– Да, я редко говорю о ней, потому что она живет в Индонезии? Черт возьми, всякий раз, когда вру, я произношу фразы в вопросительной форме. И я почти уверена, что Нейтан тоже заметил эту фишку, потому что сейчас он подозрительно сужает глаза. – Ладно, – говорит он, наконец. Это выражение разочарования на его лице разрывает мое сердце на миллион кусочков, и, прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, он слегка от меня отворачивается. Это, мать его, самое худшее. Я сжимаю руки в кулаки. Последнее, что я хотела сделать, это причинить боль Нейтану, но, очевидно, вся эта ложь привела именно к этому. У меня на глаза наворачиваются слезы. Я просто… боже. Просто что? Не знаю, что, черт возьми, делать, да даже если бы и знала, сейчас ничего нельзя предпринимать. Не перед двумя сотнями гостей, его родителями, Стафани и амой. Все, что я могу, это поприветствовать свою семью с фальшивой теплотой, когда они подходят к нам, и громко сказать: – А, вы привезли попо! Какой чудесный сюрприз! А затем наклониться и поцеловать третьего дядю в щеку. Энни подходит, крепко обнимает маму и тетушек и посылает им воздушные поцелуи, а затем переключает внимание на третьего дядю. Она слегка наклоняется и кричит: – Здравствуйте! Добро пожаловать в Англию! Конечно же, третий дядя даже не шелохнулся. Энни смотрит на нас с неуверенной улыбкой на лице. – Э-э, как мило, что вы приехали! – она снова кричит третьему дяде. – Я думаю, моя бабушка спит, – быстро говорю я. – Долгий перелет и все такое. Правда, ма? Бабушка же спит? Некоторое время до мамы не доходят мои слова. Она просто моргает, глядя на меня, и очень медленно произносит слово «бабушка». Затем до нее вдруг доходит, и она сразу оживляется: – О да! Да, бабушка. Да, это наша бабушка. Брови Энни поднимаются домиком. – О боже. Так это твоя прабабушка? Это невероятно! – Нет, это моя бабушка, – вмешиваюсь я, а потом задумываюсь, а зачем я, собственно, вмешалась. Какая разница, за чью бабушку мы выдаем третьего дядю? – А? Ладно, – говорит Энни. – Что ж. Наступает неловкое молчание, мы все просто стоим и улыбаемся друг другу с фальшивой вежливостью. Нейтан слегка кивает кому-то вдалеке, и, вздрогнув, я понимаю, что он кивает аме. Логично. В конце концов, она же наш свадебный организатор. Он просто таким образом намекает ей начать празднование. Нам приходится сделать небольшую перестановку, чтобы за нашим столом поместился третий дядя, но проделав все необходимое, мы наконец занимаем свои места с явным облегчением. Двери снова открываются, и в зал входят официанты, неся подносы с разными блюдами. У меня моментально начинают течь слюнки от голода. А когда я вообще ела в последний раз? Воу. Похоже, это было накануне вечером. Я уже почти двадцать четыре часа без еды. Неудивительно, что чувствую себя такой нервной и излишне эмоциональной. Но, как только передо мной ставят тарелку с замечательным салатом, я с содроганием понимаю, что вот оно. Наверное, именно так Стафани и ее семья планируют убить Лилиан! Это было бы так просто. Мы заранее распределили места для гостей, поэтому они заранее знали, где будут ее тарелка, ее бокалы, ее вилки и ложки. О боже. Я смотрю на соседний столик, где сидит Лилиан. Официанты еще не донесли еду до ее стола. Я настойчиво хлопаю ма по руке. – Ма, си иту, – шепчу ей я на индонезийском. Сидя рядом с Нейтаном, я не могу сказать ничего более конкретного, чем «дело». – Апа иту? Что за дело? Я стискиваю зубы. Черт возьми, ма, давай. – Иту, – многозначительно повторяю я, расширяя глаза. – А? Апа? Кенапа? – голос мамы становится громче. – Все в порядке? – устало спрашивает Нейтан. Я киваю и заставляю себя улыбнуться, прежде чем повернуться к маме и прошептать: – Пембунухан. – Убийство. Она выпучивает глаза от шока, как будто мысль об убийстве стала для нее неожиданностью. О боже, нет слов, чтобы описать, как это ужасно, что ма пьяна. Затем, к счастью, на ее лице появляется некое озарение, и она глубокомысленно кивает. – О да. Пембунухан. – Она тянется через третьего дядю и что-то шепчет старшей тете, которая уже наполовину съела свой салат. Старшая тетя тут же дергается, и они обе уставляются на Лилиан. Мое сердце замирает. Официанты подходят к столику Лилиан и начинают разносить всем салаты. Мама и старшая тетя, должно быть, тоже это поняли, потому что обе живо подскакивают. На самом деле, ма вскакивает так быстро, что ее стул с грохотом заваливается на пол. Этот грохот оказывается таким громким, что в зале мгновенно воцаряется тишина, и все смотрят на нас. Вот же проклятье. Ма выглядит испуганной, но ее можно понять. «Господи, да сделай же что-нибудь!» – вопит мой разум. Но в голове пустота, ни одной идеи. Я просто ловлю на себе взгляды всех присутствующих, особенно Энни. К счастью, старшая тетя, которая гораздо продуманнее меня, гордо поднимает подбородок вверх и начинает говорить громко и четко: – Всем здравствуйте! Меня зовут Фрия, и я старшая тетя Мэделин. Среди толпы слышится тихий ропот, и все немного расслабляются, когда понимают, что настало время речей «Ах, это речи. Точно». Сделать вид, что собираешься произносить речь, умно. Слава богу, у старшей тети хорошо работает смекалка. Но расслабляюсь я ненадолго. Потому что после того, как она закончила представляться, становится очевидно, что старшая тетя понятия не имеет, что говорить дальше. Она смотрит на меня. Потом оглядывается на гостей. – Спасибо вам всем за то, что пришли, – говорит она, запинаясь. Но тишина прямо оглушает. Я должна спасти ее. И уже было собираюсь встать, когда она продолжает: – За то, что пришли на свадьбу моей Мэдди. – Она снова смотрит на меня, и ее лицо смягчается. – Вы знаете, я не мама Мэдди. Но всегда относилась к ней как к дочери. С самого ее рождения я любила и люблю ее как свою дочь. Потому что дочери – это ведь благословение, правда? Толпа бормочет что-то в знак согласия. Большинство людей добродушно улыбаются. Что ж, похоже, это реально работает. Но я не могу просто сидеть на месте и расслабляться, ведь что произойдет, когда старшая тетя закончит свою речь? Люди вернутся к своей еде, а мы вернемся к исходной точке. Пока старшая тетя продолжает говорить, я шепчу ма: – Нам нужно помешать Лилиан начать есть. Ма таращит на меня глаза. – Да, – медленно произносит она. Она достает свой телефон и набирает сообщение. Через несколько мест от ма вторая тетя и четвертая тетя достают свои телефоны, смотрят в них и начинают печатать что-то в ответ. Я сразу замечаю, что Энни видит этот обмен сообщениями и наблюдает за ним с открытым неодобрением. Я думаю, с ее точки зрения, ма и остальные ведут себя неподобающе грубо, учитывая, что их старшая сестра в этот момент произносит речь. Странная нотка в голосе старшей тети заставляет меня поднять глаза, и, к своему ужасу, я обнаруживаю, что она снова плачет. ЧЕ-Е-ЕРТ. Я застываю в ужасе, пока старшая тетя, рыдая, продолжает: – И теперь моя прекрасная дочь покидает меня, выходит замуж в чужой стране, может быть, после этого и жить будет в чужой стране, кто знает? Вот как мой сын Расс, вы знаете, покинул меня, живет так далеко, никогда не навещает меня. Я вскакиваю и спешу к старшей тете, обнимаю ее и громко благодарю за замечательную речь. Но потом понимаю, что, сделав это, как бы намекнула на конец речи. Раздаются негромкие вежливые аплодисменты, а затем звяканье столовых приборов, и гости снова приступают к своей еде. Я в отчаянии смотрю на свою семью, и тут вскакивает вторая тетя и выкрикивает: – У меня тоже есть речь! – Боже мой, – бормочет Энни, выронив вилку из рук, и начинает промакивать рот салфеткой. Все выжидающе смотрят на вторую тетю, которая в это время таращится на меня. – Я… э-э-э… я вторая тетя. Меня зовут Энджелин. Здравствуйте. Да, всем привет. Ах, вы знаете, чем я люблю заниматься? О нет. Нет, нет, нет. – Тай-чи! – гордо заявляет вторая тетя, принимаясь за свое любимое дело. – Вставайте, мы все займемся тай-чи! Все начинают смотреть друг на друга, и у всех на лицах застывает одно и то же выражение: «Какого хрена». – Да, это традиция китайско-индонезийской свадьбы, – говорит вторая тетя. Несколько гостей с нашей стороны семьи хмурятся и пожимают плечами. – Это принесет удачу молодоженам. В противном случае они будут прокляты навеки. Давайте, вставайте все! – Громко хлопая в ладоши, она начинает ходить по залу, призывая людей подняться. О боже. Все намного хуже, чем я ожидала. – Она сейчас серьезно? – спрашивает Энни. – Ну, немного размяться перед едой даже полезно, – отвечает Нейтан. Он поворачивается ко мне и бросает на меня недоумевающе-вопросительный взгляд. Я беспомощно пожимаю плечами. Но затем понимаю, что эта вакханалия, которую устроила вторая тетя, дает нам идеальную возможность действовать. Сейчас, пока все отвлеклись на ее тай-чи, у нас есть шанс заняться Лилиан. Я подхожу к другой стороне стола и шепчу четвертой тете: – Ты можешь как-нибудь отвлечь Лилиан? Помешать ей есть? Четвертая тетя кивает, расправляя плечи и хрустя шеей. – Оставь это мне, малышка. – Она направляется к столу Лилиан, и каждый ее шаг буквально излучает уверенность. Я возвращаюсь на свое место. – Эм, не хочу никого осуждать или типа того, – начинает говорить Нейтан, – но я провел около полудюжины китайско-индонезийских свадеб в отеле, и ни на одной из них не было тай-чи. – Ну, ни на одной из этих свадеб не было второй тети, – слабо замечаю я. – Верно… – Давайте, все встаем! – повторяет вторая тетя снова. Крис встает, выглядя как испуганный ребенок, и его отлично можно понять. Рука Энни взлетает и с неумолимой твердостью приземляется на его руку. Она свирепо смотрит на него: – Ты забыл, что случилось в последний раз, когда ты купился на эту ее чепуху? Часть меня возмущена тем, что она назвала тай-чи «чепухой». Знаете, это из разряда «я могу называть свою маму сучкой, но ты не смеешь ее так называть». За исключением того, что мне бы никогда, никогда не пришло в голову назвать ма сучкой в реальной жизни, или даже назвать ее так про себя, даже производя диалог в своей собственной голове. Мысль о том, чтобы назвать ее сучкой, заставляет меня поморщиться.