Ты не могла мне помешать, мама. Я больше не обязана была тебя слушаться. Весна усеяла холмы калифорнийскими маками, усыпала трещины в асфальте на заправках и парковках синим люпином и кастиллеей. Даже на выгоревших участках перевалы густо заросли желтой горчицей. Мы тряслись в стареньком пикапе Рэя. Я говорила, что хочу посмотреть на его работу в Ланкастере, где он делал на заказ мебель. Не мог бы он как-нибудь свозить меня туда после школы? «Ты же знаешь, какая Старр в последнее время странная», — добавила я. Каждый день, выходя из школы, я надеялась увидеть его машину с цветным перышком на зеркале. И вот наконец он приехал. Район новой застройки оказался лысым, как шрам, с перерытыми пыльными улицами и большими новыми домами. Кое-где стояли готовые коробки под крышей, стены других были обмотаны теплоизоляционным материалом, у некоторых торчал только каркас. Рэй повел меня по дому, в котором работал, чистому, законченному снаружи, пахнущему свежей стружкой. Показал прочные кленовые шкафчики на большой кухне, эркерное окно, встроенные книжные полки, беседку на заднем дворе. Мои волосы вспыхивали на свету, и я понимала, как давным-давно, в книжном магазине, чувствовала себя мама, когда заметила отца и остановилась у окна, ослепительная в солнечных лучах. Я позволила ему водить себя по дому, точно он агент по недвижимости: двухъярусное панорамное окно в гостиной, ультрасовременные унитазы в двух ванных и туалете, изогнутая лестница, резная первая балясина. — Когда был женат, жил в таком вот доме, — сказал он, с силой проводя рукой по массивной стойке перил. Я тщетно пыталась представить его в доме с двумя ванными и туалетом, обеденным столом на шестерых, постоянной работой, женой и ребенком. В любом случае он все равно пропадал в ночном клубе и крутил романы со стриптизершами. Поднялась за ним наверх, осмотрела отделанные кедром шкафы для одежды и банкетки у окна. В хозяйской спальне слышался стук молотка из соседних домов и рев бульдозера, который расчищал участок для очередной стройки. Рэй глядел в перепачканное окно. Я представила, какой станет комната, когда въедут жильцы: сиреневые ковры, синие розы на покрывале, бело-золотой двойной комод и высокая спинка кровати. Мне больше нравилось, как сейчас, — розовое дерево, сладкий запах стружки. Я рассматривала коричневые и зеленые клетки его шерстяной рубахи, руки, упертые в раму. Он смотрел вниз на голый двор. — О чем ты думаешь? — Они не будут счастливы, — тихо отозвался он. — Кто? — Будущие жильцы. Я строю дома для тех, кто не будет здесь счастлив. Доброе лицо стало печально. Я подошла ближе. — Почему? Он прижался лбом к стеклу, с которого еще не сняли наклейку. — Потому что все неправильно. Они не хотят никого обидеть… Я чувствовала запах пота, резкий и сильный, — запах мужчины. В комнате с новыми окнами было жарко, аромат свежего дерева кружил голову. Я обняла его за пояс, прижалась лицом к колючей шерстяной материи между лопатками — мечтала об этом с самого первого воскресенья, когда прогуляла церковь, и он меня обнял. Закрыв глаза, вдыхала аромат травки, пота и стружки. Он не шевельнулся, только судорожно вздохнул: — Ты еще ребенок. — Я рыбка, проплывающая мимо, Рэй, — прошептала я ему в шею. — Поймай, если хочешь. Секунду он стоял, как арестованный с поднятыми руками. Потом взял мои ладони, поцеловал, прижал к лицу. Из нас двоих трепетала я — я и моя хризантема. Он повернулся и обнял меня именно так, как мне всегда, всю жизнь, хотелось, — сильные руки и широкая грудь в шерстяной рубахе, пахнущая табаком и травкой. Я подняла лицо для своего первого поцелуя, разомкнула губы, чтобы он попробовал меня на вкус. Стоило только ему чуть ослабить объятие, меня начинало трясти. Рэй мягко отстранился: — Поедем лучше домой. Это неправильно. Плевать я хотела! В кармане у меня был презерватив из ящика Кароли, а передо мной — мужчина моей мечты, и нам никто не помешает. Я швырнула на пол свою рубаху, стащила футболку, расстегнула лифчик. Худенькая и очень бледная — не Старр, а я, и все, что у меня есть. Расшнуровала ботинки, спустила джинсы. Рэй прислонился к грязному окну и смотрел печально, как будто кто-то умирает: — Я этого не хотел. — Врешь! Он опустился передо мной на колени, обхватил руками бедра, ноги. Сжал голые ягодицы, погладил пальцами шелковистое влажное место между ног, потянулся туда ртом. Я опустилась на колени, ощутила мой запах у него на губах, провела ладонями по его телу, расстегнула одежду, нащупала внизу это — больше и тверже, чем представляла. И подумала, что Бога нет — только мои желания! Глава 8 Весь день в школе, вечерами у реки, за ужином со Старр и детьми или перед телевизором Рэй был моей единственной мыслью, моим наваждением. Какая удивительно мягкая у него кожа, как мускулисты руки, оплетенные жилами, точно корнями! Как печально он посмотрел, когда я скинула одежду… Я рисовала его голым у окна или на рулонах коврового покрытия в углу новой спальни. В дни наших встреч мы лежали на этих рулонах, сплетя ноги, гладкие и волосатые. Его пальцы накрывали мою грудь и играли соском, который сжимался, становясь похожим на ластик на кончике карандаша. Я прятала рисунки в ящике под мамиными журналами, куда Старр не пришло бы в голову заглядывать. Понимала, что надо их выбросить, но все никак не решалась. — Почему ты живешь со Старр? — спросила я однажды, водя пальцем по белому шраму от вьетконговской пули у него под ребрами. Он коснулся моего бока. По коже пошли мурашки. — Она единственная женщина, которая не пытается меня менять. — Я бы тоже не пыталась… Она хорошая любовница? — Не будем о личном. — Он плотнее прижал мою руку, под ней твердело. — С одной женщиной не говорят о другой. Дурной тон. Провел рукой по влажному шелку у меня между бедер и облизал палец. Вот что значит быть желанной — нет ничего невозможного! Он посадил меня сверху, и, наклонив лоб к его груди, я понеслась вскачь, словно кобылица по прибою через россыпи сверкающих брызг. Интересно, будь мама на свободе, меня сейчас увлекал бы к звездам один из ее любовников? А она глядела бы на меня, как Старр, осознав, что я больше не прозрачная обложка для энциклопедии? Нет, будь она рядом, меня бы здесь не было! Она бы ни за что не позволила — все хорошее она приберегала для себя. — Я люблю тебя, Рэй! — Ш-ш-ш… — Он сжал мне бедра, его веки подрагивали. — Ничего не говори. И я скакала в рассвет через водяные звонкие брызги по фосфоресцирующему приливу с морскими звездами. Раздражение Старр выплескивалось через край, в основном на детей. Она срывалась на дочь. Кароли почти не бывала дома, по вечерам гоняла на мотоцикле с Дерриком. Рев мотора звучал, как изводящее душу сомнение. Когда мы не встречались с Рэем, я задерживалась в школе, шла в библиотеку или охотилась с мальчиками на лягушек у ручейков и грязных лужиц, оставшихся после зимних ливней. Лягушки сливались с грязью, и чтобы их заметить, надо было сидеть очень тихо. Чаще всего я устраивалась на теплом от солнца валуне и рисовала. Однажды я вернулась с реки и обнаружила Старр на качелях, с бигудями в волосах, в синей блузке, затянутой в тугой узел под грудью, и коротеньких измятых шортах. Она дразнила прутиком котят, которых весной принесла под домом кошка. Смеялась и беседовала с ними, что на нее было совсем не похоже, — обычно она называла их лохматыми крысами. — Ну, мадам художница, подойди, поговорим! А то я со скуки уже разговариваю с котами. Никогда раньше она не выказывала желания поговорить. В уголках рта затаилась какая-то невысказанность. Она отдала мне прутик с лентами и достала из пачки сигарету. Сунула не тем концом в рот. Я с интересом наблюдала, что будет дальше. Старр опомнилась в последний момент. — Совсем уже мышей не ловлю, — пошутила она и отхлебнула кофе. Я вела лентой по ковру, выманивая серо-белого пушистика из-под качелей. Он подпрыгнул, бросился на прутик и тут же отскочил. — Так поговори со мной! Она сильно затянулась и, откинув голову, выпустила длинную струю дыма. Оголилась красивая шея. Голова в бигуди казалась огромной, точно шапка одуванчика. — Раньше мы все время болтали, а теперь все так чертовски заняты — свихнуться можно! Кароли не видела? Вдали уходили в ясное голубое небо столбы пыли от мотоциклов. Мне хотелось самой стать пылью, дымом, ветром, солнечным светом над чапаррелем — чем угодно, лишь бы не разговаривать с женщиной, у которой я краду мужчину. — Кароли на дурной дорожке. — Старр вытянула ногу, изучая серебристый лак на ногтях. — Держись от нее подальше. Придется поговорить с девчонкой, остановить ее падение. Ей не помешает хорошая доза Слова Божьего! — Она сняла бигуди с одной пряди, скосила глаза кверху, принялась за остальные, складывая их на колени. — Ты у нас хорошая девочка, я раскаиваюсь. Аминь. Где Кароли? Ты ее видела? — Кажется, с Дерриком. — Я подергала прутиком у дивана-качалки, под которым прятался котенок. Старр наклонила голову вперед, чтобы снять бигуди на затылке. — Нашла кого выбрать из всей белой швали… Мамаша глупа, как пробка, полуфабрикаты в духовку сует прямо в упаковке! Она засмеялась, уронила бигуди, и котенок, показавшийся было из-под дивана, моментально спрятался. Тут до меня дошло, что она пьяна. Она держалась уже полтора года, носила на брелоке с ключами медальки анонимных алкоголиков: красную, желтую, синюю и фиолетовую, — и очень ими гордилась. Я, правда, никак не могла понять, зачем оно надо. Рэй пил, мама пила, Майкл брался за бутылку в полдень, как только заканчивал запись очередного рассказа, и не выпускал ее из рук до глубокой ночи. Вреда, судя по всему, не было никакого. Если на то пошло, теперь Старр даже повеселела. Зачем мучиться и изображать из себя святую, когда это совсем не твое? — Он от меня шалеет — я про Рэя… Мужик, которому нужна настоящая баба. — Она повела бедрами в тесных шортах, как будто на нем сидела. — Его жена ничего не разрешала. — Снова затянулась, опустив накрашенные ресницы, вспоминая. — Рэй на стену лез. Я ее видела раз, жену эту. — Отпила из кофейной чашки, и я уловила запах спиртного. — Фифа в скромненьких туфельках! В рот не брала и вообще ничего такого. Он заявлялся в клуб и грустно смотрел на нас, как голодный в супермаркете. Старр расправила плечи и перекатила их вперед, изображая, на что смотрел Рэй. Крестик в ложбинке между грудей потонул в пышной плоти. Засмеялась. Пепел посыпался на пятнистого котенка.