Она подумала, нужно ли ей пойти. Так принято? Поскольку живут они рядом, она вроде бы обязана? Выказать сочувствие и поддержать. Или наоборот? Лучше воздержаться? Из уважения к семье. Чтобы они не чувствовали на себе давления. От всех этих соболезнований. Как тут принято? И как будет лучше для Лундгренов? Сюсанне решила, что лучше не ходить. Она была немного знакома с Вибеке, можно сказать, шапочно. Ее муж едва кивал в знак приветствия, но как-то что ли неохотно, и только если Сюсанне здоровалась первой. Как его там звали? Ян-Оттар? Ян-Отто? Как-то так. Что-то с ним не то. Ходили всякие слухи, им, конечно, не стоит доверять, но все же… Сюсанне взяла яйца, взбила их с молоком, тимьяном и зеленым луком в миске и вылила ее содержимое в сковородку на плите. Как же приятно съесть поздний завтрак. Мужу тоже достанется. Перед тем, как она ему все выскажет, хе-хе. Улыбнувшись, она включила радио, когда перед домом остановилась машина. Затем еще одна. Сюсанне отодвинула штору в сторону. Что это еще такое? Из первой машины вышел полный мужчина с рыжеватой бородой, показывая на что-то рукой. Подал какой-то знак второй машине, которая остановилась на другой стороне улицы. Бородач пошел по их гравиевой дорожке, за ним вплотную следовал молодой человек в костюме. За ними на улице выстроилась колонна из машин. Что за внезапная суета? Что тут творится? Сюсанне Вал Педерсен быстро сполоснула руки под краном и вытерла их о штаны, выходя в коридор. Она едва успела подойти к двери, когда в нее позвонили. — Гуннар Педерсен? — Он живет здесь, но сейчас спит. Я могу вам чем-то помочь? — Меня зовут Холгер Мунк. Это Фредрик Риис. Мы из полиции. — Что? Что-то случилось? Она видела, как на улице что-то происходит. Группа журналистов. По пути к ее дому. — Но почему?.. Ей сунули в лицо какую-то бумажку. — Нам придется попросить вас разбудить его. 4 30 Одиннадцатилетний Кевин Мюклебюст сидел на заднем сидении «Тойоты Короллы» и мечтал только об одном — исчезнуть. Как это может произойти, он пока не знал, но так будет лучше для всех. Для мамы уж точно. Ведь это была его вина. Что ей приходится ездить на этой старой машине. Такой ржавой, что чуть не разваливается. Вот она снова заглохла в каком-то богом забытом месте, со всех сторон окруженная лесом. Вчера вечером он снова подслушал их разговор в гостиной. Мамы с Элсебет, одной из ее подруг, часто приходившей в гости смотреть «Большого брата[17]». И мама опять сказала это: А ведь я могла бы быть там, в телевизоре. Не с таким телом, конечно, господи, но раньше, когда я выглядела лучше. Хорошо хоть грудью не кормила, иначе бы и от нее ничего не осталось. Стены в квартире были тоненькими, как картон, и Кевин привычно натянул одеяло на голову — это немного помогало. А потом ему снова приснился тот сон, всякий раз приносивший радость. Во сне к нему являлся ангел и забирал с собой в другое место, а когда мальчик просыпался, ему снова приходила в голову мысль — для всех будет лучше, если его не станет. Но он не знал, как это осуществить. Раньше мама была молодая и красивая, и все мужчины оборачивались ей вслед, где бы она ни шла, а однажды в Осло ее на улице остановили и предложили стать моделью. Она могла заработать кучу денег и жить в Нью-Йорке в шикарном пентхаусе, а не в этой убогой подвальной квартиренке, но, к несчастью, забеременела и не успела вовремя об этом позаботиться, а потом стало уже поздно, жизнь ее была разрушена, и она ничего не смогла с этим поделать. Мама закончила говорить по телефону и со вздохом села обратно в машину. Повернув к лицу зеркало, она проверила, не стерлась ли губная помада, потом обернулась