– Вот именно. Теперь понятно, для чего им требовались люди штурмбаннфюрера Нойманна. Соображаешь, командир? Их ждали в Тиргартене, помнишь? Разоружили бы для отвода глаз, подкормили, дали выспаться и снова в бой против ненавистных русских. – Все правильно понимаешь. Нам нужно убираться отсюда, капитан, и обязательно добраться до своих. Иначе зря погиб Егорка. Мрачные взоры перекрестились на теле товарища. Оно находилось в машине на заднем сиденье. Лейтенант лежал с подогнутыми ногами, укрытый куском брезента. В голове Градова мелькнула картинка. Сейчас он поднимется, сбросит брезент, сладко потянется и начнет выяснять, не пропустил ли чего. – Все, поехали. – Градов забрался на водительское место. – До рассвета нужно выбраться из этого района. Если попадем в засаду, то один будет отбиваться, другой отправится к нашим. Рисковать не можем. Кто-то должен дойти. – Он завел двигатель. – Послушай, командир, а мы ничего не забыли? – вдруг глухо произнес Нагорный. Влад повернулся к товарищу. Несколько секунд они недоуменно смотрели друг на друга. Память возвращалась к ним через пень-колоду. С этими новостями можно было даже про маму родную забыть. – Вот черт! – Градов хлопнул себя по лбу. – У нас же немец в багажнике. Словно в подтверждение этих слов где-то сзади прозвучал глухой стон. Не сговариваясь, офицеры выскочили из машины и бросились к багажнику. Там действительно лежал человек, о существовании которого они просто забыли. Седой мужчина с морщинистым лицом свернулся кренделем, прерывисто дышал. Он приходил в себя, испытывал мучительные неудобства. Офицеры переглянулись. – Вот это да, – пробормотал Нагорный. – Память у нас с тобой, командир, что надо, можем одолжить кому-нибудь. Что будем делать с этим типом? Достанем из багажника и пристрелим? На кой ляд он нам сдался? – Подождите, не стреляйте, – вяло пробормотал пленник по-русски. – Я подполковник Фридрих Каттлер, работал в абвере, служил под началом полковника Георга Хансена. С июля сорок четвертого подчинялся непосредственно бригаденфюреру СС Вальтеру Шелленбергу, но никогда не состоял в СС. Он мог не объяснять. После памятного мятежа, состоявшегося в июле сорок четвертого года, абвер был расформирован, все разведывательные структуры сведены в один из отделов РСХА. Впрочем, лучше они от этого работать не стали. – Вы уверены, что ваша фигура достойна внимания, герр Каттлер? – учтиво осведомился Влад. – Война окончена. Вы, кстати, в курсе? – Да, я знаю. Три недели назад меня арестовали британцы на моей семейной вилле в Батен-Дагенау, поставили условия. Я согласился на них работать в обмен на безопасность моей семьи. Признаю, что этим самым совершил грубейшую ошибку. Англичане мне доверяли. Я несколько лет занимался подготовкой агентов в русском тылу, и мне было что им рассказать. На новой работе я занимался тем же, но уже в мирное время. Мои люди вербовали особо информированных военнослужащих Красной армии. Уверен, что принесу вам пользу, если вы пообещаете, что сохраните мне жизнь. – Командир, да это же кладезь! – заявил Нагорный. – Он ведь может знать про крысу в нашем штабе. – Но сегодня вы занимались несвойственной вам работой, герр Каттлер. – Градов все еще сомневался. – Действовали в поле, так сказать. Разве к лицу птице такого полета бегать за какими-то русскими? – Для британской разведки я использованный материал. Они получили от меня все, что могли, обещали, что это мое последнее задание – возглавить группу реагирования, сформированную из бывших сотрудников полиции и СД. У них не хватало исполнителей, за последние дни они потеряли многих, а у меня есть необходимая подготовка. – Мы вас поняли, герр Каттлер. Полежите еще. – Градов захлопнул крышку багажника, пристально уставился на напарника. – Это шанс, Юрий Иванович. С немцем надо плотно пообщаться. Но везти к нашим его нельзя. Будем снова искать укромное местечко. Допрос ценного кадра проходил в лесу, недалеко от завода. Контрразведчики позволили пленнику размять ноги, пройтись по траве. Уже светало, из полумрака проступали деревья. Сбежать человеку со связанными руками было