рубашке. Почувствовав на себе взгляд Новикова, он обернулся, приветственно взмахнул рукой. Сергей попытался повторить жест и заскрипел зубами от боли в плече. «Твою мать, – подумал он, – и как я буду писать?» Ему повезло. Одна из тем – о силе характера – была в его заветной тетрадке, причем вчера именно на ней он закончил свое чтение. Такое несказанное везение затмило боль в руке, и, хотя почерк оставлял желать лучшего, написать, несколько раз перечитать черновик и переписать на чистовик времени ему хватило. Он видел, как Воронцов, сдав экзаменатору исписанные листы, вышел из аудитории, но сам сдаваться не спешил. Сидел до последнего, изучая написанное в поисках ошибок, ждал прихода чувства удовлетворения от проделанной работы, но так и не дождался. Теперь от него уже ничего не зависело и оставалось только ждать результата. После обеда Сергей впервые за время пребывания в училище спустился к морю. Конечно же, он неоднократно видел его до этого. И не только видел, но и слышал, как ночью, когда все вокруг засыпает, оно неустанно бьется о берег, шуршит галькой. Но вот так, совсем близко, лицом к лицу, встретился впервые. Чайки – большие шумные птицы – устроили настоящий базар. Они пикировали, падали камнем в море, – интересно, достают до дна? – взмывали в небо, кувыркались и громко кричали во всю мощь здоровенных клювов. В желтой тетрадке было сочинение на тему «Горький – буревестник революции». Одна фраза из него поставила Сергея в тупик – «Море смеялось». Сколько ни пытался, он никак не мог представить смеющееся море. Ведь смех – это по-любому резкий звук. Довольно специфический, никак не сочетающийся с размеренным шумом моря. А теперь он понял: на самом деле то, что Горький принял за смех моря, был хохот чаек. Мысли о Горьком и злополучной тетрадке потянули за собой тревогу за судьбу последнего экзамена. Сдал? Не сдал? Возьмут? Не возьмут? Воронцов сказал: даже если не пройдешь по баллам, обязательно предложат поступить в менее «модное» военно-морское училище или сухопутное. В принципе, тоже выход, хотя это все равно будет шагом назад, равносильным поражению. Новиков сел на большой валун, отшлифованный волнами. На море был штиль, абсолютно спокойное, уверенное в себе, оно тихо, словно в замедленной съемке, набегало на его ботинки и так же тихо отступало. Дыхание постепенно подстроилось под дыхание моря: вдох-выдох, вдох-выдох… И тут Сергей почувствовал, как тревоги последних дней медленно отходят в сторону, уступая место твердой уверенности – он поступит. И он действительно поступил. Потом был курс молодого бойца – физическая, строевая и огневая подготовка, практические и теоретические занятия, изучение Уставов, психологические тесты. Последние были призваны помочь в распределении абитуриентов по факультетам. Его определили на ракетное вооружение. Вместе с Павлом Воронцовым. Почему-то в момент оглашения результатов в душе Новикова зародилось смутное подозрение, что четверка за сочинение и факультет, на который был самый большой конкурс – дело рук Воронцова, но расспрашивать нового друга он не стал. Курс молодого бойца Сергей, привыкший к тяжелому сельскому труду, прошел играючи. Как, впрочем, и Воронцов. На вид избалованный городской слабак оказался сильным и выносливым. К тому же, как позже выяснилось, он окончил школу с золотой медалью и все экзамены сдал на пятерки. Так что место в училище занял на вполне законных основаниях. Кристина потерла уставшие от чтения глаза. Лебедев сказал – это воспоминания Новикова, но как-то не верится, что человек писал о себе в третьем лице. Скорее кому-то рассказывал, а тот записывал. Кто, Марс? Ведь флешка была обнаружена у нее? А может, она хранилась у Новикова, а Марс забрала ее после исчезновения капитана первого ранга? Иван сказал, что дверь во флигель была открыта. Предположим, ясновидящая зашла туда, забрала флешку, ноутбук. Флешку спрятала, а ноутбук испортила и спрятала в галерее? Почему? Действовала она самостоятельно или по чьему-то поручению? Надо завтра задать эти вопросы Ивану. А сейчас – спать. Кристина посмотрел на часы – второй час, нужно ложиться. Только сна не было, как говорится, ни в одном глазу. Ей очень хотелось дочитать файл под названием «Кэп». Повторялась