к сыну и посмотрела на него. — Почему моя жизнь — такое говно, Кевин? Можешь мне объяснить? Он осторожно пожал плечами. — Взять только эту машину. Ну почему? Почему я не могу иметь нормальную, как у других? Новую. Внедорожник? С полным приводом, люком на крыше и багажником для лыж, к примеру «Мерседес». Представь себе только, как бы тебе понравилась мама за рулем большого красивого «Мерседеса»? — Мне бы очень понравилось, мама. — Правда же? Но есть у меня «Мерседес»? Нет. Покачав головой, она достала из сумки сигареты. Вздохнула, когда увидела, что в пачке осталось всего две штуки. — Ну е-мое… Кевин несколько раз присматривался к сигаретам в магазине, чтобы наконец набраться смелости и украсть пачку для мамы, а может, и несколько, чтобы она не расстраивалась, что они настолько бедные, что она не может позволиь себе даже курить всегда, когда захочется. Он знал, что другие мальчики из его класса подворовывают, но от самой только мысли об этом у него начинало крутить в животе и ему становилось стыдно. И сейчас, посреди дороги, он не чувствовал ни силы, ни готовности украсть хотя бы одну пачку. У других детей с их улицы были дедушки и бабушки. У большинства уж точно. Вот бы у него тоже они были. Тогда он мог бы просто собрать свой рюкзак, ничего не говоря маме, сесть на велосипед или на автобус и уехать к ним. К бабушке по маме. Или по папе. Но он никогда ничего про них не слышал, не знал даже, существуют ли они. Единственная бабушка, которую он знал, — библиотекарша, она очень добрая, но к ней ведь просто так нельзя поехать, правда? Увы, это невозможно. — Ну, по крайней мере у нас есть членство в НАФ[18]. Этот кретин забыл его отменить. Мама улыбнулась в зеркало и все-таки закурила. — Хорошо ведь, Кевин. Что нам удалось хоть что-то получить от него до того, как он сбежал. Мальчик кивнул, попытавшись выдавить улыбку. Ему нравилось, когда ругали не его. Иногда он специально так делал, когда мама сильно злилась, как будто случайно что-нибудь спрашивал ее о мужчинах, которые периодически жили с ними, потому что знал, что она разозлится еще больше и направит гнев на них вместо него. — Неудачник хренов. Ну почему нельзя найти нормального мужика? Просто не выходит. Уж точно не здесь, у черта на куличках. Почему мы не можем жить в Осло? Почему я должна жить здесь? Можешь объяснить маме? Почему мир такой несправедливый? Нет, он объяснить этого не мог. Правда, однажды один из учителей рассказал им, что все деньги мира распределены так, что у кого-то их много, а у многих почти ничего, но, кажется, мама имела в виду не совсем это. В общем, Кевин много думал об этом, но не знал, что сделать, чтобы ей стало лучше. — Целый, мать его, час, — вздохнула мама, посмотрев на часы. — И в чем смысл? Я плачу за помощь и должна сидеть тут и ждать их целый час? Кевин хотел было сказать, что платить маме не пришлось, за это заплатил Ян-Эрик. Как и за все остальное в те месяцы, когда он жил у них. За аренду и по счетам, за новый телевизор и одежду для мамы, и хоть она и говорила, что он просто золотая рыбка, а не нормальный мужик, она плакала в тот день, когда он собрал вещи и съехал от них. Но расстраивалась мама недолго, через несколько дней к ним въехал новый дядя, Руне, а потом Гуннар. Но Кевину больше всех понравился Ян-Эрик, мальчик даже немного расстроился, когда тот уехал. У них никто не задерживался надолго. В основном они жили по паре недель, так обычно бывало у мамы. Поначалу она проявляла интерес к их делам, делала все, сильно красилась и громко смеялась, потом подбиралась к ним, как кошка, и нахваливала их, например, восторгалась мотоциклом, хотя сама