— Так откуда вы знаете, что он дома? — Я ему позвонил. — Что? — Он собирался поставить кофе. — Вы позвонил ему и сказали, что мы приедем? — Ну да, а что? Она больше не могла терпеть это. — Почему вы не радуетесь? — В смысле? — У нас же есть совпадение по ДНК. А вы едете, словно дед в гости к внукам в воскресенье? И зачем вы меня взяли с собой? Мунк нахмурился. — Хотел, чтобы ты сама посмотрела. — На что? — Увидишь, когда он откроет дверь. 45 Дома уже несколько дней царила странная атмосфера. Лидия Клеменс думала, что это ее вина, но нет. Она ребенок, и с этой точки зрения да, по ее вине раз в год они приходили к ним, но должен же дедушка Вилли понимать, что это не она так решила. Чтобы приходили инспекторы. Это же государство решает, а не она. Да уж, иногда она очень злилась на него. Сейчас пришла весна, все ее друзья-птицы уже вернулись, и можно было босиком бегать по лесной подстилке, а он вместо этого ходит и дуется. Постарайся уже хоть немного порадоваться, дедушка, сказала она ему за завтраком, несколько грубо. Но он надулся еще сильнее, отнес еду к себе в комнату и закрыл дверь, с тех пор Лидия его не видела. Но она не собиралась переживать по этому поводу. Она целую зиму трудилась в поте лица за тяжелой швейной машинкой, не на электричестве, а такой с педалью, на которую надо нажимать ногой, а Лидия не доставала до нее, поэтому пришлось прикрепить к ней деревяшку. Но теперь это все позади: сегодня она впервые наденет свое платье и покажет его кому-нибудь. Лидия улыбнулась и почувствовала, как у нее загорелись щеки румянцем. Оно уже висело в шкафу, но она пока не стала его доставать. Надо дождаться подходящего повода. Приход инспекторов, конечно, не праздник, но какой смысл надевать платье, если никто его не увидит? А дедушке Вилли до таких вещей дела нет. И этому было объяснение, она знала. Индустрия моды — одна из причин разрушения планеты и скорого наступления вечной тьмы. Если бы у всех была только необходимая им одежда, природа бы осталась жива. Но не все люди такие. Люди — склонные к хвастовству, помешанные на себе существа и всегда хотят показать, что они красивее или лучше других. В большом мире делали так: например, чтобы создать украшения, злые люди использовали рабский труд африканцев — те добывали драгоценные камни в подземных шахтах; или, например, испытывали косметику на животных, а те от нее умирали, но больше всего люди любят одежду, или моду, как они ее называют. Мода изменила весь мир, и не потому что в ней была необходимость, а потому что производители одежды не заработают много денег, когда люди каждый день ходят в одном и том же и не покупают обновки. И те заключили хитрый договор с газетами и журналами всего мира: всеми правдами и неправдами убедить людей в необходимости моды. А если не следовать ей, то будете глупыми и хуже других. Так смогли заработать и журналы, и те, кто продает одежду, хотя никому на самом деле эта одежда не была нужна. Хитрый план, сказал дедушка Вилли, когда объяснял внучке это. По неизвестной причине жадные люди обычно очень умные, а для всех нас это плохо. Лидии показалось, что это умная мысль, и она сразу же записала ее себе в тетрадь — она вклеивала туда то, что находила интересным, или записывала мысли, которые пришли ей в голову: например, однажды она гуляла и увидела орла — он был такой красивый и так величественно парил в небе, что странно, почему не орлы решают все на земле, а эти глупые люди, виноватые в том, что скоро наступит вечная тьма. Лидия сделала так, как учил ее дедушка: Чтобы сделать что-то новое, нужно использовать то, что у нас уже есть. Поначалу это было сложновато, потому что вся их одежда сшита или дедушкой, или