— Ну, может, их спугнуло что-то, там же и бабулька с мешком ходила, и ты. Если они следили из соседнего гаража, ведь написано было, чтобы выкуп привозила именно я и не вмешивала в это дело полицию. — Женя, я же бывший оперативник, да бабулька эта единственная, кто побывал в этом закутке за последний год, а то и пять лет. Я же все осмотрел вокруг — никаких свежих следов, ни человеческих, ни автомобильных. — Парень явно злился от того, что упустил поездку Женевьевы. — Я думаю, что это Воронов! Получил первый выкуп и захотел еще денег, он парень шустрый, из наручников освободился без подручных средств, а не натоптать перед гаражом ему раз плюнуть, не такому еще вокзальная шантрапа научит. — Да как в воду канул твой Воронов, я уже по всем каналам своим его пробивал, — вздохнул Максим. — Все, сегодня последний раз за учительницей следим, и с завтрашнего дня в оперативный розыск закину этого Виктора Воронова. И Полякова подключи, пускай ставит Тарасов на уши. Когда небо из розово-фиолетового стало черным, дверь подъезда скрипнула. Тоненькая фигурка мелкими шажками пошла по дорожке и обогнула дом. Я выбралась из машины и, прижимаясь как можно ниже к земле, заскользила следом, но скрываться больших усилий не стоило, видимость почти нулевая — луну совсем затянуло тучами, а единственный фонарь остался во дворе дома. Хорошо, что на голове у меня был прибор ночного видения, потому что увидела я очень интересную сцену. Женевьева вышла из дома с очень простым намерением — вынести мусор, утрамбованный в небольшой темный пакет. Возле мусорки на обратном пути невысокая худая фигура налетела на женщину сзади и зажала рот рукой. По стене дома я торопливо прокралась поближе, чтобы услышать, что тихо бормочет напавший своей жертве: «Я все знаю, слышала? Я все знаю, у тебя три дня, чтобы собрать миллион. Поняла? Пойдешь в полицию — будет плохо. Через три дня сюда в это же время принесешь деньги. И без своих фокусов». Парень разжал руки, и учительница рухнула на землю. Помогать ей было некогда, я осторожно кралась за таинственным нападавшим. Он легко преодолел пустырь за домом, пробежался по хлипкой дощечке через овраг и оказался на узкой улице между одноэтажными частными домишками. Я точно шла за ним след в след, при каждом шорохе падая на землю, пригибаясь и двигаясь совершенно бесшумно. Место, куда привело меня наблюдение, казалось знакомым, но в темноте все дома сливались в пятна и оставалось только недоумевать, где это уже было: звон собачьей цепи, квохтание куриц, запах земли, смешанный с ароматом влажного дерева. Темная фигура одним прыжком перемахнула через невысокий забор и дальше двинулась по тропинке из дощечек к лестнице. По ней паренек взобрался на чердак приземистого домишки с покосившейся крышей. Я решила не идти по стучащим деревянным плашкам, а перелезла через забор со стороны огорода, мягкая влажная земля поглощала звуки шагов. Внутри меня вдруг щелкнуло озарение — это же дом Вороновых. Вот калитка, из-за которой на меня косилась суровая Маша, вот лужа, в которой с наслаждением возились близняшки. А вот и неуловимый братец Витька Воронов на чердаке дома. По приставной лестнице я взлетела в несколько секунд, нельзя было давать сопернику опомниться. Виктор сидел спиной ко входу, сзади одной рукой я передавила ему горло, а второй зажала рот и зашептала в ухо: — Дернешься, закричишь, разбудишь мать и сестер, тебя в полицию, их — в детдом. Ты мне расскажешь все, что знаешь, и я тебя отпущу. Сейчас убираю руку, и ты начинаешь говорить. Если понял, кивни. Воронов дернул головой, и я опустила одну руку. Витька сидел ко мне спиной, я держала его шею в жестком