– Ты знаешь, я чту Дзэда, Вудэна, Джервэ… но культ Варац страшит меня. Почему одни, тем более дети, должны умирать, чтобы другие жили? Спор вряд ли имел смысл, но Эльтудинн не хотел так просто отступаться: эта бледность, кровавая улыбка, хриплый голос мучили его. У него не было иных лекарств, ни у кого их не было даже в лучшие времена, а это ― пусть кровавое ― было проверенным и благословенным. Поэтому Эльтудинн упорно, почти остервенело искал в изнеможденном рассудке хоть какие-то доводы и, как ему казалось, нашел наконец один. – Их жизнь все равно была бы страданием, ― сказал он, вполне веря себе: он не представлял, как жил бы без руки, слепым или не способным ходить. ― А так, раз пройдя смерть, может, они даже получают право на новую жизнь, в здоровом теле… – Или просто уходят в небытие, так и не узнав мира? ― Тут Вальин словно спохватился, и усмешка его стала злой. ― Впрочем, этому сейчас можно даже позавидовать. ― Он помедлил, глянул особенно пристально, так, что почти захотелось отшатнуться. ― Да. Пожалуй… жаль, что жертвой Варац не стал когда-то я. «…Жизнь была бы страданием». Сначала захотелось зарычать и ударить его, потом ― взять за плечи и легонько встряхнуть, будя, но в конце концов Эльтудинн просто сомкнул ресницы. Нужно было собраться. Удавить все ненужное, способное привести к ссоре или усугубить боль любого из них. Принять справедливость слов ― вернее, чужое право верить в них. Но спустя всего миг губы сами упрямо, твердо шепнули: – Нет, не жаль. ― Он окончательно овладел собой, открыл глаза, и пришла новая, уже другая вина. Пришлось продолжить: ― Но… прости, что я заговорил об этом. Это твой, только твой выбор, и… Он осекся: слова обессмыслились, застряли в горле. Потому что из ответного взгляда исчезла малейшая тень упрека или страха, там появились благодарность и… тоже вина. Казалось, Вальин хочет сказать что-то вроде «Я не смею так сетовать на судьбу, спасибо, что я могу делать это хотя бы с тобой». Но, подойдя еще на шаг, он прошептал лишь: – Порой я не понимаю… что привело тебя ко мне и так держит рядом? Вряд ли одна лишь судьба, которая с нами играет. ― Он пропустил меж пальцев волосы, отряхнул руку с усталым отвращением: несколько тут же выпали. Они еще казались густыми, но за последние сэлты их словно покрыла пыль, сделав тусклее, а концы начали сильно сечься. – Ты… ― начал Эльтудинн. «Ты когда-то казался мне похожим на одного человека. Порой кажешься до сих пор. То, что вас отличает, для меня еще дороже. И я не хочу, чтобы с тобой случилось то, что с ним». Но на этот ответ так и не хватило мужества, как не хватало прежде, потому он лишь шагнул уже почти вплотную и заглянул Вальину в лицо. ― Оставим это. Ты в большой беде. Тебе лучше подумать еще раз. «Не только о себе». Добавить это он не смел, понимая: они даже поймут это по-разному. Вальин услышит «…но и обо мне». Даже если сутью будет «…но и о мире». Что бы он ни услышал сейчас, он явно расстроился сильнее и словно сбросил болезненное наваждение. Отступил на полшага, отбил атаку парой простых хлестких фраз. –Тебе лучше было не нарушать перемирия и не тревожить меня. ― Он закашлялся. ― Чего ты боялся? С чего сейчас?.. ― Устало сомкнулись припухшие веки, дрогнул голос. ― Нет… не здесь. Давай уйдем куда-то, где будет чуть менее затхло и где… ― снова он открыл глаза, огляделся, поймал несколько взглядов солдат, ― где мы не будем злить всех одним своим существованием. Они это заслужили, нет? Заслужили. Как никто. Жестокий обычай ― рыть общие могилы с врагом ― существовал с первого боя, редко когда нарушался, но, увы, ни к чему пока не вел. Да, отбросив оружие и взяв лопаты, солдаты