Проститутки выгрузились во дворе между бараками, зашли в один из них. Внутри было много немецких офицеров, некоторые в форме вермахта, но большинство из СС. Они жили вполне прилично, спали на чистом белье, нормально питались, потребляли спиртное. По бараку плавала угарная сивушная вонь. Эти люди не выглядели подавленными. Появление путан они встретили радостными криками, тут же разобрали их. Всем не досталось, но ничего страшного в этом не было, офицеры терпеливо ждали своей очереди. Это был какой-то шалман – табачный дым, пьяный смех. Немцы делали все, что хотели. Они не могли только выйти на свободу. Женщинам давали выпить, кормили мясом, потом с пьяными выкриками бросали в койки. Эти люди были расслаблены, многие набрались и ни на что не были способны в постели. Какой-то штурмбаннфюрер начал буянить, залепил синяк безутешной вдове Магде Штингер. Бедняжка аж повалилась на пол. В барак вошли двое британских военных, взяли пьяного эсэсовца под локти и вывели на улицу. – Это точно были англичане? – уточнил Градов. – Флаги там не висели, – ответила Шарлотта. – Но разговаривали они на чистом английском. Я могу отличить их речь от выговора янки, до войны училась на филологическом факультете в Нюрнберге. Веселье продолжалось до утра. Британцы не препятствовали. Девчонки были измотаны до предела, к утру стонали, с трудом волочили ноги. Инга вяло шутила. Мол, мы прошли испытание на стойкость, теперь нам ничего не страшно. Немцы пили всю ночь, засыпали, потом продирали глаза, набрасывались на женщин, снова забывались. К рассвету вся орава выдохлась, потолок барака трясся от богатырского храпа. Британцы собрали девчонок, затолкали в автобус, повезли обратно в город. Они проспали всю дорогу. На задворках «Золотого гуся» Конрад, сдерживая смех, объявил проституткам благодарность, дал выходной. Убытков заведение не понесло, поездку оплатили то ли англичане, то ли немцы. – То есть эти люди не выглядели военнопленными? – спросил Градов. – Не считая того, что они не могли выйти за пределы лагеря? – Да, это так, – сказала Шарлотта. – Они вели себя раскованно, развязно, ржали как лошади. – Там были только офицеры? – Думаю, да. Но лагерь большой, не знаю, кто там еще. Простите, господин офицер, все это было как в тумане, я плохо помню, мы сильно устали, были измучены. – Эти люди разговаривали между собой? – Эти люди были в стельку пьяные. Я с трудом вспоминаю их имена – Дитрих, Отто, Вильгельм, Курт. Один из них смеялся. Мол, надо меньше пить. Завтра эти проклятые британцы снова поднимут нас ни свет ни заря, заставят делать зарядку, отправят командовать солдатами, гонять их до упада, отрабатывать навыки рукопашного боя. Другой возражал. Завтра не поднимут. Оберштурмбаннфюрер Зальцдорф выбил для нас выходной. Он, собственно, и договорился с союзниками о вечеринке и доставке шлюх из Берлина. Честь и слава оберштурмбаннфюреру Зальцдорфу! Один из этих офицеров – его звали Иоганн – сильно расчувствовался, когда мы лежали с ним в кровати после совокупления. Он даже пустил слезу, стал говорить какие-то человеческие слова. Мол, ты такая хорошая, я обязательно тебя запомню, найду после победы, куплю домик в Шарлоттенбурге, перевезу тебя к себе. Разумеется, он забыл о своих словах через пару минут, уснул, стал громко храпеть. – После победы? – с удивлением сказал Градов. – О какой победе он говорил? – Не знаю, господин офицер, но он так и сказал. Офицеры несколько раз поднимали тост за грядущую победу над большевиками и за то, чтобы в Германии не осталось ни одного русского солдата. – Что-нибудь еще можешь вспомнить? – Это непросто, господин офицер. Для меня это была тяжелая ночь, я не запоминала, о чем говорили эти люди. Они пили за грядущее процветание рейха, увы, без фюрера. Кто-то кричал, что ждет не дождется, когда же им будет выдано оружие. Спина у майора похолодела. Возможно, не стоило относиться ко всему серьезно. Это мог быть обычный пьяный треп героев, проигравших войну. Шарлотта съежилась, опустила глаза. – Возможно, ты нам еще понадобишься, – сказал Градов. – Сделай так, чтобы мы долго тебя не искали. – Но вы же обещали, господин офицер. – Обстоятельства изменились. И никому ни слова. Ты же не хочешь, чтобы тебя нашли мертвой в мусорном баке? – Святой Иисусе, что вы такое говорите? – Ну, ты и наговорил, майор, – справившись с бледностью, проговорил полковник Троицкий. – Давай