никогда не интересовалась ими. Или, например, если у дяди были большие красивые мускулы, что ей действительно нравилось, потому что она восхищалась и мускулами Ронни тоже, друга Кевина, и говорила, что тот вырастет прекрасным мужчиной, запустив пальцы ему в волосы. После этого мама Ронни постучала в дверь и запретила сыну приходить к ним, и Кевину тоже не разрешили ходить в гости к Ронни. Очень жаль, у них в подвале была самая классная автомобильная дорога, ее сделал папа Ронни. Кевин обожал бывать там, он мог катать суперские машинки по большой комнате, но теперь все закончилось. Золотая рыбка. Кевин хорошо знал, что это. Не то, что все думали — что это маленькая рыбка из другой страны, теперь плавающая в аквариуме, как у Нины, хотя да, это тоже золотая рыбка. Золотыми рыбками мама называла обычно своих мужчин, это означало, что им с Кевином некоторое время можно не беспокоиться о деньгах, потому что приехал тот, кто сможет за все платить. Кевин даже не знал, что ему больше нравится. Наверное, все же жить вдвоем с мамой, но тогда все быстро становилось сложно — каждый раз, когда в почтовый ящик клали конверты, она плакала, даже не открывая большинство из них, просто складывала в ящик, пока он окончательно не переполнялся. Так что лучше уж когда было кому платить, пусть и не все из тех мужчин были хорошими и они даже расстраивались, когда выяснялось, что мама живет не одна и у нее есть маленький сын, прятавшийся в комнате, пока они занимались своими делами в гостиной. Иногда они сразу уезжали, даже не познакомившись с Кевином, но не Ян-Эрик — он был другим. Почти как папа. Своего папу Кевин никогда не видел, хотя мальчик был уверен, что папа у него есть, потому что иногда, когда маме становилось совсем плохо, она говорила так: Перестань смотреть на меня такими глазами. И эти твои веснушки. Они напоминают мне о том, о ком я даже думать не могу сейчас, ладно? И тогда Кевин понимал, что наверняка она говорит про его настоящего папу. На которого он похож. Светлыми кудрями и веснушками. В таких случаях Кевин всегда делал одно и то же: шел на автобусную остановку и сидел там под навесом до наступления темноты, представляя, каким был его папа и, конечно, где он сейчас. А потом Кевин подумал: может быть, это как в комиксе, который он читал? Что в мире существуют разные измерения, и он случайно попал не в то, а где-то там должно быть другое, правильное, где его ждал папа. При мысли об этом у Кевина всегда немного поднималось настроение. Мама опустила стекло в машине, выкинула окурок и бросила взгляд на пачку, где осталась всего одна сигарета. Сначала она убрала пачку в сумку, но передумала и закурила вторую, на этот раз вздохнув еще тяжелее. — Господи, Кевин, что же со мной будет? Снова посмотрев на себя в зеркало заднего вида, она покачала головой. — Посмотри, как я выгляжу. Посмотри. Мама повернулась к нему, пальцами немного натянув кожу под глазами и на щеках. — Я думаю, ты хорошо выглядишь, мама. — Правда? Не слишком много морщин? — Нет, не слишком. — Как это? Так морщины есть? Где они? — У тебя нет никаких морщин, мама. — Точно? Ты же сказал, что у меня их немного. Ты уж определись. — Ты очень красивая, мама. Она повернулась к зеркалу и грустно покачала головой, как вдруг увидела что-то на дороге. — О, ну наконец-то. Приехал. Быстро достав из сумки помаду, она чуть добавила красного на уже накрашенные губы и приспустила свитер с одного плеча. — Подожди здесь. Открыв дверь, мама весело помахала водителю желтого эвакуатора. Кевин приоткрыл окно, чтобы выпустить едкий табачный дым, услышал ее голос и увидел движения ее тела. Опять словно кошка.