словно забывали, как еще недавно кидались друг на друга, но не начинали и говорить. Они словно… увядали, сжимались их разбитые губы, а окровавленные лица принимали странные выражения: как у ветхих небрежных статуй. Эльтудинн надеялся, что люди хотя бы думают. Хотя бы о том, как все бессмысленно. Он не ответил, лишь кивнул и, плавно обойдя Вальина, направился прочь с наполовину выжженной пустоши. Холодный ветер ― будто скользкий, липкий, ― ударил в лицо близ чахлой еловой рощи, тянущейся до самого горизонта. Эльтудинн не остановился, не обернулся, прибавил шагу. Теперь он поднимался на ближайший свободный от построек холм, зная: за ним идут, как шли всегда или как шел он сам, когда наставало время переговоров. Только король. За королем. Они воевали с тысячами, но говорили лишь вдвоем, без протоколов и свидетелей. Он выбрал скверное место: вид на ямы и пепел стал лишь лучше. К тому же продолжало дуть, но, обернувшись, Эльтудинн увидел, что Вальин, переставший дрожать и шататься, почти исступленно подставляет ветру лицо. Ветер не был морским, а дул из глубин континента, нес стылую хвойную сырость и колючий снег с гор, вот почему в серых глазах читалось облегчение. Вальин прислонился к кривой, наполовину голой, пораженной короедами ели, а потом тяжело осел меж корней и запустил в волосы пальцы. – Сколько можно? Я так устал… Он запнулся. Он говорил не о подъеме и не о сражении ― о минувших приливах, о своем правлении и недуге. Эльтудинн часто думал о том, как обманул его, пытаясь уверить: Безобразный простит отступившегося жреца, если тот станет справедливым королем. Тот стал почти святым, но бог не простил. Боги ревнивы к святости. Эльтудинн опустился на сырую траву чуть в стороне, скрещивая ноги, к склону спиной, чтобы не видеть происходящего внизу. От него вряд ли ждали оправданий, но он заставил себя сказать: – На походе настаивал совет графов. Я верю, что вы не обратите прежнее оружие против нас. Но мы не можем быть уверены, что… Вальин понял его слишком быстро. – Что мне осталось долго? ― Его голос наконец совсем сорвался. ― Что меня не сменит кто-то, кто перебьет вас из базук? ― Взгляд застыл, приковался к мокрым травинкам, а потом в воздухе прозвенел слабый грустный смех. ― О. Благодарю, что напомнил о моей Shill’ er Mortus, жизни ради смерти. Эльтудинн неотрывно глядел на тусклый сгорбленный силуэт. Честным был бы кивок, графы думали именно так, но шея стала каменной при одной мысли. Shill’ er Mortus. Уродливые слова, горькие, как море. – Любая вера, ― тихо заговорил он, злясь на свой холодный тон, на свой прямой взгляд, ― относительна, Вальин. Твоя справедливость ― равный бой. Справедливостью тех, кто сменит тебя, может оказаться уничтожение врага скорее, любыми средствами, без попыток что-то спасти. Нет? – Да, ― пробормотал Вальин, не поднимая глаз. ― Такие есть. И я понимаю их. – По обе стороны. Нет? И снова Вальин рассмеялся, уже совсем неискренне, скорее с отвращением. – Один из моих ближних графов всякий раз, как я иду на переговоры с тобой, советует мне спрятать нож в рукаве… Умно, да? Эльтудинн догадывался, кто этот граф, видел его и сегодня ― черноволосого, ухоженного, синеглазого и в плаще цвета крови. Его идеей было выжечь линию боя, чтобы дезориентировать врага. И ведь ни пятна копоти не осталось у графа на одежде. – И ты прячешь? ― Эльтудинн приподнял брови, силясь не поддаваться дурным порывам и обратить все в шутку. Подался ближе. ― Мне бояться? Ну-ка покажи. Вальин неожиданно подхватил его натянутое веселье: улыбнулся и послушался, оттянул сначала один рукав, потом другой. Там не было ножей. Бледные пальцы дрожали так, что прочие слова ― шутливые уверения в ответном безоружии, утешения, что угодно ― померкли. Хотелось приблизиться еще. Коснуться лбом лба, как они иногда делали, когда один утешал другого, вместо того чтобы в очередной раз ударить. И долго-долго молчать под серым небом. Каково отсчитывать собственное угасание? И почему угасающему никак не отдать немного своего огня? Что-то похожее Эльтудинн чувствовал лишь раз ― стоя над отцом. И не понимая, что, возможно, для его спасения достаточно вырвать мокрую тряпку из дядиных рук. – Во избежание новых нарушений, ― Вальин собрался, глянул в упор и заговорил тем бесцветным металлическим тоном, каким зачитывал приказы солдатам, ― мы возведем здесь крепость. Мы не верим ни в какие подачки пиролангов, не станем ничего искать и, по крайней мере, не пустим сюда тех, кто верит. Эти земли мертвы, и даже у гробниц должна быть стража. Пока могильником не стал весь мир. А Эльтудинн неожиданно понял, что почти не слушает: перестал, еще когда прозвучало: «Возвести крепость». Он вспомнил, как однажды увидел Вальина в тихой бухте: там он пытался строить замки из песка, но все рассыпáлись. Нынешние форты Крапивы стояли незыблемее, были, по рассказам, стройны и прекрасны. Интересно, помнил он те, что оставил в руинах в день Соляной бойни? – Стройте. ― Не ответить было нельзя, но не стоило и обещать лишнего. ― Правда, не обещаю, что мои люди не сравняют эту крепость с землей или не решат построить свою. Не всем нравится миротворчество, Вальин, и не все доверяют тебе… «…как я». Этого не требовалось произносить. – Я знаю. ― Вальин кивнул, снова немного ожил. ― Довольно и этого, благодарю за понимание. ― Тон все еще был печальным, а брови вдруг сильнее сдвинулись. ― Хотя, знаешь, порой я думаю… может, правильнее внять советам некоторых графов? Просто взять и сжечь все это, чтобы соблазнов не было ни у кого? ― Он повел рукой вокруг. Больной лес. Холодные холмы. Еще один фрагмент общей истории. – «Помни, ― Эльтудинн снова поймал его взгляд и удержал, ― даже если ничего не получится, тебе есть куда вернуться». Эти слова оказались для меня когда-то очень важны. Ты не думаешь, что они важны… –Им? ― легко угадал Вальин. Отсюда, конечно же, не было видно далеких Силльских гор, поэтому он запрокинул лицо к небу. ― Может быть. Но никто их не сказал. Может, решись Бьердэ прямо поговорить со мной, я… Заканчивать он не стал. Помедлил, пожал неопределенно плечами и признался: – Я все еще порой злюсь на него, поэтому не хочу об этом. ― Взгляд опять потеплел. ― Но ты прав в главном: наши соблазны ― чей-то дом. А нам, пожалуй, стоит как можно скорее возвращаться по своим, и… Говоря, он стал было подниматься, но не смог встать: ноги подогнулись, он снова тяжело упал на колени и осекся. – Я… ― Закрылись глаза, голова начала клониться. ― Прости, я… Он теперь все шарил, шарил вокруг, словно ища что-то ― так близорукие люди ищут упавшие очки. Но раз за разом пальцы лишь в судороге стискивали траву, резались об нее: на пироланговых холмах во многих местах росла жесткая неприветливая осока. – Стой. ― Эльтудинн снова подался навстречу, коснулся его предплечий, останавливая судорожные попытки найти опору в пустоте. ― Стой… ― Слабый свет из-за туч блеснул на серебряной вышивке плаща, на влажных от мороси волосах. Вальин с трудом вскинулся. Крови на его платке стало намного больше, в глазах проступили слезы боли. ― Слышишь меня? Можешь дышать? Говорить? Но, не успев ничего ответить, он просто застонал, обмяк и упал вперед. Его пришлось поддержать, осторожно приклонить голову к своему плечу. – Вальин… Он задрожал, не в силах даже отстраниться. Ладони были ледяными, а лоб