Талант обхватывает мое лицо руками и спрашивает. — Мы останемся здесь или вернемся сегодня вечером ко мне? Как бы я ни была не против снова спать между его простынями, я не хочу оставлять Камиллу одну в квартире. — Мне нужно остаться. Талант кивает, переплетает свои пальцы с моими и ведет меня в спальню. Я сижу на кровати, а он снимает куртку и туфли. Он расстегивает застегнутую рубашку и закатывает рукава до предплечий. И я до сих пор не могу представить своего собственного Таланта Риджа Гранд-Хейвена в своей спальне, не говоря уже о том, чтобы ползти по матрасу и лежать на краю кровати, к которой никто никогда не прикасался. Выключив лампу, я сразу успокаиваюсь в темноте и кладу голову на подушку. Две большие руки находят и тянут меня к себе, чтобы я уютно прижалась к его боку. И снова я обнаружила, что испытываю еще один первый опыт с Талантом. В моей жизни никогда не было случая, чтобы я делила постель с мужчиной только для того, чтобы поспать, но я могу сказать это по тому, как он устраивается на матрасе и кладет руку себе на голову, в то время как другая держит меня в безопасности, вот что происходит. И это именно то, что мне нужно. Талант спрашивает. — Хочешь поговорить о ней? — Я не знаю, как говорить о ней, — признаюсь я вместо того, чтобы сказать нет, как обычно. Откашлявшись, Талант скрещивает лодыжки и проводит кончиками пальцев вверх и вниз по моей руке. — Начни с самого начала. Или с конца. Просто начни говорить. — Талант, — шепчу я, — Я не могу. Он поворачивается ко мне всем телом и убирает прядь волос с моих глаз. — Как ее зовут? — Крикет Энн Монтгомери, — отвечаю я, произнося ее имя вслух впервые за очень долгое время. Произношение ее имени производит на меня сильное впечатление, и я цепляюсь за звуки ее имени, как цеплялась за Таланта у входной двери. Говорить о ней после этого легко. Я начинаю с самого начала и провожу следующие несколько часов, рассказывая Таланту каждую деталь, которую помню о своей жизни с матерью, такой же увлекательной, безрассудной и набожной, как я. Он старается не реагировать слишком резко, тихо смеется и улыбается в темноте на рассказы о безответственной матери-подростке и ее верной дочери с грязным лицом. Но он напрягается и крепко держит меня, когда я дохожу до неправильного отношения и пренебрежения. Он должен знать, что я та самая девушка, которая спала на заднем сиденье Buick, пока ее мама танцевала в прокуренном стриптиз-клубе, и я никого не подпускаю слишком близко, потому что единственный человек, которого я когда-либо любила, бросил меня, умерев. — Я скучаю по ней, — признаюсь я, кладя голову Таланту на грудь, — Несмотря на все это, я скучаю по маме. Я скучаю по ней. И тогда я отпускаю ее. Когда я просыпаюсь на следующее утро, Талант стоит в конце моей кровати и чистит зубы моей зубной щеткой. Прошлая ночь похожа на сон, но, судя по першению в горле, она была реальной. И, судя по тому, как Талант улыбается, глядя на мою мыльную зубную щетку, он все еще хочет меня. Пока он не услышит остальную часть истории. — У меня есть лишняя зубная щетка под раковиной, — я натягиваю простыню на подбородок. Талант кивает, возвращаясь в ванную, чтобы прополоскать рот в раковине. — Я видел ее, но хотел воспользоваться твоей. — Это грубо. Он подмигивает мне в зеркало. Талант засовывает ноги обратно в туфли и просовывает руки в пиджак, прежде чем поправить галстук. — Сегодня у нас в офисе важная встреча с некоторыми высокопоставленными клиентами, и на этот раз я не могу оторваться от нее. Сначала мне нужно заскочить к себе, чтобы принять душ и переодеться, иначе я отведу тебя на завтрак. — Я понимаю, — говорю я. Как мило, что он хочет покормить меня перед началом дня. Глаза Таланта темнеют, а его челюсти напрягаются, когда он спрашивает. — Ты работаешь сегодня днем? — Не сегодня. Явно успокоенный, правая часть рта Таланта изгибается в легкой улыбке, и он подходит, чтобы поцеловать меня в лоб. — Приходи в центр на обед. Я пришлю за тобой машину. Запасаясь целым арсеналом причин, по которым мне не следует снова ступать в здание «Ридж и Сыновья», я отталкиваю их в сторону и нерешительно киваю. Талант не спал всю ночь и слушал рассказы о моем изнурительном воспитании, и он все еще здесь. Меньшее, что я могу сделать, это прийти на обед, если это сделает его счастливым. Теперь, когда мой график свободен, пока Инес разбирается с «Молчанием», мне больше нечем заняться. Хотя я уверена, что отменила бы все свои встречи, чтобы пообедать с ним, даже если бы была занята. — Отлично, — говорит он, — Увидимся через несколько часов. Талант покидает мою комнату, и я полностью натягиваю простыню на голову, возбужденная рвением и бурлящим желанием. Я ничем не лучше юного подростка, впервые влюбившегося, который брыкается, пытаясь избавиться от потока эндорфинов, проникающих в его нервную систему. Нет, это не просто влюбленность. Это все, чего я никогда раньше не чувствовала, одновременно. — Лидия, — голос Таланта пугает меня, и я отодвигаю простыню, совершенно смущенная, потому что не знаю, сколько моих брыканий и визгов он видел и слышал. Судя по ухмылке на его лице, все, — Твоя собака сегодня утром царапала дверь, так что я уже выпустил ее. Мои щеки