— Ну, — сказала жена. И впервые за пятнадцать лет нашего брака я поведал ей все. Раньше я не мог без ужаса подумать о признании. А теперь у меня прямо камень с души упал. Мне кажется, сама Сорая испытала нечто подобное, когда рассказала мне о своем прошлом во время сватовства. Когда я закончил свой рассказ, она плакала. — Что ты на это? — спросил я. — Не знаю, что и подумать, Амир. Столько всего сразу… — Я понимаю. Она высморкалась. — В одном убеждена: он должен жить с нами. Я настаиваю. — Это точно? — Я закрыл глаза и улыбнулся. — И ты еще спрашиваешь? Ведь он твой каум, родственник, значит, и мой тоже. Ты не можешь выгнать его на улицу. — Она помолчала. — А какой он из себя? Я поглядел на спящего Сохраба. — Очень милый и серьезный. — Невинная душа. Хочу его видеть. — Сорая? — Да? — Достет дарум. Я люблю тебя. — И я тебя. — В ее голосе звучала улыбка. — Только будь осторожен. — Постараюсь. И вот еще что. Не говори родителям, кто он. Я сам. — Ладно. И мы закончили разговор. Тщательно постриженную лужайку перед американским посольством в Исламабаде украшали круглые цветочные клумбы и декоративные кусты. Само здание, невысокое и белое, мало чем выделялось из рядовой застройки. Металлодетекторы живо реагировали на каркас, скрепляющий мою челюсть, и на всех трех КПП меня обыскали. Когда же мы попали в само посольство, мне будто плеснули в лицо ледяной водой — кондиционеры работали на совесть. Я назвал свое имя секретарше — худощавой блондинке за пятьдесят в бежевой блузке и черных брюках, — и она улыбнулась мне. Впервые за много дней передо мной предстала женщина, одетая не в бурку или шальвар-камиз. Постукивая карандашом по столу, блондинка просмотрела список записавшихся на прием, нашла мое имя и предложила сесть. — Лимонаду не желаете? — Я — нет, спасибо. — А ваш сын? — Простите? — Вот этот милый молодой джентльмен, — улыбнулась она Сохрабу. — Да, будьте любезны. Благодарю вас. Мы с Сохрабом сели на кожаный диван, рядом с которым стоял американский флаг на длинном древке. Мальчик взял со стеклянного столика журнал и принялся невнимательно листать. — Что? — вдруг спросил он. — Не понял? — Ты улыбаешься. — Просто я думал о тебе. Мой племянник нервно усмехнулся, взял другой журнал и пролистал за полминуты. — Не бойся, — я коснулся его руки, — ты среди друзей. Успокойся и будь как дома. Хороший совет. Мне самому не помешало бы последовать ему. А то сижу как на иголках. Да тут еще шнурок развязался. Секретарша поставила перед мальчиком высокий стакан — лимонад со льдом: — Пожалуйста. Сохраб застенчиво улыбнулся. — Большое спасибо, — произнес он по-английски. Еще он знал, как будет «до свидания». Вот и весь его запас иностранных слов. — Не за что, — рассмеялась дама в брюках и, постукивая каблучками, вернулась за свой стол. — До свидания, — вежливо произнес Сохраб. Ручки у невысокого Реймонда Эндрюса были маленькие, чистенькие, ухоженные, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Рукопожатие вялое. «Наши судьбы теперь в этих руках», — подумал я, усаживаясь напротив чиновника. На стене у него за спиной рядом с топографической картой США висел рекламный плакат фильма «Отверженные». В горшке на подоконнике росли помидоры. — Закурите? — спросил Эндрюс глубоким баритоном, удивительным для такой тщедушной фигурки. — Нет, благодарю. На Сохраба едва взглянул. На меня и вовсе старается не смотреть. К чему бы это? Эндрюс достал из ящика стола початую пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Намазал руки лосьоном (баночка явилась из того же ящика). С зажатой в зубах сигаретой посмотрел на помидорный куст. Закрыл ящик и выдохнул дым. — Ну что же, — глаза его сощурились, — рассказывайте. Я почувствовал себя как Жан Вальжан перед инспектором Жавером.[49] Пришлось напомнить самому себе, что я на американской земле, что этот господин — не противник мне, а союзник и что помогать людям вроде меня — его работа. — Я намерен усыновить этого мальчика и увезти с собой в Штаты. — Рассказывайте, — повторил он, аккуратно стряхивая пепел в мусорную корзину. Я изложил ему версию, которая созрела у меня в голове, пока я разговаривал с Сораей. В Афганистан я прибыл, чтобы разыскать сына моего сводного брата. Мальчик проживал в детском доме в ужасающих условиях. Я заплатил директору энную сумму и забрал племянника. И вот мы в Пакистане. — Вы приходитесь ребенку дядей? — Да. Эндрюс взглянул на часы, протянул руку и повернул горшок с помидорами. — Кто-нибудь может удостоверить этот факт? — Да. Только я не знаю, где этот человек сейчас. Чиновник повернулся ко мне и кивнул. Лицо его ничего не выражало. Он хоть в покер-то играет своими нежными ручками? — Челюсть у вас закована в металл, как я предполагаю, вовсе не потому, что так велит мода? Да, Сохраб, вляпались мы с тобой. — В Пешаваре на меня напали грабители. — Я так и думал. — Он откашлялся. — Вы мусульманин? — Да. — Практикующий? — Да. По правде говоря, последний раз я молился Аллаху, когда доктор Амани сказал, что прогноз у Бабы неблагоприятный. И молитвы вспомнились сами собой, не зря в школе зубрил. — Хотя в вашем положении это не так уж и важно. — Он провел рукой по безукоризненно уложенным волосам. — Что вы имеете в виду? Я взял Сохраба за руку. Мальчик вопросительно смотрел то на меня, то на чиновника. — Ответ получится очень длинным. Можно для начала дать вам краткий совет?