А потом она рассказывает мне все, что мне нужно знать. — Если столкнешься с Наоми, не говори ни слова. Вместо того, чтобы разбить телефон на миллион пластиковых осколков, я бросаю его в пустую ванну и запускаю воду. Инес специально сказала, что кроме меня, «Молчание» будет работать как обычно. Если мы внезапно закроем спа, это обратит нежелательное внимание со стороны наших законных клиентов и сотрудников. Но если мы прикажем нашим девушкам отменить их свидания, пока это не закончится, мы не только напугаем наших не очень законных клиентов, которые доверяют «Молчанию», чтобы не разоблачить их, но и «Молчание» может никогда не оправиться от ущерба. Когда приходит время Камилле, идти на свидание, я являюсь воплощением контроля и порядка. — У него есть один час с тобой, Камилла. Шестьдесят минут. Когда час истечет, уходи. Без исключений, — я активировала еще два телефона после того, как утопила первый в ванне. Вручая один Камилле, я говорю, — Не звони мне, если не будет крайней необходимости. Она богиня в черных кожаных штанах и атласной майке, но ее руки дрожат, а нижняя губа дрожит. — Я нервничаю. — Тогда не ходи, — строго говорю я, — Это не сработает, если ты не привержена этому. Не трать ни свое, ни его время. Камилла берет у меня телефон и прячет его в свой клатч. В мгновение ока она выпрямляет осанку и принимает безразличное отношение. — Сколько раз мне говорить тебе, что я могу это сделать, Лидия? — Тогда перестань сомневаться в себе. — Я ни разу не сомневалась в себе, — она поворачивается к двери, чтобы уйти. Душистый аромат ее духов витает в воздухе между нами, — Я всего лишь была честна. Когда она уходит, я засекаю время на часах и рассчитываю, когда ждать ее дома. У меня нет отношений с другими эскортницами в «Молчании», потому что я не хочу понимать, почему они выбирают эту жизнь, или связываться по нашим причинам. Это не сестринство. Это средство для достижения цели. Одно дело продавать себя мужчинам по всему городу, но отослать Камиллу, чтобы сделать это, от этого мне не по себе. Забота неудобна и зудит, словно крошечные иголки вонзаются в мою кожу, и мне насрать. Я беспокоюсь о Камилле. Я забочусь об Инес и «Молчании». Меня волнует, что Крикет прекратила свое существование десять лет назад. Я страдаю, потому что, какой бы некомпетентной она ни была, Крикет была моей, а я — ее, и я скучаю по ней. Меня волнует, что она не стала лучше, и меня волнует, что ее здесь нет, чтобы я могла сказать ей, что понимаю и прощаю ее. Но больше всего меня волнует Талант Ридж. Игнорирование того, как он изменил мою жизнь за такой короткий промежуток времени, не изменило неизбежного, и я забочусь о нем. Может быть, это больше, чем забота. Более полно. Более необъятно. Больше, чем что-либо, что я могу объяснить, потому что это больше, чем что-либо, что я когда-либо испытывала. И совершенно невыполнимо. Дождавшись часа Камиллы, я сажусь на жесткий диван в окружении ее свечей, растений и картин, о которых она понятия не имела, и приглашаю Пса к себе на колени. Я тоже забочусь об этом ублюдке. Но он все еще не может остаться. Я собираюсь сделать эти плакаты. Глава 20 Лидия Заниматься сексом за деньги никогда не легко, но первый раз бывает особенно суровым даже для худших из нас. Я выросла в среде, лишенной этики и процветавшей в разврате, но я почувствовала это, когда пересекла воображаемую черту от хорошего к морально неполноценному в первый раз, когда трогала себя. Я чувствовала, что на меня постоянно навешивают ярлык, как будто любой, кто еще раз взглянет на меня, поймет, что я бесчестна. Камилла тщательно скрывает, откуда она родом и что привело ее в «Молчание», но, несмотря на то, через что она прошла, ей удается оставаться в основном хорошей. Этот путь был выбран для меня, но Камилла выбирает его сама. Это будет нелегко. Сможет ли она выглядеть по-другому, пахнуть по-другому или вести себя по-другому? Должна ли я была сделать больше, чтобы остановить ее? Было ли это моим местом, или это усложнило бы ей жизнь? Когда она врывается в дверь, я вскакиваю с дивана и смотрю ей в лицо. Мы разделяем короткую, бездыханную, безмолвную секунду, когда мы единственные две женщины во всей вселенной, которые понимают, от чего они отказались. Так же быстро она закрывает рот руками и испускает крик, который знают только те из нас, кто пересек эту черту безнравственности. — Я в порядке, — она протягивает руку, чтобы помешать мне подойти ближе, — Мне просто нужна секунда. Пусть это будет уроком для нее, потому что я не собираюсь приближаться. Если она ожидала, что я приму ее домой с распростертыми объятиями и добрыми словами, то она ошибается. Хочет ли она услышать, что все будет хорошо, и со временем станет лучше? Потому что этого не будет. Никогда не становится легче, мы просто придумываем лучшие способы обезболить это. — Почему ты делаешь это с собой, Камилла? — я скрещиваю руки на груди, чтобы не истечь кровью. Мне не все равно, но во мне недостаточно места, чтобы быть ее доверенным лицом, — Тебе нужны деньги? Потому что я отдам тебе каждый цент, который у меня есть, если это не то, чего ты хочешь. У тебя есть варианты, Камилла. Эта жизнь не для