удушающем захвате, так что возможности убежать у него не оставалось. Перед мальчиком на продавленном старом матрасе лежали стопки денег, тех самых, что оставила на лодочной станции Елена Генриховна. Немного ослабив захват, я дала Воронову возможность говорить. Парень молчал. — Ну, говори. Где Адам Бланк? — пихнула я его коленом в спину. — Я не знаю, где ваш пацан. — Ты звонил Елене Бланк с угрозами? — Нет. То есть звонил. Я сжала руку на горле сильнее: — Не теряй мое время. Мне нужен мальчик, а не деньги. Будешь хорошо себя вести, и для тебя все закончится хорошо. Ты же хочешь позаботиться о сестрах и матери, значит, сейчас лучше все рассказать. — Пустите. Я не убегу. И все расскажу. — Виктор пришел в себя от шока, его голос стал ровным. Я разжала руку, мальчик потер горло, повернулся ко мне: — Деньги не отдам, хоть убивайте. Я уже матери врача подыскал, обещали, что ходить сможет. Завтра за операцию платить. — Хорошо. Мне не нужны деньги. Где мальчик? Витька аккуратно сложил пачки в мешок, тщательно запрятал под матрас и только тогда заговорил: — Это все она начала, Женевьева. Я ходил к ней на занятия на скрипку, она восхищалась, говорила, у меня впереди великое будущее. Я как на крыльях летел на эти уроки, даже когда авария с мамой случилась. Все равно ходил, только там можно было отключиться, передохнуть. Это как в пустыне найти воду, пить ее, такую вкусную и холодную. Мы же соседи с ней, жили на втором этаже, а она на первом. Потом, когда у нас квартиру отняли, она помогала. Еду нам приносила. Но все пришлось продать, скрипку тоже. Времени не было у меня больше ни на что, только на работу. Четыре рта дома, все есть хотят и ждут меня каждый вечер. Мальчик замолчал, в свете редких звезд мне было видно его взгляд — взрослый пронзительный взгляд на детском лице. Воронов был невысокий, но с широкими плечами, и если бы не мягкие черты лица, по-детски еще округлые, то ему можно было дать лет двадцать. Он достал сигареты и закурил, вытащил из-под матраса тетрадный листок, сложенный вчетверо; в голосе его зазвенел лед: — Женевьева мне денег дала, за мой голос. Дала бумажку вот эту, сказала, это роль для прослушивания. Что она договорилась о пробах на радио, озвучивать спектакли и все такое, обещала, что мне заплатят. Записала на диктофон, как я говорю. Знала, что я не откажусь, что мне деньги нужны. Я потом ее во дворе дождался, она только лапками своими махнула, что не получилось мне роль выбить. А я ей не поверил насчет роли и спектакля. Я в таких местах бывал, где никто никому не верит. И я никому не верю, даже ей. Точно дело нечистое было, почитайте — на бумажке угрозы всякие написаны и про деньги речь шла. Я забрался к Женевьеве на балкон и подслушал, как она звонит и включает запись. Сразу понял, что она не просто так это все затеяла. Ну я в квартиру залез, пока она на кухне была, и все номера списал оттуда. Потом сам позвонил и потребовал денег. А вы согласились, привезли просто так этот миллион. Даже не думал, что так все легко будет. Я деньги не отдам, серьезно говорю, убить меня придется, чтобы забрать их. Но меня интересовали не деньги: — А телефон у одноклассницы украл? У Кати Ларионовой? — Взаймы взял, мне нужно было. Если бы у Женевьевы украл, она заподозрила бы. — Ты знаешь, где Адам Бланк? — Не знаю я, где ваш пацан. Вот матерью клянусь, не знаю. — А за что сейчас с Женевьевы деньги требовал? — За молчание. Хороший понт дороже денег. Я давно понял, что она воду мутит. Звонки эти поддельные с моим голосом и угрозами. Куда-то ездит с баулами огромными. — Так это ты следил за нами на вокзале? — Я. Давно за ней наблюдаю, она два раза в неделю