Лидией, в основном из кожи убитых ими животных или связана из овечьей шерсти, а она не слишком подходила, например, если бы они пришли к кому-нибудь в гости, куда нужно принарядиться. Лидия долго раздумывала над этим и наконец поняла, что нужно делать. Она знала, что вообще-то не должна так поступать, потому что заветный сундук был под строгим запретом и заперт, его содержимое держалось в секрете, и никогда и никто не должен был увидеть его. Но она не могла не знать, где дедушка Вилли хранил все нужное. Он же такой забывчивый. Потому он создал систему, и теперь у каждой вещи было свое место. И у секретных тоже. Как, например, у ключа от заветного сундука. Лидия знала, что не надо, что это запрещено, но на улице уже так давно было темно, повсюду снег — не тихий, красивый, мягко ложащийся на землю, а метель с мокрым снегом, от которого она промокала насквозь, стоило лишь ей выйти подоить коз. И играть тут не с кем. Других детей не было. Ведь другие дети все глупые или злые, да? Больные и головой, и телом, а если от них заразиться, то станешь таким же, как они, или заболеешь так, что не переживешь вечную тьму. И она сделала это. Однажды дедушка Вилли пошел в Вассенден купить продукты и товары, которые они не могли вырастить или сделать сами. Несмотря на запрет. Она залезла на стул, взяла ключ из старого портсигара в самом верху шкафа, спустилась по крутой лестнице в подвал, сняла покрывало и трясущимися руками открыла сундук, расписанный розами. Она уже делала так однажды, поэтому знала, что они лежат здесь. Занавески в цветочек. В тот раз она решилась только краем глаза взглянуть на них, но теперь, зимой, осмелела. Да и неудивительно, ведь ей уже двенадцать. Двенадцать — это важный возраст. Теперь ребенок может принимать решения самостоятельно. Дедушка Вилли рассказывал, что важны только две даты. Двенадцать, когда можно решать самому, с кем жить, если дома какие-то проблемы и мамы с папами хотят разъехаться и жить отдельно. Во внешнем мире так часто бывало, потому что любовь не так проста, и многие женятся слишком рано и заводят детей, потому что думают, что всегда будут любить друг друга, но потом люди меняются и перестают нравиться друг другу, и часто происходит так называемый развод, и недобрые и неумные взрослые позволяют ему повлиять на своих детей. Поэтому государство решило, что как только ребенку исполняется двенадцать лет, он может сам принимать решения. Лидия хорошо себя чувствовала в тот день. Дедушка встал раньше обычного и испек ей пирог. Он расплакался, погладил ее по голове и сказал: Ты самая лучшая девочка в мире, и у нее внутри потеплело, и это чувство еще много дней не покидало ее. Ей показалось странным, что дедушка за что-то похвалил государство, как с этим законом про двенадцать лет, но она не стала спрашивать. Восемнадцать. Это следующий великий день. Но двенадцать важнее, восемнадцать — это в основном для тех, кто живет в мире снаружи, но она все равно ждала этого дня. И пусть вечная тьма скорее всего наступит раньше, приятно было ждать восемнадцатилетия, лучше, чем вообще ничего не ждать. Она с нетерпением и трепетом достала платье из шкафа и сняла с себя одежду из шкуры косули. Зеркало у нее было маленькое и мутное, но ей было видно себя, пока она аккуратно надевала платье в цветочек и выбирала место у окна, где получше свет. Ой. Какая она красивая. Она покрутилась перед зеркалом и улыбнулась. Может, постучаться к дедушке Вилли? Показать ему, как она хорошо выглядит? Нет. Лучше не надо. Она хотела подольше насладиться этим моментом. Лидия Клеменс широко улыбнулась, выбежала в коридор, надела сапоги. И побежала к воротам. Чтобы ждать. 