пылал. – Можешь?.. Все это тоже было, было не раз, и всегда Эльтудинн боялся прочитать в глазах, полных бессилия, «нет» или не прочитать вовсе ничего. Но Вальин собрался, наконец посмотрел в ответ ― мутно, точно и прикосновения, и вопросы мучили его, ― и кивнул. – Не бойся. ― Он поднял трясущуюся ладонь, закрыл здоровый глаз. К Эльтудинну обращена была теперь только мутная пустота над алой полоской несуществующей улыбки. ― Даже я давно не боюсь, просто устал… ― Слеза все же потекла по щеке. ― Прости. Бесконечно повторяю это сегодня, снова прости, но… …других слов нет. – Знаю, ― шепнул Эльтудинн и в который раз ужаснулся еще одной привычной мысли. ― Ты становишься все больше похож на своего прежнего бога. «А я все больше хочу, чтобы ты мог быть человеком». Но он промолчал. Сжал руку на чужом плече крепче, понял, что, как всегда, правильнее отвлекать, говорить о чем угодно ином, о самом далеком от боли, и потому просто, не поясняя ничего, спросил: – Ди Рэсы?.. Вальин, конечно, понял, снова кивнул, и голос его опять смягчился. – Да. Я уже возвожу стены. И я выбрал Вудэна и Дараккара, в память о… Эльтудинн молчал. Снова вспоминал почему-то хрупкие замки из песка. – О месте, где встретил тебя, и о том, чьими глазами смотрю на мир, ― Вальин говорил рвано, с паузами, но упорно говорил. ― И пусть все повторится, пусть меня убьют, как отца, тогда я пойму, что руки пора опустить. Но пока море, звезды и разум говорят, что это не так, что мы все нужны друг другу. Ты… слышишь их? Море. Звезды. Разум. Лишь последний еще хранил верность, и то не всегда. – Я слышу тебя, ― просто сказал Эльтудинн. ― Этого довольно. Они немного помолчали. Над головами бежали серые плотные тучи, в редких прорехах между ними серебрился свет. Ветер обдувал лица, но, кажется, Вальину больше не приносило облегчения даже это. Он смог отдышаться, отстраниться, но сгорбился и закрыл лицо руками. Тоже казался статуей, как роющие могилы солдаты. – Кого выбрал ты? ― все же спросил он хрипловато. ― Как идут дела? – Луву и Варац, уже пишутся фрески. ― Даже получилось усмехнуться. ― Я скучен, но я просто люблю красивых женщин. Их лики идут моей столице. Вальин отвел вдруг ладони от лица, опять глянул в упор. Тонкий нос его сморщился, а взгляд просветлел. Ответ явно развеселил его, а в чем-то и удивил. И можно было даже угадать, что он сейчас скажет: – Красивых? Черепаха с этим ее панцирем далеко не красавица… Эльтудинн просто не мог не вступиться за честь почтенного божества. – Ну нет, она недурна, особенно спереди. Хотя не скрою, вряд ли бы я на ней женился. Задаюсь порой вопросом, может ли она спрятаться в свой панцирь целиком… – Богохульник! ― выпалил Вальин. Он, скорее всего, даже заулыбался. ― Строишь ей храм, а сам говоришь такие вещи! Не может, конечно, она же выглядит как человек! И ей, скорее всего, помешает грудь, она… слишком большая? И они засмеялись, больше не отводя друг от друга глаз. Смех Вальина был глухим, но там снова звенела жизнь, и потому Эльтудинн внимательно вслушивался. Старался запомнить. Обещал себе впредь искать больше слов, чтобы в мирные часы смех этот звучал чаще. Кто-то из лекарей говорил ему, будто смех ― тоже лекарство. Продлевает жизнь. Помогает быстрее заживать ранам. А ведь правда, в старые времена отец часто отправлял в больницы бродячих артистов, чтобы те развлекали людей. Дядя за это платить отказался, прилюдно назвал чушью. Надо бы возобновить… Он не успел ни додумать мысль, ни озвучить ее: свистящий вздох вырвался из горла Вальина, смех перешел в кашель. В глаза вернулся страх, вновь начала крениться голова. – Что?.. ― Эльтудинн подался ближе, но теперь его остановили.