слабаков. Тушь течет по ее щекам со слезами, но она вытирает их. — Я не слабая. — Перестань плакать, — требую я, — Сдерживай это, пока не почувствуешь, что вот-вот разорвешься по швам, а затем сдерживай это еще сильнее. Сделав вдох, от которого содрогается все ее тело, Камилла расправляет плечи и вызывающе вздергивает подбородок. Печаль, недовольство или разочарование неуклонно вытекают из ее глаз, размазывая ее макияж, но она оказывается сильнее, чем я думаю, и встречает меня лицом к лицу. — Еще не поздно покончить с этим здесь, Камилла. Если какая-то часть тебя не уверена даже после сегодняшнего вечера, это твой последний шанс, прежде чем он изменит тебя на всю оставшуюся жизнь, — предупреждаю я ее. Золотые глаза Камиллы вспыхивают, и она говорит. — И это последний раз, когда ты сомневаешься во мне, Лидия. Она сбрасывает каблуки и не удосуживается поднять их, проходя мимо меня, цепляясь за край самообладания кончиками пальцев. Я не сомневаюсь, что она отпустит это, как только окажется по ту сторону двери, и я ее не виню. Позже она будет счастлива, что не показала мне, насколько противоречива на самом деле. Теперь, когда Камилла дома, я возвращаюсь в свою спальню, где впервые за сегодня сосредотачиваюсь исключительно на источнике моей боли в сердце. В верхнем ящике моей тумбочки, как и десять лет назад, лежит папка с моим свидетельством о рождении и карточкой социального страхования. И вдобавок ко всему записка, оставленная мне Крикет. Хорошо провести время, детка. Люблю, Мама. Синие линии на разорванной тетрадной бумаге стали мятно-зелеными, а края хрупкими и мягкими. Помимо меня, эта записка из шести слов — единственное доказательство существования Крикет Монтгомери. Последнее десятилетие она пролежала в моем заднем кармане или скомканой на дне сумки, но, в отличие от человека, который ее написал, или тех сорока долларов, с которыми она пришла, она все еще у меня. Я кладу записку обратно на место, прежде чем набрать номер Таланта на своем сотовом телефоне с предоплатой. Он берет трубку после первого звонка, и вместо того, чтобы сказать привет, или я скучаю по тебе, или почему ты не можешь держаться подальше, я говорю. — Моя мама умерла сегодня десять лет назад, и все, что у меня осталось, это глупая записка, которую она оставила мне, потому что я была для нее стервой. Вместо того, чтобы ответить, что все будет хорошо, или что мы сможем пережить это трудное время вместе, или что смерть — это самое ужасное, он говорит. — Я буду через двадцать минут. Он стучит в дверь шестнадцать минут спустя. Талант сменил шорты и футболку на темно-синий костюм и черный галстук. Его куртка расстегнута, а туфли блестят в желто-оранжевом свете. Талант, держа одну руку в кармане, а другую в волосах, олицетворяет самообладание. Он не ждет, пока его пригласят внутрь, когда я отвечу. Талант толкает дверь и закрывает ее, не сводя с меня глаз. Его глаза редко оставляют меня, когда мы вместе, постоянно, как будто он боится что-то упустить. Прямо сейчас я стою неподвижно, застряла где-то между горем и облегчением от того, что он вернулся. Моргать, дышать или говорить вяло, как бить кулаком во сне, и у меня нет сил сказать что-либо, кроме простого приветствия. — Эй, иди сюда, — Талант берет меня за руку и тянет вперед, — Почему ты ничего не сказала, Лидия? Я бы не оставил тебя. Именно поэтому я не сказала тебе, думаю я про себя. Но где-то по пути я решила, что не хочу больше проходить через это в одиночку. Горе не дает мне уйти слишком далеко, но, глядя на мрачное выражение лица Таланта, я нахожу утешение в его близости. Он гасит безудержную печаль, которую приносит с собой этот день, но Талант также делает невозможным игнорировать то, насколько я хронически одинока. Я не знала, чего мне не хватает, пока он не заполнил пустоту, и я не думаю, что смогу вернуться к жизни, частью которой он не является. Талант проводит ладонями по моим рукам, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать меня в лоб. Я закрываю глаза, чтобы насладиться ощущением человеческого контакта с кем-то, кто мне небезразличен, когда он притягивает меня к себе и обнимает. Как у загнанного в угол животного, мой первый инстинкт — дать отпор и освободиться. Как он посмел заманить меня в ловушку. Вместо этого я позволяю своим рукам свисать по бокам и замираю, когда он прижимается всем своим телом к моему и так крепко обнимает меня, что я слышу, как мое сердце отдается эхом в ушах. Талант выше и крупнее меня, но я прилегаю к нему, как драгоценный камень, возвращающийся в свой бархатный футляр. Теплое принятие льется на меня с макушки, медленно покрывая мои плечи, прежде чем распространиться по всему телу. Талант меня не ловит. Он обнимает меня. Я так эмоционально сломлена, поэтому не могу найти отличия. Уткнувшись лицом в его шею, я вдыхаю его сладкий запах и снова закрываю глаза. Я не спешу отвечать взаимностью на это непривычное проявление нежности, но начинаю с того, что расслабляюсь в его объятиях. Как только я чувствую, как его сердце бьется рядом с моим, я кладу руки ему по бокам и осторожно провожу ими по его пояснице. Затем я обвожу его руками и выдыхаю, обнимая его в ответ.