с огромной сумкой набитой куда-то ездит на электричке, а обратно пустая. Дачи у нее нет, руки после травмы нельзя напрягать. Вот решил — напугаю, вдруг тоже денег на пустом месте отвалит. Как с вами. — А вчера, почему вчера за деньгами не пришел? В гараже сто тысяч тебе приготовили. — Да не знаю я никаких гаражей, — взвился Витька. — Вы мне лишнего не навешаете. Я миллион взял и училку хотел еще развести за то, что мой голос использовала. Гараж уже не мои дела, кто там вас еще на деньги крутит. В голове у меня созрела идея, но мне нужен был Скворцов с его безумными схемами. Я заглянула мальчику в глаза: — Послушай меня, Витя, я знаю, что ты никому не веришь. Но я сейчас с тобой разговариваю, как со взрослым. Давай так договоримся, завтра всю эту историю тебе надо будет рассказать одному очень важному человеку. Деньги у тебя забирать не будут, вреда тебе и твоей семье не причинят. Если встретишься с ним, не сбежишь, то, может быть, он сможет помочь твоей матери. Он врач, главный врач лучшей клиники в городе, и еще он отец мальчика, которого мы ищем. А ты с этим точно связан, поможешь нам понять как — и он поможет тебе. Витька уверенно кивнул: — Я здесь буду ждать. Машке скажу, чтобы пропустила тебя. Я все расскажу. По лестнице я спускалась уже не таясь, прошла по дорожке из деревяшек и аккуратно закрыла за собой калитку. Возвращалась я той же тайной дорожкой, что привела к дому Вороновых. Возле мусорки ждал Скворцов, судя по его ошалелым глазам, все это время он бегал вокруг дома в поисках пропавшей Охотниковой. — Ты чего… совсем! Ты вообще понимаешь… совсем, да? — задыхался от возмущения Максим. — Совсем, Максим, совсем. Мы с тобой со всем сейчас разберемся. Прыгай в машину, поедем к тебе пить кофе и рисовать кружочки-крестики твои. Рассказ о моем приключении Скворцова взбудоражил, он всю дорогу шлепал себя по колену от радости и ухал, как филин. В холостяцкой квартире, пока закипал чайник, Максим принес кипу белых листов и азартно вывел карандашом первый ровный кружок. Как только часы показали 8 утра, я набрала номер Полякова. И через полчаса мой «фольк» ехал по узким неасфальтированным дорогам района, где жила семья Вороновых. Витька сдержал слово — хмурая сестрица открыла мне калитку и свистнула, с чердака показалась всклокоченная после сна голова мальчишки. Уже в 12 дня на веранде в прованском стиле в загородном доме Полякова собрались все заинтересованные лица. Елена Генриховна прибыла на своем автомобиле, Витьку Воронова и следователя Скворцова привезла я. Юрий Васильевич в зеленом мягком костюме пил кофе, сидя в глубоком плетеном кресле. Витька старался скрыть интерес, искоса разглядывая диковинные цветочные арки, фонарики, развешанные вдоль перил, потом уверенно плюхнулся на скамейку, обложенную нежно-фиолетовыми тугими подушками. Елена Генриховна настороженно замерла на высоком стуле с ажурной разноцветной накидкой. А мы со Скворцовым расположились на другой оттоманке с подушками, напротив Витьки. Юрий Васильевич проявил себя как радушный хозяин, вышколенная горничная подала всем по чашке свежего кофе, заставила стол изысканными белоснежными приборами с добавками для кофе: сливки в маленьком сливочнике, сахарница, мельница с корицей. Витька пододвинул чашку и принялся с нахальным видом накладывать и сыпать в свой кофе все добавки. Я подождала пока все разберутся со своими кофейными чашками, и попросила Виктора рассказать о своей роли в истории с выкупом. Паренек сначала сбивался и скупо цедил по одному слову, но потом, убедившись, что никто не накинется, все внимательно слушают, заговорил увереннее, голос его звенел все с большим напором