— Это смотря по какому вопросу. Вы из милиции? — Здесь у вас находится девочка Лена Самсонова. Я хочу ее видеть, — сказал он, игнорируя ее вопрос. Сказать "да" значило соврать; сегодня с органами его связывало только прошлое и надетая форма. Сказать "нет" значило навлечь на себя новые вопросы. — А тако-ой не-ет, — нараспев ответила она и для чего-то посмотрела на низкое серое небо над его головой. — Подождите… — он хотел было начать с ней выяснять, но вовремя опомнился. С ней разговаривать можно было долго, а главное бессмысленно. Он перешел на официальный тон, часто действующий мобилизующе на людей. — Я хочу поговорить с директором или тем, кто его в данный момент замещает. Проведите меня к нему. Она перевела на него взгляд, хлопнула глазами и посторонилась с таким видом, будто делала ему большую услугу. Он сделал шаг вперед и сразу же вынужден был остановиться; перед ним была единственная половица, и даже не половица, а неструганая доска, положенная на балки, ниже которых была заваленная мелким мусором земля. Он со злостью вспомнил Валерию Осиповну, уверявшую его, что это очень хорошое, почти элитарное заведение. Хороша элита, нечего сказать! Ну эту тему он еще с ней обсудит. — Проходите вперед, — пропела за его спиной женщина, закрывая дверь на замок. — А потом идитьте направо. Она так и сказала "идитьте". И это в детском учреждении, где учат детей! Более-менее сносный пол начался метра через три балансировки по доске. Из-под протертого линолеума видны были гнилые черные доски, сквозь которые Олег боялся провалиться, поэтому наступать старался туда, где, по его расчетам, находились поперечные балки, хотя тоже гнилые, но выглядевшие все же более надежно. Откуда-то снова раздались звуки фортепиано, ставшие значительно громче, но такие же нескладные. В коридоре горели тусклые лампочки, спрятанные в проволочные сетки. Все выходившие в коридор двери были закрыты и, в отличие от уличной, выглядели так же жалко, как и все здание. — Вы далеко? — спросила женщина, делая ударение на "е". Он обернулся. Она стояла, глядя на него и держась за дверную ручку, но почему-то не открывая дверь. Он поймал себя на мысли, что все здесь происходящее — само полуразрушенное здание и эта кажущейся чрезвычайно странной женщина в неестественного цвета халате — сильно напоминает какой-то фильм ужасов. Наконец она открыла дверь, и в коридоре стало несколько светлее от упавшего в него снопа рассеянного света, но не более приглядно. На стене у плинтуса стали заметны черные разводы плесени, а сама стена, до половины выкрашенная в казенный желтовато-коричневый цвет, оказалась покрыта густой сетью трещин и выщербин, в которых были видны перекрестия деревянной дранки. Помещение, куда они вошли, оказалось сильно запущенной комнатой с двумя старыми канцелярскими столами и несколькими шкафами, густо уставленными книгами — судя по надписям на потрепанных корешках, учебниками — и картонными папками. — Садитесь, — пригласила женщина, показывая на деревянный стул с дерматиновым сиденьем, окантованным круглыми желтыми шляпками гвоздей. Если бы не царившее здесь убожество, особенно подчеркнутое строем цветов в горшках на подоконнике, то вся здешняя обстановка вполне могла сойти за антикварную. Во всяком случае, Олег ничего подобного в государственных учреждениях давненько не встречал, хотя всякого убожества повидал немало. Но тут же дети! Этот аргумент казался ему самым убедительным и сокрушительным, к которому ничего не нужно было добавлять по определению. Олег осторожно сел на предложенный стул и посмотрел на женщину, задом опершуюся на подоконник, так что один из стреловидных отростков столетника загнулся, рискуя обломиться. — Так чего вы хотели со мной говорить? — А вы кто? — удивился он. Уж с ней-то он меньше всего хотел говорить о чем бы то ни было. — Я-a? Я здесь заведую. Вроде как за старшую. Пока тут это. Что именно "это", она не уточнила и замолчала, выжидательно глядя на человека в форме. Олег сглотнул и, решив, что нетерпением здесь не поможешь, сказал, стараясь говорить в такт собеседнице — не торопясь, размеренно и максимально доходчиво. — Здесь у вас находится Лена Самсонова. Моя племянница. Я хочу с ней встретиться и поговорить. Потом я собираюсь оформить документы… — Он запнулся, подбирая подходящее слово. — И оформить над ней опекунство. То есть в дальнейшем, очень скоро, я заберу ее отсюда. Могу я сейчас с ней встретиться? — Нет, не можете. — Почему? — Ее уже забрали. — Когда? — удивился он. Неужели Валерия Осиповна его опередила? Усовестивилась и примчалась сюда с утра пораньше? Тогда она лучше, чем он о ней подумал. — Давно. Может, зимой еще. — Кто забрал? — Да я ж не помню уже. Тоже, наверное, ваши родственники. — Но у нее нет других родственников! — не выдержал он. — Вам лучше знать, — покорно согласилась она. Он ей не верил. Не то чтобы подумал, будто она врет. Нет. Скорее, она просто не совсем понимает, о чем говорит. Или что-нибудь путает. С ее флегмой и заторможенностью это не мудрено. Для нее, кажется, что один ребенок, что другой — все едино. Старшая она тут! — Я хочу сам посмотреть, — решительно сказал он вставая. — На что? — лениво удивилась она, впервые продемонстрировав хотя бы подобие каких-то эмоций. — На детей. — Нет, это