сделаем сухой вывод из всего этого. Где-то в Потсдамском лесу, возможно, на территории бывшего концлагеря, британцы содержат немецких военнопленных. Их там предположительно несколько сот. Рядовой состав проживает отдельно от офицеров. Но это не простые заключенные. Режим максимально ослаблен. Солдаты занимаются физической подготовкой, сохраняют форму. Офицеры ведут себя как вольные люди. Они сыты, пьяны, носы в табаке, всем довольны. К ним привозят из Берлина шлюх, с которыми они закатывают разгульные вечеринки. Немцы уверены в том, что скоро все вернется. Большевики будут изгнаны, рейх возродится, пусть и несколько видоизмененный. Англичане их откармливают и отпаивают, словно для чего-то готовят. – Это только один лагерь, – добавил Градов. – Мы ничего не знаем про другие. – Да уж, умеешь ты поднять настроение. Так что все это значит? Готовится ряд вооруженных провокаций? Планируется вероломное нападение на наши войска в Берлине? Тебе не кажется, что это бред сивой кобылы? – В сорок первом тоже никто не верил, что на нас нападет Германия, – сказал Градов. – Она считалась нашим другом. Точно так же, как нынче Америка, Британия и иже с ними. – Какую ты чушь несешь! – Полковник схватился за голову, провалился в задумчивость, потом поднял глаза на майора, застывшего посреди кабинета. – Присесть не хочешь? – Не хочу, товарищ полковник. Но если вы приказываете… – Да делай что хочешь, – заявил Троицкий. – Не знаю, связано ли это с нашими событиями, но источник в штабе бригадного генерала Джеффри Томпсона сообщает, что в ближайшее время в британский сектор Берлина прибывают серьезные подкрепления. Это две моторизованные бригады, два автомобильных полка, артиллерийский полк и бригада канадских мотострелков. При этом те части, которые находились здесь ранее, англичане выводить не собираются. Вот дьявол, неужели союзники собираются на нас напасть? Но это же абсурд. А при чем здесь немцы? – Вот это самое интересное, товарищ полковник. Сколько войск сюда ни доставляй, Красная армия все равно всех сильней. Они окончательно выжили из ума, хотят сохранить и перевооружить часть немецкой армии, чтобы она оказала им содействие. – Только в плане бреда, майор, – сказал полковник, соскочил со стула и начал мерить шагами кабинет. – И что я, по-твоему, должен доложить вышестоящему начальству? – Докладывайте как есть, товарищ полковник. – А как оно есть? – Троицкий встал, устремил на подчиненного жгучий взгляд. – Мы сами ни черта не понимаем. Думаешь, они разберутся? Ладно, не будем пороть горячку. Время мы имеем. Твои предложения? – Берем Шарлотту и едем к этому славному местечку, о котором она рассказала. Сами дорогу не найдем, а она знает хотя бы приблизительно. На рожон не полезем, но со стороны понаблюдаем. – Это правильно, надо оценить масштаб. Но сегодня не поедете, займитесь другими делами. Я должен доложить начальству, получить разрешение. За подобное самоуправство нас по головке не погладят. Если британцы вас засекут, то обвинят в открытом шпионаже, во вмешательстве в их дела. Хрен тогда мы отмажемся. Нам скандалы не нужны. Отныне каждый шаг только с санкции. Да, мы прикрываем свои задницы, – заявил полковник. – Не смотри на меня так. Работать через голову начальства не позволю. Продолжаем копать. Нам нужны крепкие доказательства, понимаешь? Мы можем сколько угодно подозревать союзников в вероломстве, но предъявить им нечего. Покажем Арбатова? Повторим рассказ проститутки? Не смеши. Утром подойдешь, получишь указания. Надеюсь, тебе есть чем заняться сегодня вечером. – Полковник пристально посмотрел ему в глаза. – Хорошо, Градов, я понял, что у тебя на уме. Считай, что даю разрешение на работу в тылу неприятеля. Смотри, чтобы не повторилась вчерашняя история, когда мы не знали, где ты находишься. Адрес оставишь своим ребятам. Надеюсь, ты плодотворно проведешь это время. – Полковник замолчал, не сдержался и сплюнул. Глава восьмая Дженни открыла, ничего не спрашивая, словно знала, кто находится за дверью. Девять часов вечера, сумерки. Градов знал, что она одна дома. Он следил из скверика, видел, как Дженни пришла со службы, дал ей двадцать минут на то, чтобы она привела себя в порядок, поднялся, постучал. – Вот так сюрприз! – Девушка заулыбалась. Она куталась в халат, волосы были мокрые, взъерошенные. Градов внимательно наблюдал за ее лицом. Сначала на нем было написано что-то вроде испуга, растерянности, потом появилась эта улыбка. Чувств целый вагон, но она действительно была рада его видеть! Дженни машинально заговорила по-английски, потом спохватилась, перешла на русский: – Владислав, вам удалось меня удивить, я приятно поражена. Как вам удалось сюда вырваться? – Дали увольнительную до утра, – ответил он и стыдливо улыбнулся, наблюдая за ее реакцией. – Как здорово! – Дженни засмеялась, втащила его за руку в квартиру. Влад снова боролся с бесами противоречия. Но какой смысл в этом, если он сам сюда пришел? От девушки приятно пахло, она была свежа, за минуту до его появления вышла из душа. Он гладил ее по мокрой головке, целовал в губы, в смеющиеся глаза, старался не думать, кто она такая и сколько бед может принести ее деятельность родному государству. В данный момент для него это была просто женщина. Халатик стек на пол, под ним ничего не было. Он обнимал трепещущее тело. Они короткими шажками приближались к кровати. Упали на пол ремень с кобурой и портупеей, офицерский китель. Из постели в этот вечер можно было не вылезать, но Дженни жаловалась на голод. Ведь она в течение дня почти не ела. Электрическая плита работала, из крана текла прохладная вода. Девушка колдовала у плиты в расстегнутом халате, жарила бекон, который принесла с собой, заливала его куриными яйцами. Градов притащил с собой сетку с тушенкой, и этот факт британскую разведчицу весьма развеселил. – Как мило, – заявила она. – Знаешь, Влад, я ничего не имею против советского мяса. Надеюсь, у вас такие же коровы и они так же жалобно мычат. Ты подкармливаешь британскую военнослужащую. Думаешь, наши люди голодают? Он отбивался, качаясь на колченогом табурете. Мол, это русская традиция, нельзя приходить в гости с пустыми руками. А тушенка очень хорошая, снабженцы поделились, еще не успели ее разворовать. Дженни со смехом прыгнула ему на колени, обвила шею тонкими руками, стала целовать, потом спохватилась. От плиты уже несло гарью. Она соскочила с его колен, отставила сковородку. Еда почти не испортилась. Дженни жадно ела, держа столовые приборы по всем правилам этикета, возмущалась, почему он отказывается от яичницы с беконом. Это блюдо годится на любое время суток. Он пожертвовал свою порцию в пользу голодающих, смотрел, как девушка ест. В ней было что-то непосредственное. Не исключено, что она притворялась, возможно, такая и была за пределами работы. «А ведь записку Арбатова Дженни наверняка передала начальству, – подумал Градов. – Что будут делать ее боссы, когда узнают, что тот провален? Они уже, наверное, в курсе. Не терзает ли ее мысль о том, откуда взялся в самый интересный момент этот подозрительный русский с погонами майора? Она не могла не доложить про меня руководству. Тем более что нас видел Бенни Уилсон. Меня должны проверить на предмет принадлежности к штабу артиллерийского полка. Но эта процедура займет время, сделать это непросто, и беспокоиться пока рано, можно расслабиться». Полночи они провели в любовных утехах, несколько раз перестилали смятую кровать, потом лежали, выбившись из сил как после марафона, пили воду из стеклянного графина с узким горлышком, курили каждый свое. – Твое начальство знает, где ты сегодня пропадаешь? – осведомилась Дженни. – Да, сегодня меня не хватятся. Нет, они, конечно, не знают, что я у тебя, – ответил Градов и усмехнулся. – Расскажи о себе, – внезапно попросила Дженни. В глубине его сознания тут же проснулся контрразведчик. – Да нечего рассказывать. В Гражданскую войну был отчаянно молод, чтобы участвовать в боевых действиях. Сирота казанская. Не поверишь, но я именно оттуда. Родители, подозреваю, были из бывших, но это не проверить, документы не сохранились. Остались смутные воспоминания, из которых явствует, что мои родные были никакие не пролетарии. Два года в детском доме, путевка в большую жизнь, работа на заводе. Поступил на картографический факультет, окончил, потом оказалось, что все напрасно, не мое. Пошел в кавалерийское училище. Служил на Дальнем Востоке, в Средней Азии, сменил воинскую специальность. Перед началом войны оказался в Сибири. Когда все началось, подал рапорт об отправке на фронт, но его не удовлетворили. В действующую армию попал только в сорок четвертом. Сразу ранение, месяцы в госпиталях. В Берлин нашу часть ввели, когда боевые действия уже закончились. – То есть ты фактически не участвовал в этом кошмаре?