Потому что на семью обрушилась бедность — мать получала крохотную пенсию, отец по документам имелся, и государство ничего не было должно четверым Вороновым, а банк подал в суд на выселение их из квартиры. Будь ситуация иной, может, и смогли бы они как-то побороться за свои права. Все-таки дети — мал мала меньше. Но тут… кому по инстанциям таскаться? Матери-инвалидке? Или ребятишкам? На остатки денег после продажи квартиры они купили кособокий домик на соседней улице, за забором насадили картошки, капусты, даже хлипкую яблоньку, которую принес откуда-то Витька. Семья постепенно выбиралась из черной полосы, и вечерами на кухне с кривым побеленным потолком журчал смех близнецов, гудел Машин серьезный голосок и звенел мамин гитарный аккомпанемент. Витька в таких посиделках не принимал участия, занятия по скрипке он тоже забросил, в школу ходил набегами; о чем говорить с наивными одноклассниками или учителями, думающими только об оценках. Он думал не о таких вещах, сутками в его голове крутился вопрос: где взять денег, много денег? Красть он попробовал, но быстро понял, что много так не добудешь, а много — это миллион. И на заводе или в автомастерской миллион этот не заработаешь. Так что опыты с мелкими кражами он быстро прекратил и стал брать подработку дворником, официантом, уборщиком в тех местах, где собирались темные криминальные слои общества. «Так что искать его надо там, куда нормальные люди стараются нос не совать. На рынке у цыган, у вокзала у нищих поспрашивай. Они там все его знают — Витьку Воронова. Эх, вырастет пацан, чую, столько дел наворотит, уж больно голова у него варит», — вздохнул участковый и пошевелил усами от горестных мыслей о своем будущем. После общения с дядь Борей я никак не могла определиться. Мне нужно было мчаться на поиски Воронова, а Максим требовал еды и вечерней слежки за Женевьевой. Даже не знаю, какое на меня нашло затмение, наверное, так хотелось побыстрее броситься общаться с цыганами и попрошайками, что я позвала Максима на ужин к нам домой. Больше всего гостем была взбудоражена тетя Мила, которая выплыла в коридор в халате и фартуке. При виде молодого человека она ойкнул и исчезла в своей комнате. Через двадцать минут тетя в мягком домашнем костюме персикового оттенка приветливо хлопотала, накладывая Максиму лучшие кусочки острого азу из говядины. Скворцов не стеснялся и уверенно таскал с тарелки блинчик за блинчиком, намазывал тосты домашним сыром, запивал все вишневым компотом и радостно кивал на предложения о добавке. — А Женя о вас совсем ничего не рассказывала. Это вы травмы на задании получили? — изнывала от любопытства тетушка Мила. — Угу, — затряс головой парень и потянулся за сметаной для горки золотистых драников с мясом на тарелке перед ним. — Тетя, мы забежали перекусить, сейчас уезжаем по делам. — Ах, как самоотверженно, с боевой травмой по-прежнему быть в строю! — Родственница желала подробностей жизни молодого человека. — Он просто будет сидеть в машине и наблюдать. — Я не хотела дальше раззадоривать тетины романтические фантазии. И легонько пнула под столом Максима по здоровой ноге, чтобы он заканчивал свое пиршество. Скворцов жалобно сморщил лицо, и тетя Мила восприняла это как сигнал для дальнейшей заботы: — Я сейчас вам бутербродов наделаю, с курочкой! И еще с ветчиной! И чаю в термосе! Максим, надеюсь, вы ценитель чая, у меня есть столько прекрасных композиций. И жду вас на чай с тортом! Вы любите «Наполеон» или предпочитаете «Киевский»? Парень расплылся в улыбке и набрал воздуху, чтобы согласиться на все — и на чай, и на «Киевский», и на «Наполеон», как я остановила этот марафон гостеприимства: — А Максим уже уходит, ему надо в машине приготовиться к операции. Через минуту следователь сытым кузнечиком прыгал по ступенькам вниз, а тетя любяще провожала его взглядом через стекло кухни: — Какой чудесный молодой человек, очень симпатичный и воспитанный. После операции жду вас на завтрак. Надеюсь, ему понравятся яйца пашот с семгой и сливочным сыром? — А он не завтракает, фигуру бережет. — Эти слова я выкрикнула уже за порогом квартиры, чтобы не столкнуться завтра утром с горой приготовленных блюд. Для наблюдения за Женевьевой подошли свободный спортивный костюм и серые кроссовки; из оборудования в машину закинула только камеру, бинокль и прибор ночного видения. Было 6 часов вечера, и встретить