вчерашняя история с романом про Алекса. Похоже, тот, кто пересказывал историю Новикова, обладал той же магией, что и Даниэлла Купер. Конечно, после второй бессонной ночи она будет выглядеть неважнецки. Ну и ладно, для чего, спрашивается, придумали консилеры и хайлайтеры? Кристина встала, потянулась. Спуститься, что ли, на кухню за чашечкой кофе? Пожалуй, это хорошая мысль. Она набросила пеньюар и уже подошла к двери, как раздался звонок телефона. От плохих предчувствий Кристина застыла, но только на секунду, через мгновение она уже ринулась к столу, схватила телефон и скользнула пальцем по экрану. – Кристина Сергеевна! – заорал в трубку Федор. – Я не могу дозвониться ни до Аси, ни до Ивана Станиславовича! Рука, державшая смартфон, дрожала, но Кристина попыталась отбросить эмоции и довериться голосу разума. – Конечно, не отвечают, ты на часы смотрел? – Смотрел, смотрел, конечно! Только я звоню с девяти вечера, и никто не отвечает. Я по вашей наводке обнаружил, что Новиков недавно обзавелся недвижимостью в Крыму, и хотел сообщить Ивану Станиславовичу адрес, чтобы они туда сгоняли. А они не отвечают. При этом Асин телефон включен и дислоцируется в доме Ермолаевых. А Иван Станиславович… – Тут голос Лебедева прервался, что было странно в свете их взаимоотношений с Рыбаком, которые трудно было бы назвать приятельскими. – Так что с Иваном? – не выдержала Кристина. – Его телефон отключился в горах. – Разрядился, наверное, – предположила она, сама не веря своим словам. – Что делать, Кристина Сергеевна? – Я сейчас посоветуюсь с Тимуром… – Можно я к вам приеду? – А ты где сейчас? – Понятно где, в офисе. Пожалуйста! Я не смогу тут один сидеть, когда они там… Хорошо? Вызываю такси? – Давай. Федор отключился, а Кристина задумалась. Легко сказать: посоветуюсь с Тимуром, но как это осуществить на практике? Вломиться среди ночи в спальню мужчины, который предоставил тебе крышу над головой, неловко. Если бы это был дом Аси с Иваном, она бы даже не задумывалась. Но Тимур… Слишком свежо было ощущение счастья, переполнявшего ее совсем недавно, когда он держал ее ладони в своих. Решение пришло в голову мгновенно – нажатием кнопки Кристина разбудила смартфон и нажала на кнопку быстрого набора номера Молчанова. Длинный гудок. Другой… Третий… Крепко же ты спишь, Тимур… После четвертого гудка раздался короткий стук, и после Кристининого «да» – из-за пересохшего от волнения горла оно скорее походило на воронье карканье – дверь открылась. На пороге стоял практически одетый Тимур – брюки, ботинки, белоснежная рубашка, застегнутая на все пуговицы. Оставалось надеть пиджак, повязать галстук – и можно ехать на работу. Одетым он, что ли, спит? – промелькнуло в голове у Кристины. – Звони Щедрому. Пусть свяжется с местной полицией, – скомандовал Тимур, узнав о причине ночного звонка. Кристина кивнула. На этот раз она не сомневалась в уместности звонка в столь неурочное время. Если что и смутило ее в предложении Тимура, так это то, что подобная мысль не пришла ей в голову без его помощи. – Мне только утром обещали дать информацию о твоей Марс, – слегка неразборчивым спросонья голосом сказал Щедрый без малейшего намека на недовольство звонком во внеурочное время. Кристина изложила ему суть дела. – Понял. Сейчас позвоню Крылову, а ты дай команду Лебедеву, чтобы скинул мне координаты точки, где отключился телефон Рыбака. Как будет информация, сразу свяжусь с тобой. – Спасибо огромное. Жду. – Может, кофе? – как ни в чем не бывало предложил Тимур. И как ему удается быть таким спокойным? – Пойдем. – Он взял Кристину за руку. – Пусть хоть Настя поспит. – Пусть, – кивнула она. – Я только ноутбук возьму. Ноутбук показался вдруг страшно тяжелым и чуть не выскользнул из рук. Благо Тимур заметил, подхватил гаджет. – Не возражаешь? Она лишь пожала плечами. На кухне он как ни в чем не бывало щелкнул кнопкой кофемашины. – Тебе со сливками или черный? Как можно задавать такие вопросы, когда Ася и Иван не отвечают на звонки? Пальцы вдруг сделались ледяными. Кристина попыталась размять их, но они словно одеревенели – торчали в разные стороны, словно ветки на морозе. – Держи. – Тимур вручил ей дымящуюся чашку. Неловкие пальцы с задачей не справились – кофе безобразными пятнами расплылся по пеньюару. Нет, так не годится. Кристина решительно поставила чашку на стол. Теперь пятна расцвели и на серой, под рогожку, скатерти. Надо взять себя в руки. Если заранее настраиваться на негативное развитие событий, оно обязательно пойдет по худшему пути. В паре Ася – Иван наиболее уязвимое звено – Ася. Она в доме, в тепле, в безопасности. Не берет трубку? Это еще ни о чем не говорит – может, сидит в столовой, а телефон валяется наверху, в комнате. Конечно, не совсем подходящее время для посиделок, но… – Есть какая-нибудь информация по финансам Новикова? – спросила она у Тимура, чувствуя, как к голосу возвращается твердость. – Пока нет, утром обещали. А как обстоят дела в его фирме? – Вполне прилично. Он изъял из оборота довольно крупную сумму денег. В принципе, мог бы, конечно, больше, если учесть, что он собирался передать фирму Ермолаеву, но взял ровно столько, чтобы не нарушить баланс. Мне видится за этими цифрами грамотный расчет. По-моему, стоит еще раз пообщаться с главбухом Марией Львовной. Как думаешь? Кристина говорила и чувствовала, как паника, охватившая ее сразу после звонка Лебедева, постепенно отступает. Конечно, не думать о создавшейся ситуации она не могла, но постаралась загнать ее внутрь. У Тимура получается выглядеть таким железобетонным, так почему же ей не брать с него пример? Не нужно Лебедеву видеть ее такой: с трясущимися руками, в залитом кофе пеньюаре. – Я переоденусь, – сказала она, поднимаясь со стула. Глава 27 На всякий случай Кристина надела свободные брюки шоколадного цвета и черную шелковую блузку. Теперь можно пить кофе, не боясь пятен. – Кстати, – сказала она, усаживаясь за стол, – Иван нашел у Марс флешку с интересным файлом. Мне бы хотелось, чтобы ты почитал его, а потом устроить обмен мнениями. – Неплохая идея, – одобрил Тимур, – может, сейчас этим заняться? Кристина скинула ссылку на файл в облачном хранилище, открыла ноутбук и продолжила чтение с того места, где ее настиг звонок Лебедева. На присягу Сергей пригласил отца с матерью. Ни на что особо не надеялся – далеко все-таки, дорого, да и август – самая горячая пора у механизаторов. Поэтому, когда увидел в толпе родителей мать, даже опешил от неожиданности. В нарядной белой кружевной кофточке и в черной юбке в горох, взволнованная, с раскрасневшимся от жары грустным лицом, она была такой красивой, родной. Захотелось подбежать к ней, обнять… Но как, если они с Воронцовым, как самые высокие, стояли в первом ряду и на них равнялся весь класс? Морская форма и одинаковый рост создавали ощущение похожести. На самом деле даже внешне они были совершенно разными: утонченный Воронцов и брутальный Новиков. Белая косточка и Косолапый, так называли их в классе. Причем Косолапый – не потому, что у Сергея были какие-то проблемы с ногами, а с намеком на его медвежью силу и добродушие, порой кажущееся. Так медведь на картинке милый и добрый, но экспериментировать, просовывая руку сквозь прутья решетки в зоопарке, чтобы погладить этого симпатягу, не стоит. Конечно же, после окончания торжественной части они с матерью встретились, и Сергей, чувствуя себя совершенно по-дурацки, обнял ее ставшими вдруг неловкими руками. Ему показалось, что после того, как он поклялся в верности Родине, в его душе не должно остаться места сантиментам. Мать почувствовала его отстраненность, обронила слезу, вторую. Она теребила ленточки его бескозырки. Новиков отвел глаза и увидел Воронцова, стоявшего рядом с высокой статной женщиной. Они были очень похожи. Мать, подумал Новиков. Она тоже была в белой блузке, только строгой, без финтифлюшек. Идеально гладкие волосы, собранные в узел на затылке, и абсолютно прямая спина делали ее похожей на манекен, очень красивый и совершенно бездушный. Такую побоишься обнимать. Воронцов и не обнимал. Стоял, весь из себя гордый, крутил головой по сторонам. Увидел в толпе Новикова, подошел. – Вы, наверное, мама Сергея? – спросил он. Мать смутилась, покраснела, принялась поправлять сумку, висящую у нее на плече. – Он про вас много рассказывал. «Вот же врет, – подумал Новиков, – как по писаному». На самом деле о доме и родителях он ни с кем в училище не заговаривал. Как-то не до того было. А мать поверила, заулыбалась.