я понимаю, что на детей. Для чего вы хотите на них смотреть? Олег начал терять терпение. — Я хочу найти свою племянницу. — Так я же вам уже сказала. — Это я слышал. Теперь я хочу собственными глазами убедиться, что вы не ошибаетесь. — Я-a? Ошиба-аюсь? — Вот именно. Короче так. Или вы мне всех сейчас показываете, или я иду сам. Без вас. Это понятно? — Так понятно, да. Ну если вы очень хотите. Пойдемте. Договорив, она отшатнулась от подоконника, и лист столетника распрямился, закачавшись в судорожном благодарном поклоне. Олег первым вышел из помещения и двинулся налево по коридору. — Не туда идете, — окликнула его женщина, запирая за собой дверь. Обернувшись, он увидел у нее в руке внушительную связку однотипных ключей. Она пошла в противоположную сторону, и Олег был вынужден направиться за ней, с опаской вслушиваясь в писклявый скрип половиц под ногами. Они прошли почти до самого конца коридора, и нестройные звуки фортепиано стали громче. Наконец обладательница странного халата и сама до предела странная остановилась около очередной двери и сказала, посмотрев на Олега: — Только вы громко не говорите. Хорошо? Он машинально кивнул, больше занятый тем, куда поставить ногу; за пару метров до остановки ему показалось, что одна из досок не просто скрипнула, а затрещала. Женщина открыла дверь и вошла первой, Олег следом. На пару секунд имитирующие музыку звуки достигли апогея, а потом смолкли. Помещение, куда они вошли, не могло попасть ни под одно приличное и короткое определение, типа "класс", "спальная" или нечто в этом роде, способное одним словом обозначить функциональную принадлежность. Около одной стены стояла поставленная на попа длинная школьная доска, так что верхний ее край едва не упирался в потолок, весь в следах многочисленных протечек, разрисовавших его абстрактными черно-рыжими фигурами. Вдоль другой стояло полдюжины металлических кроватей, только пять из которых были заправлены, а на шестой мертвыми трупиками лежали темные куртки и пальто, под которыми на полу стояли разноразмерные черные резиновые сапоги. В углу стояли и лежалой доски и корявые сосновые сучья, а рядом с ними топор с поврежденным топорищем. Это топливо для стоящей посредине комнаты печки, сделанной из металлической бочки. У третьей стены стояло пианино без передней панели, а за ним сидела девушка в знакомом лиловом халате и внимательно смотрела на вошедших. Вокруг нее на табуретках и стульях сидело пятеро. Олег даже не сразу понял, кто здесь кто. У всех одинаково короткие прически, серые, нерадостные лица с обращенной на него внимательной настороженностью. Только секунды спустя он сообразил, заметив юбки, что здесь две девочки и три мальчика, возраст — лет от семи до четырнадцати. Впрочем, все настолько худые и какие-то изможденные, что можно легко ошибиться в оценке. Аленки среди них не было. — Что случилось, Лариса Евгеньевна? — спросила девушка, вставая с черной одноногой табуретки с вращающимся сиденьем. — Ничего-ничего. Продолжайте затятие. Мы на минутку. — Хорошо, — сказала девушка, опускаясь обратно. Перед тем как выйти, Олег заметил, что у нее под халатом свитер, а на ногах теплые рейтузы и сильно поношенные меховые полусапожки. Только теперь он обратил внимание, что тут довольно прохладно и сыро. — Так. Дальше, — сказал он, когда женщина, оказавшаяся Ларисой Евгеньевной, вышла следом за ним. — Что? — Ну остальные дети. — Какие остальные? Это все. — Как это? — не понял Олег. — Так вот, — ответила она и непроизвольно передернула плечами. — Я… — он осекся. — Пойдемте к вам, что ли. Я вас хочу еще спросить. Всего пара вопросов, — неожиданно для самого себя он сказал просительным тоном. — Пошлите обратно. Теперь он не обратил внимания на это неправильное "пошлите". Увиденное потрясло его. Развалины, плесень, печка-буржуйка, до этого виденная им только в фильмах про войну, дети с лицами не то алкоголиков, не то скорбящих за все человечество сразу святых. Даже недавнее его прошлое померкло перед представшей перед ним картиной. Он, в конце концов, взрослый мужик, офицер, и он знал, на что шел, хотя и не предполагал, что все это может ТАК обернуться. А это же дети! — Где… То есть я хотел спросить это все ваши… ну воспитанники, что ли? — спросил он, когда они вернулись в кабинет с антикварной мебелью. — Да-а, — врастяжку ответила она. — Раньше, конечно, было больше. Сорок девять человек и почти полный штат. — А что случилось? Почему так мало осталось? Эпидемия? Он спрашивал, боясь услышать утвердительный ответ и одновременно подтверждение страшной своей догадки. — Что-о вы! — она суеверно постучала костяшками пальцев по столешнице с облупившимся лаком и вдобавок для верности перекрестилась. — У нас с этим строго. Врач два раза в неделю приходит. Просто расформировывают нас. — Расформировывают? — Ну да. Здание сами видите какое. Все рушится, а денег на ремонт нету. Вот и переводят кого куда. Осталось вот пятеро. Обещали на той неделе забрать, но пока не получилось. — А Аленка? Самсонова? Одиннадцать лет. Ее тоже перевели? — Ну как же? — она распахнула на него свои ленивые глаза, изображая недовольное удивление, и он почувствовал себя неловко. — Я же вам уже говорила. Забрали Самсонову. Родственники. Зимой еще. — Да какие родственники-то? Кто?