— Слушаю вас. Эндрюс затушил сигарету и сморщился. — Откажитесь от этой затеи. — Простите? — Не подавайте заявления об усыновлении. Ничего не выйдет. Вот вам мой совет. — Принято к сведению, — мрачно сказал я. — Может, объясните почему? — Значит, вам понадобился длинный ответ, — бесстрастно произнес Эндрюс и сдвинул руки вместе, будто собираясь пасть на колени перед образом Девы Марии. — Предположим, все в вашем рассказе правда, хотя даю голову на отсечение, вы кое о чем умолчали. А кое-что добавили. Но не это важно. Вы здесь, он тоже здесь, все остальное побоку. Так вот, ваше заявление столкнется с серьезными препятствиями. Начать с того, что этот ребенок — не сирота. — А кто же он тогда? — С юридической точки зрения он сиротой не является. — Его родителей расстреляли прямо на улице. Соседи это видели. Хорошо еще, Сохраб не понимает по-английски! — У вас имеется свидетельство о смерти? — О смерти? Это в Афганистане-то? Там у большинства населения нет свидетельств о рождении. Глаза у чиновника так стеклянными и остались. — Сэр, не я составляю законы. Как бы вы ни возмущались, вам придется доказывать, что его родители умерли. Мальчик должен быть официально признан сиротой. — Но… — Я еще не закончил. Ведь вам нужен длинный ответ. Следующая сложность — взаимодействие с властями страны, где ребенок родился. Это и вообще не просто, а если речь идет об Афганистане — тем более. Американского посольства в Кабуле нет. Это очень затрудняет дело. Вопрос становится почти неразрешимым. — Так что же мне делать? Выкинуть мальчика на улицу? — Я этого не говорил. — Его изнасиловали. — Мне вспомнились колокольчики и подведенные глаза. — Очень сожалею. — Полнейшее равнодушие, словно про погоду говорит. — Но для Службы иммиграции и натурализации это не повод для выдачи молодому человеку визы. — Что вы хотите этим сказать? — Если желаете как-то помочь своей родине, переведите деньги какой-нибудь достойной благотворительной организации. Или идите добровольцем в обслугу лагеря беженцев. Но в данный конкретный момент мы не рекомендуем гражданам США усыновлять афганских детей. — Идем, Сохраб, — сказал я на фарси и поднялся с места. Мальчик скользнул ко мне и прижался головой к моему бедру. На фото Хасан с сыном стояли в такой же позе. — Можно еще вопрос, мистер Эндрюс? — Слушаю. — У вас есть дети? Сощурился. Моргнул. Впервые за все время. — Так есть или нет? Вопрос очень простой. Молчание. — Так я и думал. На вашем месте должен сидеть человек, который понимает, каково это — хотеть ребенка. Я направился к выходу, Сохраб за мной. — А вам можно задать вопрос? — ожил Эндрюс. — Валяйте. — Вы успели пообещать мальчику, что возьмете его с собой в Америку? — И что, если успел? Он покачал головой: — Давать обещания детям — дело опасное. — Вздохнул и опять открыл ящик стола. — Так вы не отступитесь? — Не отступлюсь. Эндрюс протянул мне визитку: — Тогда советую обратиться к хорошему адвокату по делам иммиграции. Омар Фейсал работает здесь, в Исламабаде. Скажите, что вы от меня. — Спасибо, — пробормотал я и взял карточку. — Желаю удачи. Выходя из кабинета, я оглянулся. Ярко освещенный солнцем, Реймонд Эндрюс смотрел в окно, пальцы его нежно гладили помидорный куст. — Всего наилучшего, — попрощалась с нами секретарша. — Ваш босс мог бы быть и полюбезнее, — пожаловался я. Как она отреагирует? Округлит глаза и скажет что-нибудь вроде: «Известное дело. Все жалуются»? Она понизила голос: — Бедный Рей. После смерти дочери он просто сам не свой. Я вопросительно поднял бровь. — Самоубийство, — прошептала дама в брюках. В такси на пути в гостиницу Сохраб прижался головой к окну, не отрывая глаз от проплывающих мимо элегантных зданий, осененных эвкалиптами. Его дыхание то и дело туманило стекло. Сейчас спросит меня, как прошла беседа. Но он так и не спросил. За закрытой дверью ванной шумно лилась вода. С первого дня нашего пребывания в гостинице Сохраб взял в привычку мыться перед сном не меньше часа. В Кабуле-то горячего водоснабжения было не сыскать днем с огнем. Пока он отмокал в благоухающей пене (ну теперь-то ты чистый, Сохраб?), я позвонил Сорае. Рассказал о нашем разговоре с Реймондом Эндрюсом. Спросил: — Что скажешь? — Давай считать, что он не прав. Она звонила в несколько международных агентств по усыновлению. За афганского ребенка никто из них не берется, но ведь еще не вечер. — Как родители восприняли новость? — Мадар рада за нас. Ты же знаешь, как она к тебе относится, что бы ты ни сделал, ей все по душе. Падар… ну, по нему никогда не поймешь. Он не торопится раскрывать душу. — А ты сама рада? Она переложила трубку в другую руку. — Малышу-племяннику будет хорошо с нами, уж мы постараемся. Только бы нам было хорошо с ним. — Я того же мнения. — Меня одолевают мысли: какое блюдо ему понравится больше всего? Какой предмет в школе он полюбит? Вот дура-то, правда? — Сорая засмеялась. Сохраб наконец закрыл кран. Слышно было, как мальчик плещется в ванне.