46 Фредрик Риис стоял, склонившись над землей, где мокрая лесная тропинка переходила в более твердую гравиевую, чувствуя облегчение, что погода хоть раз в жизни на его стороне. Дождь хорошо промочил тропинку и гравиевую дорожку, и, внимательно рассмотрев землю, Фредрик нашел их. Следы квадроцикла. Ведущие на юг. Он вернулся к машине и разложил на капоте карту. Это как искать иголку в стоге сена. Со всех сторон лес. Гравиевая дорога ведет на север к природному резервату Гуллехауген, затем поворачивает на запад к Эйанген, а потом на шоссе 120 около озера Хурдалсшёен. Оттуда преступник мог уехать куда угодно — на юг в Эйдсволл или на север в Хурдал — кстати, сколько литров бензина помещается в бак такого квадроцикла? У дяди Фредрика был такой. Вряд ли же у него большой бак. Литра три максимум. У разных моделей наверняка баки различной емкости, но квадроциклы не предназначены для дальних поездок, и куда он мог на нем добраться? Выпрямившись, Фредрик посмотрел на лес вокруг. Эта сволочь где-то тут. Поблизости. Он снова склонился над картой. Съезд на Гамле Хурдалсвей. Сколько дотуда? Километра три? Шесть? О’кей. Значит, до асфальта ему было ехать около шести километров. Там следы исчезнут. Это должно было быть здесь. На гравиевой дороге. Сколько съездов Фредрик насчитал, пока ехал сюда? Один на вырубку — там в конце дороги лежали штабеля бревен. Еще один к чему-то, похожему на водохранилище, там были вывески коммуны. С последнего съезда пришлось вернуться, Фредрик там чуть не застрял. Фредрик Риис убедился, что следы видны, и сел в машину. Он еще чувствовал ее запах. Ее мягкую кожу под одеялом. Утром, лежа рядом, она улыбнулась ему. Учительница. Силье Симонсен. Черт возьми, Фредрик, как будто тебе больше не о чем думать. Одна бутылка вина перешла в две. Мир замер, пока они сидели на кухне, и его увлек поток — как же легко было с ней болтать. Клише, но они словно были знакомы сто лет. Его прилично развезло, фоном звучала тихая музыка, альбом Билли Холидея на репите, и ее рука мягко накрыла руку Фредрика. В папке соцслужб, слава богу, ничего ужасного не оказалось. Ужасно, что мальчик несколько раз приходил в школу с синяками. Школа забила тревогу, отца вызвали на разговор. Но фактов оказалось недостаточно, чтобы уличить его. Фредрик отметил одно наблюдение соцработника: Отец явно страдает нехваткой эмпатии, и я настоятельно рекомендую следить за их отношениями с сыном впредь. Далее была предложена дата следующего разговора, но, судя по всему, провести его не успели. Фредрик, конечно, почуял неладное после истории о том, что мальчик сидел в машине, пока отец покупал себе еду, но убийство? Нет, на это ничто не указывало. Надо обсудить это с Мунком. Допрос в любом случае лишним не будет. Если только они еще не нашли преступника. Окурки из леса. Полное совпадение ДНК. Он так и не понял, как ей это удалось. Как она до этого додумалась. Миа Крюгер. В первый день все только и шептались о ней в коридорах, но теперь наступила тишина. Она очаровала всех, и даже Уксен перестал ворчать. Уксен. Нет, об этом сейчас думать нельзя. Он тихо выругался за рулем, когда след впереди вдруг оборвался. Дорога стала слишком твердой. Быстро выйдя из машины, Фредрик опустился на колени. Нет. Черт. Лужа у самого съезда на Гамле Хурдалсвей вселила во Фредрика оптимизм, но на асфальте обнаружить следов не удалось. Ему пришло новое сообщение. Привет, красавчик. Я сегодня «заболела». Думаю о тебе. С. Он снова вышел на асфальт и стал всматриваться в лес. Он что, упустил что-то? Не заметил какой-то съезд? Вот же хрень. Ладно. Фредрик Риис убрал телефон в карман флисовой куртки, сел за руль, развернул машину и медленно поехал обратно по узкой гравиевой дороге.