учительницу мы решили возле музыкальной школы. Всю дорогу Скворцов косился на увесистый пакет с бутербродами и пузатый термос: — Веди аккуратнее, а то все там перемешается. До дома ее отследим, и там можно перерыв сделать. Удержаться от ироничного фырканья в сторону соскучившегося по семейному уюту холостяку получалось с трудом. Возле музыкалки после последнего урока разбегались ручейки школьников: мимо протопал уже знакомый аккордеонист, задумчиво шагала прямо по лужам девочка в очках с флейтой наперевес. После них на крыльце школы появилась знакомая хрупкая фигурка. Женщина была одета в скромное серое пальто и черные сапожки на каблучке, кокетливый розовый беретик и пышный шарф разбавляли скучный наряд. Женевьева неспешно зацокала по асфальтовой дорожке от школы в сторону парка; мы объехали парк и остановились на противоположной стороне улицы, напротив кованых ворот. Прошло пять минут, потом десять, через пятнадцать минут Скворцов не выдержал и заерзал на сиденье: — Куда она подевалась? Женя, парк можно за 5 минут пройти, даже самым черепашьим шагом. Я вздохнула, обещание есть обещание, открыла дверь и пошла через улицу искать заблудившуюся служительницу муз. Как только моя нога коснулась тротуара, из ворот парка вынырнула Женевьева, мы столкнулись практически нос к носу. Она несла в руках букет из веточек вербы, украшенных пушистыми серо-зелеными барашками. Увидев меня, женщина бодро закивала и замахала рукой: — Женя, смотрите, какие великолепные юные ростки. Природа всегда будоражит и наполняет благоговением. Этот невероятный замысел, где ничтожно мал человек и одновременно важна и прекрасна каждая мелочь. — Учительница музыки была сегодня в особенно возвышенном настроении. — Здравствуйте. А я вот тоже на прогулку по парку. И где вы такие чудесные вербочки взяли? — включилась я в светскую болтовню. — Там, чуть в глубине за деревьями, есть озерцо, оно совсем небольшое, заброшенное, я бы даже сказала, дикое. И на берегу растет такое великолепие. В глазах собеседницы вдруг мелькнул страх, она дернулась как от удара током и залепетала: — У меня еще этюды и ученики, мне пора. Я перепутала совершенно все, в парке на лавке бросили цветы, а я подобрала. Забирайте, берите. Учительница сунула мне в руки букет и торопливо зашагала по улице, а я осталась недоумевать, что же ее так напугало. В машине нетерпеливый Максим засыпал меня вопросами, что наговорила объект нашей слежки и почему вручила мне цветы. Я пересказывала ему нашу беседу и медленно двигалась в потоке машин так, чтобы не терять из виду розовый беретик. Спрятаться было несложно, так как улицы были наполнены машинами, все спешили домой к горячему ужину и уютному дивану. Розовый беретик мелькнул в трамвае, потом на остановке и дальше, по дорожке между двумя большими многоквартирными домами. С дороги нам было видно, как женщина зашла в последний подъезд одного из домов. Жила Женевьева в высокой свечке-многоэтажке обычного спального района. Два дома разделяли узкая асфальтовая тропинка и заросшее футбольное поле. Незаметно припарковать машину было сложно — слишком узкое пространство, по серой полоске заезжали и выезжали автомобили, бегали за мячом мальчишки, мамы катали коляски. С немым вопросом я посмотрела на Скворцова, как незаметно нам занять пост для наблюдения? Следователь вытянул шею и напряженно осмотрел двор: — Может, на лавочке посидим? — Может, ты один посидишь? Она меня знает в лицо и видела сегодня. Максим вздохнул, тоскливо посмотрел на огромные лужи вокруг единственной лавочки на грязном футбольном поле, потом на костыли: — Слушай, отсюда ее подъезд видно. Я прогуляюсь по двору и потом в машину обратно. Несчастный следователь с покряхтываниями вылез из салона и поскакал осматривать залитый весенними лужами двор. После прогулки, как и положено, мужчина потребовал организовать полевую кухню. Чай из термоса, вкусные бутерброды и занимательные истории Скворцова — неплохой вечер у меня сложился. Набитого кулинарными шедеврами Максима потянуло на философию: — Вот ты, Женя, удивляешься и не веришь, что эта скромная учительница музыки может быть преступницей. А я навидался за время работы всякого, так что точно могу сказать, женщину очень сложно понять, поэтому и преступления их долго распутывать. Всего лишь 20 % преступлений совершают женщины, но эти преступления женщины продумывают до мелочей