непросто. Градов сунул ему в рот сигарету, он жадно дымил. Беседа проходила в доверительном ключе. О том, что союзники намерены атаковать советские войска в Берлине, герр Каттлер не знал, но догадывался. О лагерях, где собирали солдат, готовых к бою, он был осведомлен. Война ему смертельно надоела. Он был согласен на плен, тем более британский. Англичане оставили его на свободе, но связали кабальными условиями, заявили, что его родственники у них на виду. В первых числах мая они охотно отбирали на секретную службу толковых немецких специалистов, не гнушались даже членами СС. Герр Каттлер продолжал заниматься своей основной работой – агентами в советском тылу. Теперь уже британскими. Структура УСО была довольно запутанной. Уилсон и миссис Майерс числились в операционном департаменте, хотя приказы и распоряжения получали из главного военного штаба. Каттлер же угодил в так называемый отдел особого планирования. Эти подразделения занимались схожей работой, но у ООП имелась еще одна функция: исправление ошибок, наделанных другими службами. Уилсон и Дженни в своей работе допустили непоправимые просчеты. Арбатов быстро провалился, выбыл из строя Краузе. Советская контрразведка вышла на объект, расположенный в лесу, заинтересовалась Дженни Майерс и Бенджамином Уилсоном. Руководство ООП получило приказ устранить сотрудников, не справившихся с делом и ставших опасными. Желательно руками немцев. Ликвидация агента Майерс прошла криво. Объект вблизи Потсдама британцы успели эвакуировать, но группа ликвидаторов была уничтожена сотрудниками контрразведки Смерш. Устранение Уилсона провалилось. Исполнители получили ранения и увечья. Еще через час погибла вся группа, работающая на ООП. – Кого завербовал ваш отдел в штабе Семьдесят первого стрелкового корпуса? – в лоб спросил Влад. – Только не говорите, что это Арбатов. Его склонили к сотрудничеству другие люди. – Этого человека завербовал не я, – сказал Каттлер. – Британцы начали работать с ним еще в первых числах апреля. Я несколько раз связывался с этим агентом, анализировал данные, полученные от него. Он вел наблюдение за Арбатовым, в случае провала должен был его подменить. – Фамилия, герр Каттлер? Немец назвал фамилию, и Градов поморщился. – Да ну, – буркнул Нагорный. – Кто же в это поверит? Каттлер продолжал говорить, называл частоты эфира, позывные, пароли и явки, должности и фамилии сотрудников УСО, известных ему. Недоумение проходило, офицеры запоминали все сказанное им. Через пять минут герр Каттлер выдохся, замолчал. Эта информация имела большую ценность. Он не врал, был опустошен и подавлен. Понятие служебного долга перестало для него существовать. – Спасибо, герр Каттлер, вы можете идти, – сказал Влад и перехватил изумленный взгляд Нагорного. Мол, ты ополоумел, командир? Это же его компашка убила Егора Грамаря! – Вы меня отпускаете? – спросил немец. Не сказать что он обрадовался, но что-то живое зажглось в его глазах. – Да, идите. – Вы не будете стрелять мне в спину? – Мы постараемся. Валите к чертовой матери, герр Каттлер, спасайте свою задницу, семью или что там еще. – Градов скрипнул зубами. – Или застрелитесь, нам безразлично. К своим новым хозяевам возвращаться не рекомендую. Вы провалили все, что могли. Не рассчитывайте, что вас поймут и простят. Уходите, пока я не понял, что совершаю ошибку. Веревки на руках перетрете сами. Немец семенил прочь, через шаг озирался, облизывал губы. Идти со связанными за спиной руками было неудобно, но он старался и пропал за деревьями. – Командир, ты не прав, – пробормотал Нагорный. – Зачем ты его отпустил? Это сволочь! Он убивал наших людей. – Никого он не убивал, – возразил Градов. – Это делали другие сволочи, а он находился на заднем сиденье замыкающего автомобиля. Не знаю, капитан. Надоело воевать, стрелять в безоружных. Он вреда уже не принесет, свои же прибьют, если попадется. Или покончит с собой от безысходности. Тащить его на базу – не вариант. Самим бы доехать. Он сказал все, что знал. Что еще? Не смотри так на меня. Если хочешь, догони и пристрели его. Может, успокоится твоя душа. Хотя это вряд ли. Признайся, что