Когда они сели в машину, Чарли позвонила Стине, чтобы пересказать новые сведения о Бюле, но та прервала ее. — Нам только что позвонили, — выпалила Стина. — Женщина обнаружила коляску. Многое указывает на то, что это коляска Беатрис — та же марка, тот же цвет. Лежит в канаве. — Где? — В нескольких километрах от виллы Пальмгренов. Мы едем туда. — Адрес? — Это гравиевая дорога в лесу. Чарли забила в навигатор адрес ближайшего дома. Стина спросила, где они находятся, и Чарли огляделась, ища какой-нибудь указатель. — Мы в четырнадцати минутах езды, — сказал Грегер. — Будем там через десять минут, — заявила Чарли. — Тогда вы прибудете раньше нас. Через восемь минут Чарли свернула на гравиевую дорогу. Позади них туда же свернула еще одна машина. Чарли испытывала облегчение, увидев, что это Стина и Рой. Она понимала — журналисты быстро про это разнюхают. Вероятно, они уже едут сюда. — Мы должны оцепить местность, — сказала Чарли, когда они поздоровались с потрясенной женщиной, нашедшей коляску. — Оцепить и вызвать сюда экспертов и кинологов. Стина ответила, что и те, и другие уже в пути. Коляска лежала на боку в канаве. Чарли залезла туда, промочив ноги. Под откидным верхом висела какая-то конструкция из перьев. Подойдя ближе, Чарли разглядела, что это ловец снов. Сфотографировав коляску в нескольких ракурсах, она выслала фотографии Густаву. Несколько минут спустя они получили подтверждение тому, что и так знали. Это коляска Беатрис. Но, помимо ловца снов, в ней ничего больше не было — ни розового медвежонка, ни черного конверта, ни ребенка. — Что будем делать? — спросил Грегер. Стина и Рой уже начали стучаться в дома, расположенные по соседству. Они также вызвали коллег, которые помогут в опросе жителей. — Поедем обратно в участок? — продолжал Грегер. — Нам нужно… — Можно мне чуточку побыть одной? — попросила Чарли. — Дай мне пять минут, увидимся у машины. Грегер кивнул и ушел. Чарли прошла несколько шагов по узкой гравиевой дорожке и свернула в лес. Сделав несколько глубоких вдохов, она посмотрела на деревья и вспомнила о своих детских фантазиях — когда она лежала под тысячелетним дубом в Гюльспонге и думала обо всем том, что он мог бы рассказать, умей он говорить. Тысяча лет человеческой истории. Сейчас ее устроил бы рассказ о событиях последних суток. Но лес стоял в полном молчании. — Все же это о чем-то говорит, — пробормотал Грегер, когда они снова вернулись в участок. — Преступник хочет, чтобы Беатрис не замерзла, и берет с собой ее любимую игрушку. — Или это случайность — просто человек схватил все, что было в коляске, — ответил Рой. — Да, тут, конечно, невозможно ничего сказать, — вздохнула Чарли. — И потом еще само место, — продолжал Грегер. — Почему коляска оказалась именно там? — Это всего в нескольких километрах от виллы Пальмгренов, — сказала Стина. — Может быть, там ждала машина? — Но никто из тех, с кем мы говорили в окрестных домах, ничего не заметил, — вставил Рой. — Когда Беатрис пропала из дома, тоже никто ничего не заметил, — возразила Чарли. — Тем не менее, это случилось. Сара Лу сидела на деревянной скамейке рядом с безголовым ангелом. Как долго она там пробыла? Час? Два? На ней было тоненькое платье, а волосы торчали вокруг головы, словно сахарная вата. Она сидела совершенно неподвижно, сложив руки на коленях, и не сводила глаз с ворот. Вот уже четверть пятого, вот уже половина пятого, а Лу словно застыла на одном месте. Я спустилась в кухню. — Похоже, она не приедет, — сказала я Марианне, которая варила кофе. — Кто? — спросила Марианна. — Мама Лу. — К нам мало кто приезжает в дни посещений, — ответила Марианна. — Кстати, тут звонил какой-то мужчина и спрашивал тебя. — Кто? — Кажется, его зовут Юнас. — Почему же ты мне не сказала? — Вот я и говорю тебе сейчас. Это произошло только что. — Тогда почему мне не дали с ним поговорить? — Я думала, ты в саду. Я сказала, что ты перезвонишь. Она взяла со столешницы телефон и протянула мне. — Не надо, — сказала я. — Ты не хочешь поддерживать контакт с этим человеком? — Не знаю. Я подумала о Юнасе. Он был ко мне добрее, чем все остальные, кормил и разрешал жить у него, и относил меня домой на руках из «Мотеля», когда я была настолько пьяна, что не могла сама идти. Но разговаривать с ним сейчас… все это так далеко. Что мы вообще можем сказать друг другу? Я сказала, что позвоню потом, что хочу пойти к Лу. Марианна ответила, что лучше бы я осталась в доме и дала Лу побыть одной. Поднявшись в нашу комнату, я остановилась у большого окна, откуда открывался вид на двор. Некоторое время я стояла и смотрела в спину Лу и молилась, чтобы ее мама появилась поскорее, пока она не замерзла до смерти. — Она не приедет, — раздался внезапно у меня за спиной голос Эмили. Я обернулась. — В смысле — ее мама, — продолжала Эмили. — Она никогда здесь не появлялась. Ни на один день посещений. — Ты врешь! — выкрикнула я. — Зачем бы мне врать? Не надо сердиться только потому, что я говорю все, как есть. — Я не сержусь, — ответила я, хотя очень рассердилась на Эмили, словно бы она была во всем виновата. — А к тебе кто-нибудь приедет? — спросила Эмили. — Разумеется, — ответила я. — Все приедут — мама, папа и все мои братья и сестры. — Перестань придуриваться, — ответила Эмили. — Я читала в твоей карточке, что ты — единственный ребенок. — Так у меня есть карточка? — Здесь на каждого есть карточка. — И что там написано? — спросила я, ощущая неприятный холодок оттого, что Эмили знает обо мне что-то такое, что находится за пределами моего контроля. — К сожалению, это конфиденциальная информация. — Тогда зачем ты вообще о ней заговорила? — Потому что я не люблю, когда мне лгут. Я хотела сказать, что тоже не люблю высокомерных тетенек, которые издеваются над девочками, которых никто не навещает в психушке, но поняла, что смысла нет. Эмили ушла, а я осталась стоять, глядя из окна на Лу. Если прищуриться, все это выглядело почти как одна из старинных черно-белых фотографий на стене. «Девочка на скамейке в ожидании матери». 22