и действуют с максимальной жестокостью. У меня в отделе произошла такая история. Девушка одна, из хорошей семьи, встречалась с парнем год. Дружили, мечтали о свадьбе. И тут девушку подбила подруга, что хорошо бы перед свадьбой парня проверить, как он сможет о тебе позаботиться, защитить тебя от хулиганов. А мальчишка был хлипковатый, высокий, но уж очень худой. Та подруга и взялась организовать проверку — попросила брата с дружком подкараулить парочку на прогулке и угрозами парня напугать. Взяли нож бутафорский, выбрали место потемнее. А парень сразу, как только они нож достали, в ответ достал травматический пистолет и расстрелял нападавших. Девчонка убежала от страха. И что в результате? Теперь все участники получили по хорошему сроку; один за превышение самообороны, а двое за разбойное нападение. А девица замуж вышла и забыла о своем ухажере и этой истории. Уверен, что и подружка, которая кашу заварила, забыла обо всем и никакого у нее чувства вины нет. Вот зачем, спрашивается, из-за женского каприза испортили жизнь троим людям? Что ей не дружилось, не любилось с этим парнишкой спокойно? В ответ на эту историю я смогла только пожать плечами, потому что на месте этой девицы я убегать не стала бы. И скрутила бы обоих нападавших без всяких пистолетов и других подручных средств. Меня учили несколько лет справляться тем, что есть под рукой, а если ничего нет, то и рук достаточно для того, чтобы нападающего обезвредить. Может, поэтому я не замужем? Дворик постепенно пустел, все жители переместились в свои квартиры; в темноте окна домов засветились уютным желтым светом. Из глубины каждой квартиры раздались домашние звуки: смех ребенка, звон тарелок для ужина, шум работающего телевизора. Единственным нашим развлечением стал скандал на балконе квартиры первого этажа. Сначала на весь двор раздался рев, больше похожий на приземление «Боинга». На балкон вылетел худощавый мужчина в спортивном костюме на несколько размеров больше, чем необходимо, ловко перелез через край и спрыгнул на землю, благо высота была небольшая, около двух метров. Гналась за мужчиной колоритная мадам, превышающая его и в высоту, и в ширину раза в два. С балкона она прыгать не решилась, но, потрясая скалкой, долго кричала вслед мужичонке: — Гаденыш! Чтобы я тебя рядом не видела! Всю молодость мне испоганил! Чтоб ноги твоей здесь не было! И руки! Мадам еще долго перечисляла, каких частей тела она не допустит на свой балкон. Посидев в машине еще пару часов, Скворцов наконец-то объявил с явной досадой в голосе, что засада окончена и его пора транспортировать домой. Он был так расстроен неудачей, что я предложила ему завтра подежурить опять возле дома Женевьевы, тем более в выходной день учительница музыки все-таки могла пойти не только обучать детей игре на скрипке. Может, нам повезет и она отравит соседей или похитит парочку ребятишек. Короткий сон, и мы опять со свежим запасом бутербродов и термосом, полным горячего кофе, на наблюдательном посту. Вчерашняя парочка — габаритная дама и плюгавый ее кавалер — помирилась и неспешно несла из магазина полные пакеты продуктов. Охота в этот раз началась быстро. Из подъезда вышла наша протеже, в ярко-желтой куртке, в серой изящной шляпке и широкой плиссированной юбке в клетку. С этим немного экзальтированным нарядом не сочеталась огромная багажная сумка на колесиках. Но хрупкая женщина удивительно ловко с ней справлялась, очень энергично она прошагала пару кварталов, а потом уселась на трамвай. Я пристроилась сзади медленно, по-субботнему, ползущего трамвая и ползла за ним до конечной остановки на железнодорожном вокзале. К счастью, начался дачный сезон, и ранним утром вокзал был заполнен пенсионерами с тюками, сумками, рюкзаками и ведрами. Спрятаться между этими громоздкими баррикадами было легко. Обратно в машину я примчалась с известием: — Наша птичка купила билет на электричку и ждет поезда на третьей платформе. — Вы пока через толпу пробирались, за вами кто-то следил. За тобой или за Женевьевой, я не понял. Но слежка точно была, парень лет 20, темноволосый, низенький, прятался за дачников и шел за тобой по пятам. Обсуждение, что за преследователь у меня объявился, пришлось отложить. Электричка отходила от перрона, и мы рванули в погоню; неслись по проселочным дорогам параллельно поезду, останавливались на каждой станции так, чтобы было видно