— О чем вы? Какие пятьдесят тысяч? Педерсен поднял взгляд, слегка опешив. — Ну как какие? Я же взял деньги. Разве не поэтому я здесь? — Нет, Гуннар. Мунк вынул из папки фотографии и положил на стол. — Вот почему вы здесь. Педерсен взглянул на снимок и испуганно округлил глаза. — Что?! Место преступления. Мальчики на земельном участке с лисой между ними. — Да вы с ума сошли… Вы же не думаете, что я?.. — Вы же просто хотели поиграть, Гуннар? С мальчиками? Так все было? В колодце? Немного повеселиться, так вы планировали? Напоить их, развлечься. — Нет, нет… нет… Выпучив глаза от ужаса, Педерсен лихорадочно замотал головой. — Но все вышло из-под контроля, да? Они умерли в колодце, Гуннар? Или потом? Они были еще живы, когда вы везли их на поле? Педерсен покраснел, с трудом удерживаясь на стуле. — Нет, нет, нет… Он отодвинулся от стола и закрылся руками. — Уберите это, уберите! — Так это были не вы? — спокойно спросил Мунк, положив рядом с первой еще одну фотографию. — Мать твою за ногу. Педерсен резко отвернулся. — Нет? — сказал Мунк, кладя третий снимок. — Не вы убили Рубена? Он показал пальцем на голое тело мальчика. — И Томми? Педерсена всего трясло, он еле-еле смог закрыть лицо руками. — Я передумал, — тихо сказал он. — Насчет чего передумали, Гуннар? — Насчет адвоката, — пробормотал он, дрожа. — Я хочу адвоката. 32 Сидя в ресторане «Мама Индия» в Пилестредет под бронзовым бюстом бога Шивы, Миа Крюгер чувствовала приятное возбуждение. Она никак не могла разгадать его, этого шведского психолога. Говорила она одна. Почти два часа стояла в своем кабинете, рассказывая ему про фотографии, до тошноты повторяя одно и то же, и все это время Патрик Улссон не проронил ни слова. Его серое пальто висело на спинке рядом стоящего стула. Нахмуренный лоб, очки для чтения. Время от времени он кивал. На коленях лежал блокнот, в который он иногда что-то записывал, но вслух не произнес ни одного комментария. В конце концов Миа выдохлась, сложила руки на груди и спросила напрямую: — Что думаете? Я напала на какой-то след или нет? В ответ швед только улыбнулся, убрал очки в очечник и вкрадчиво произнес: — Думаю, нам надо поесть. Не знаете, есть тут хороший индийский ресторанчик поблизости? В другое время ее бы это разозлило. Стоять вот так, будучи совсем еще новичком, нервничать, делиться своими мыслями с таким опытным человеком. Ну давай же, чувак, скажи что-нибудь. Я хоть как-то подобралась к преступнику? Или я тут просто растекаюсь мыслью по древу? Но было что-то в этом шведе, отчего она не чувствовала раздражения. Он был такой спокойный. Такой приятный. Надежный. Его молчание казалось самым естественным в мире. И главное — ни разу за свою мини-презентацию она не ощутила, что он не относится к ней как к равной. Ведь она-то работает тут всего три дня. Все, что она знала, было почерпнуто из библиотечных книг, а здесь-то все по-другому. Это вам не картинки из американской энциклопедии криминала. Columbus, Ohio, April 4, 1987. Notice that that the two prostitutes, just like on the previous crime scene, are placed facing each other, with the fingernails removed, and the hands on each others hips[19]. Не так. Здесь все по-настоящему. Если он и думал во время ее презентации, что она говорит бред, то не показывал вида. — Курица карри с кориандром звучит неплохо, — сказал швед, изучая меню. — Ты была тут раньше? — Один раз, — кивнула Миа. — Что заказывала? — Корму из баранины. Номер пятьдесят три. — Вкусная была? Уже в отчаянии, ибо Миа не могла больше ждать: — Очень. Но я слышала, тут все вкусное. — Возьму тикку масалу — с этим никогда не прогадаешь, — сказал швед из-под очков, снова приклеив взгляд к меню. И тут к ней вернулось это давно забытое чувство — ее эмоции на приеме у психолога. Ей было семь, и она мало что тогда понимала. Одним воскресным утром родители встали рано, даже мама, хотя она любила поспать. Мы должны с тобой кое о чем поговорить, Миа. Она никогда не видела родителей такими серьезными, и дурные мысли тут же пронеслись в голове. Она сделала что-то не так? Что это может быть? Может, те тридцать крон монетками, которые они с сестрой взяли из банки у входной двери? Это была идея Сигрид, но Миа же согласилась. В животе неприятно закололо. Они купили сладости в киоске и спрятали их в тайном месте на чердаке. Или трещина в подвальном окне? Миа тогда выстрелила из рогатки, и пулька случайно улетела в стекло. Слава богу, оно не разбилось, осталась только маленькая трещинка, значит, они увидели ее? Она же почти не заметная! Но ругать ее никто не собирался. Мама с папой были спокойны и добры, поставив перед Мией блинчики с вареньем. — Знаешь, Миа, иногда ты… пропадаешь. — В каком смысле, папа? — Ну, словно исчезаешь из нашего мира. — Исчезаю? Родители переглянулись. — Папа имеет в виду, когда ты уставляешься глазами в одну точку. Это нехорошо. — А когда я так делаю? Блинчик сразу потерял привычный вкус, холодным камнем упав в желудок. — Ты знаешь, о чем мы, Миа. — Вообще в этом нет ничего страшного, мы просто хотели, чтобы ты с кем-нибудь поговорила об этом. Папа накрыл ее руку своей теплой ладонью. — Ты знаешь, кто такие психологи? Следующие полгода каждый месяц четырнадцатого числа. Маленькая Миа сидела в странно пахнувшем кожаном кресле перед чужим взрослым, который как бы должен был быть добр к ней, но она видела, что он просто притворяется, что ему интересно. И всегда один и тот же вопрос, словно ему все равно, что он постоянно спрашивает ее об одном: — Но что ты все-таки видишь, когда часами смотришь на эти вещи? Официант попался обходительный, швед наконец выбрал себе еду, и, видимо, пришло время рассказать Мии, что он думает. Психолог оставил очки на носу, достал блокнот из бежевой сумки и положил его рядом с тарелкой. — Ладно, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Для начала должен сказать: вау. Откинувшись на спинку кресла, он развел руками и повторил. — Вау. Мягко говоря, я под сильным впечатлением. Нет, не то слово…