краснеют, и я говорю. — Спасибо. Тыча большим пальцем через плечо, он усмехается и говорит. — Твоя соседка с бассет-хаундом и хорошим кофе пятнадцать минут убалтывала меня о программе наблюдения за соседями, которую она пытается организовать. Она хотела знать, останусь ли я с вами на какое-то время, потому что она думает, что у меня есть все необходимое, чтобы вербовать членов. Я сказал ей, что ты точно в деле, а со всеми остальными мы поработаем позже. — Я ненавижу тебя, — я швыряю свою подушку через всю комнату, но он закрывает дверь до того, как она коснется его лица. — Нет, не ненавидишь, — говорит он, отходя от двери и выходя из моей квартиры. Без запланированных встреч с клиентами моя рутина в обозримом будущем будет выглядеть по-другому. Подобные изменения обычно вызывают у меня огромное беспокойство, потому что я ничто иное, как существо привычки. Моя жизнь ничуть не изменилась за восемь лет, но, как эффект домино, все рухнуло одно за другим после того, как я впервые вошла в офис Таланта всего два месяца назад. С завязанными волосами и двойным узлом в кроссовках я выхожу из своей комнаты с намерением пробежаться на беговой дорожке, как делаю это каждый день. Снаружи весна сменяется летом, и солнце светит высоко в небе. Я смотрю на Пса и спрашиваю. — Хочешь пойти со мной на пробежку? Камилла еще не вышла из своей комнаты, но телевизор включен, а свет ее свечей просачивается из-под двери. Она выйдет, когда будет готова или до того, как умрет от отравления дымом всех своих свечей, и я буду здесь, чтобы ее закалить. Чем больше она будет это делать, тем легче будет. Я просто не уверена, что смогу сидеть сложа руки и смотреть, как она теряет свою искру, как я. Пристегивая поводок к ошейнику Пса, я вывожу его через парадную дверь и, щурясь от жаркого летнего солнца, выбегаю из жилого комплекса на перекресток. В воздухе пахнет морской солью, свежескошенной травой и поливной водой. Из-за пыльцы у меня слезятся глаза, и я чихаю от забытой аллергии. Когда я в последний раз гуляла по улице? Я наслаждаюсь этим из задней части внедорожника, приезжая и уезжая со встреч. Я сижу на траве с Псом ранним утром. Но когда я в последний раз позволяла солнцу впитаться в мою кожу и чувствовала тротуар под своими ботинками? После моего приезда Инес настояла, чтобы я ночевала с ней до тех пор, пока не обоснуюсь в Гранд-Хейвене и не найду свое собственное жилье. Она пару раз таскала меня с собой на пляж. Мы брали кулер с ледяными напитками и легкими закусками, загорали на песке, пока наша кожа не краснела. Я согласилась пойти с ней только потому, что она дала мне дом, и я не хотела быть грубой, но я отказалась, когда осталась одна. И через пару лет я забыла, что мне это нравилось. Дыша на свежем воздухе, становится ясно, что я вообще не знаю, что мне нравится. Пес бегает у моих ног, тяжело дыша, высунув язык из уголка рта. Случайный пешеход улыбается, когда мы пересекаемся на тротуаре, но я смотрю вперед, наслаждаясь окрестностями. Над моей головой пролетают целые стаи птиц, все цветники расцвели ярко-красными, желтыми и зелеными цветами, а ветерок с океана охлаждает пот вокруг моих волос. Мы не уходим далеко, прежде чем ноги Пса устанут, и он решит, что с него хватит, и остановится без предупреждения. — Ты, маленький хрен, — говорю я, спотыкаясь о его поводок. Он находит тенистое место под деревом, усаживает свою задницу и отказывается сдвинуться с места, глядя мне прямо в глаза. Я дергаю его за поводок, но мило разговариваю с ним, чтобы другие бегуны не подумали, что я чудовище, издевающееся над животными, и в качестве последней попытки вернуть его на четыре ноги умоляю. Уперев руки в бока, я говорю. — Ты заставляешь меня увезти тебя обратно, не так ли? Собака переворачивается на спину и скулит. — Вот и все, — ворчу я, подбирая Пса с земли, чтобы держать его рядом с собой, как футбольный мяч. Я возвращаюсь в том же направлении, откуда мы пришли, тоже подумывая о том, чтобы ударить его, как футбольный мяч, — Я сделаю эти плакаты, как только мы вернемся. Ты официально просрочил свою аренду. Никогда в моей гребаной жизни… Женщина, толкающая коляску, косится на меня, пока мы ждем у знака «стоп» своей очереди переходить улицу. Если эта сука не будет осторожна, я брошу Пса в коляску с ее ребенком и убегу. Она меня не поймает, и это научит ее не бросать на незнакомцев суровые взгляды. Мы собираемся выйти на пешеходный переход, когда темный четырехдверный седан быстро мчится к перекрестку, не собираясь замедляться. Я вижу, как она приближается вовремя, и тащу женщину назад, прежде чем она встанет прямо перед ней. Машина вылетает на знак «стоп» и сворачивает на главную улицу, едва не задев другую машину, когда она уносится прочь. Собака лает и мечется, пока я ее не отпускаю, и женщина вскрикивает, дергая коляску от пешеходного перехода. — Вы в порядке? — спрашиваю я с застрявшим в горле сердцебиением. Женщина не отвечает. Вместо этого она становится на колени рядом с коляской и проверяет своего спящего ребенка с выражением крайней паники на лице. К счастью, ребенок не шевельнулся во время суматохи, и женщина упирается лбом в коляску, чтобы отдышаться. — Слава богу, вы увидели приближающуюся машину.