и злостью. Юрий, Елена, Максим, не отрываясь, смотрели на мальчика, их лица вытягивались от удивления с каждой минутой. Когда Виктор замолчал и уткнулся в свою чашку с напитком, Елена Генриховна ошарашенно уставилась на меня: — Но зачем, зачем ей все это? — Да плевать, Лена, зачем! Самое важное, что мы нашли след! Я подниму сейчас на уши весь город, лучших бойцов — они быстро вытрясут из этой блаженной, где мой мальчик! — отрубил Юрий Васильевич. — Мы так не договаривались! Какие еще бойцы, уговор был: я рассказываю и свободен как ветер, — возмутился Витька. — А если она уйдет в отказ? Как мы сможем выйти на Адама? Тщательное наблюдение сейчас необходимо, — возразил скептик Максим. — Опять наблюдение? — застонала я от перспективы сидеть часами в машине. За столом поднялся галдеж, все предлагали свои варианты действий, пока общий шум не перекрыл зычный голос Полякова: — Тихо! Так, давай с тобой, пацан. — Он повернулся к Воронову: — Деньги остаются у тебя, мать сегодня ко мне в клинику со всеми бумажками и анализами. — Так точно, товарищ генерал, — дурашливо закивал парень. — Вы, Шерлок Холмс и доктор Ватсон, — повернулся наш главнокомандующий к нам с Максимом. — Три часа в моем кабинете на обдумывание, и на обеде жду вас с планом освобождения Адама. Время пошло. Елена Генриховна выдохнула: «А я?» Юрий Васильевич знал, как занять каждого: — А ты, Лена, отвези пацана домой, поможешь мать собрать в больницу, заодно и сразу посмотришь ее карту больничную. Всех жду через три часа к обеду, он у нас по расписанию даже во время войны. Всем раздав задания, Поляков расслабился в глубоком кресле и кивнул горничной со свежей газетой на подносе. В кабинете хозяина дома по двум стенам выстроились полки, заставленные книгами; Максим провел пальцами по корешкам — «Энциклопедия хирурга», «Курс Клинической психологии» и еще сотни медицинских справочников, учебников и сборников. Другая стена была полностью из стекла, а за окном живописная панорама на темный сосновый лес. Стол, полки, секретер сделаны из массива дуба, ручки затемнены патиной для имитации старины, а может, это действительно отреставрированный кабинет XIX века, не удивлюсь, зная тягу Альбины Поляковой к роскоши. Максим сразу плюхнулся на кожаный диван напротив камина. Намерение Скворцова еще бесконечно долго питаться тетиными бутербродами на заднем сиденье и любоваться на подъезд, где живет Женевьева, надо было сразу пресечь: — Сколько мы сидеть так будем? Витька следил за ней, Женевьева ходит на работу и ездит куда-то на электричке. Вот и все ее передвижения. — Зато так мы ее вычислим, а если прижать к стенке, то можем сделать только хуже. — Да уж, методы Полякова работают не всегда. Тут на пороге выросла молчаливая горничная и уточнила, не желаем ли мы чего-нибудь. Рыжеволосый мыслитель желал: «А можно мне кофе и блинчиков?» Перехватив мой осуждающий взгляд, он нисколько не смутился: «Для мыслительных процессов мне нужно топливо, а то при голодном желудке голова не соображает». Но ни блинчики, ни рисование схем на белых листах из стола Полякова, ни любование на молодые сосны не помогло, а время уже подходило к обеду. — Может, оставить все как было? Ведь Витька ее припугнул, пускай учительница принесет деньги, а там посмотрим. — Отличный план, кодовое название операции выберем «Авось» или «Небось»? — Можно подумать, ты лучше придумал, месяц сидеть на въезде во двор. Я хоть что-то предлагаю! А ты переводишь только листы и блины. Где идеи? — А моя идея и есть — качественная оперативная слежка! Это метод, проверенный годами. Так тысячи преступников поймали, а ты просто упрямишься! — разозлился Скворцов.