перрон, и высматривали канареечного цвета куртку в потоке серых, одетых в поношенные куртки дачников. С каждым километром станции становились все меньше, пассажиры выходили все реже, а стоянка поезда становилась все короче. Вот электричка замерла на конечной станции, из вагонов вылезли человек десять женщин, одинаковые в немарких темных куртках и пальто, в резиновых сапогах, с тележками и сумками на колесах в руках. Женщины разбредались в разные стороны, кто вдоль дороги, кто к маленькому вокзальному рынку, а мы метались вокруг крохотного здания вокзала. Скворцов от досады стучал костылем, что он, опытный оперативник, упустил объект слежки. На какой станции вышла Женевьева и как мы ее просмотрели, осталось загадкой, но пришлось возвращаться назад. Вернувшись обратно в Тарасов, я припарковала машину на вокзале и по совету участкового пошла интересоваться у местного сброда Витькой Вороновым. На мой вопрос: «Как мне найти Воронова»? — вокзальные жители только крутили головой и опускали глаза. Даже купюра, которой я ненароком обмахивалась, не развязала им языки. Возвращаясь обратно к машине, я нагнулась оставить милостыню слепому мальчишке у дороги, как маленький попрошайка прошипел еле слышно: «Иди к пятому пути, жди там». По железнодорожному мосту пришлось спуститься по самой последней лестнице вниз, перейти на другую платформу, а там возле цифры пять на столбе меня схватил за рукав маленький слепец. Он вполне уверенно прокладывал себе путь между вагонов и стоящих составов, мы шли все дальше от вокзала, пока не проникли в тупик с заброшенными вагонами. Мальчик ловко взобрался по ступенькам вагона, открыл дверь и махнул, приглашая идти за ним. Внутри он провел ладонью по глазам, и вместо белых пятен катаракты заблестели зрячие карие глазки с лукавой искоркой. Я огляделась: в вагоне было оборудовано комфортабельное жилище — пышные кровати, на багажных полках сложены аккуратные стопки хорошей одежды, в соседней плацкарте стоит телевизор и еще куча техники, подключенной к портативному генератору. Перехватив мой взгляд, бывший слепец усмехнулся: — А ты думала, я бедный слепой нищий? Хорошо, что так подумала, значит, щедро будут подавать. Это бизнес, зарабатываем как можем. Лучше, чем в детдоме. Зачем тебе Вороной? Правду мальчику мне говорить не хотелось, зачем ему история о похищении и выкупе богатого наследника. Я вытащила купюру и положила на откидной плацкартный столик: — У меня к нему свой интерес. Сдавать в полицию не собираюсь, хочу побеседовать и все. Мальчишка мгновенно сгреб купюру и сунул в свои лохмотья: — Пропал Вороной, сам жду его который день, как объявится, сообщу тебе. Если найдется, у него большие деньги завелись, приходил недавно, сказал, выходит из нашего бизнеса, решил честным стать. — А откуда деньги у него, не знаешь? — Я не поверила маленькому попрошайке, что его напарник так стремительно исчез. — Он сам тебе сказал, что деньги завелись? Мальчишка покачал головой: — Я сам понял, не дурак, хоть и в школу не хожу. Витька все, что собирал, матери нес и сестрам, одному легче, а когда еще четверых кормить, тут столько надо иметь, прорву. Он за все брался — калекой стоял в переходе, наперстки гонял на площади, ну и так по мелочи, если кто что попросит. Товар укрыть, информацию передать, его даже смотрящим собирались сделать, чтобы порядок был на площади. У нас тут место прибыльное, каждый хочет встать. А Витька уже свой, второй год на площади работает, все ходы-выходы знает. Эту нору мы с ним оборудовали. Так и не узнав, где найти Витьку, я вернулась по железнодорожным путям к вокзалу, а потом в машину к Скворцову. Он злился на мое таинственное исчезновение, но не подавал вида. Воронова не нашли, Женевьеву упустили. Без настроения Максим высадился у своего дома и плюхнулся на скамейку возле крыльца, махнул мне рукой — поезжай. Видимо, ему захотелось побыть в одиночестве и разобраться, как же разгадать этот ребус. Дома меня ждал праздничный обед: паста с грибами и курицей, салат с копченой семгой, зразы с луком и яйцом, печеночный торт, щедро промазанный сметаной с чесноком, и огромный заварник свежезаваренного чая с вишневыми ягодами. Мила явно готовилась к визиту Максима и была очень возмущена: — А где твой молодой человек? — Он не мой, тетушка. И я не приглашала его на обед, хочу отдохнуть немного от работы и этих ежедневных поисков.