сам не хочешь в него стрелять. – Ладно, командир, давай покурим и подумаем. – Нагорный пристроился рядом с Владом на поваленном дереве, сунул в рот папиросу, стал чиркать отсыревшими спичками. – Нам ведь есть о чем поразмыслить. Влад тоже искал курево, обхлопал одежду, с удивлением извлек из кармана сверток с чем-то мягким. Сегодня действительно был день вселенского склероза. – Это еда, – напомнил командиру Нагорный. – В заведении для тебя купили, когда за Уилсоном следили. Ты же голодный вокруг кабака ходил, вот Егорка и предложил что-нибудь взять для тебя. Навынос только это вот там и было. Американская еда. Сейчас вспомню. Гамбургер, точно. Только непонятно, при чем тут Гамбург. Влад развернул сверток, с опаской уставился на смятое кулинарное изделие и сказал: – Это просто булка и котлета. – Ну да, а у янки – гамбургер. Жуй, командир. Не бог весть какой разносол, но отравиться ты не должен. Котлету с булкой они разделили по-братски, измазали пальцы в липком соусе. За неимением нормальной еды сошло и это. Офицеры сосредоточенно жевали, меланхолично созерцали светлеющее пространство. Глубокий обморок растянулся на два часа. Сознание забрезжило, голова взорвалась адской болью. Уилсон застонал, перекатился на спину. В помещение конторы уже проникал тусклый свет. Он кое-как поднялся на корточки, сжал раскалывающуюся голову. Пока добрел до порога, его несколько раз вырвало. Состояние было мерзейшим. Туловище плохо слушалось, голова болела как последняя сволочь. Память отгородилась от сознания мутным экраном. Он упал, покатился с крыльца, взвыл от боли в отбитом плече, несколько минут сидел на крыльце, сжимал голову, не давал ей распухнуть. Память вернулась, но лучше бы этого не делала. Он выл, как волк на луну, мечтал о пистолете, из которого можно застрелиться, потом брел, как слепой, держась за стены. Движения его стали увереннее, он приходил в чувство, но желание покончить с собой сделалось только сильнее. Уилсон покинул территорию завода, брел к лесу по проселочной дороге. Сзади послышалось глухое урчание двигателя. Приближалась легковая машина. Уилсон не стал оборачиваться, только посторонился, освобождая проезд. В голове у него царила полная муть. Машина остановилась. Это был невзрачный серый «Фольксваген» тридцать девятого года. Уилсон помедлил и тоже замер. Открылась правая дверца. Рядом с водителем сидел кто-то во всем темном, в кепке, надвинутой на глаза. Уилсон не различал его лица, картинка в глазах расплывалась. Он стоял, опустив плечи, заметил, как пассажир поднимает руку, в которой что-то было. Пистолета Уилсон не видел, но догадался, что это он. Что еще там могло быть? А вот дырочку ствола, направленного ему в лоб, он почему-то разглядел отчетливо. Она была такая резкая, недвусмысленная. Он стоял не шевелясь, сутулился, равнодушно смотрел в эту дырочку. Британскому агенту было все равно, что сейчас произойдет. Минутой ранее он хотел покончить с собой, но можно и так. Это продолжалось несколько секунд. Палец подрагивал на спусковом крючке. Возможно, человек расстроился, представлял реакцию жертвы несколько иначе. Субъект, сидящий за рулем, что-то тихо бросил напарнику. Пассажир передумал стрелять, опустил пистолет, сплюнул. Дверца захлопнулась. Водитель отжал сцепление, и машина покатила дальше. Она свернула за перелесок, и вскоре от нее осталось только облако пыли. Уилсон не скоро вышел из оцепенения. Майор Гаусс из отдела по работе с военнопленными курил в коридоре у открытого окна. Он неважно себя чувствовал, видно, почки снова барахлили. Лицо сделалось каким-то землистым, одутловатым, под глазами залегли круги. Майор мрачно смотрел в окно. Он вздрогнул, обнаружив рядом Градова. Пепел упал с его папиросы. – Владислав Сергеевич, вы как тать какой-то подкрадываетесь. – Отнюдь, Яков Семенович, нормально подошел. Это вы сегодня пребываете в своих заоблачных эмпиреях. – Градов был подтянут, спокоен, в глазах его постреливал какой-то подозрительный блеск. В шаге позади него стоял капитан Нагорный, такой же собранный, деловитый. Гаусс смерил коллег опасливым взглядом и спросил: