— Вот этого я вам сказать не могу. — Пауза. — Не знаю. Это у директора надо спрашивать. Она документы оформляла. — А когда она будет? — спросил Олег, отчаявшись добиться от нее толку. — Этого я не знаю. Может быть, дня через три. Она в Москву уехала. В управление. А может, и позже. Как получится. — Ну хорошо. Но документы-то у вас есть? — Конечно, мы их оформляли. Документы у нас обязательно. Без них нельзя. Знаете, какой за них спрос? — Отлично. Мы можем их сейчас посмотреть? — Посмотреть? Конечно, можем. Только чего на них смотреть? Их водой по осени залило. — Она показала на шкаф. Олег взглянул по направлению ее пальца и только теперь увидел, что стоявшие в нем папки неестественно скрючились. А она добавила: — Ни одного слова не разобрать. Он встал и взял с полки тоненькую папку с надписью на корешке "Е. Самсонова". На ощупь она была влажной и неприятно скользкой, как будто залита киселем, оказавшимся черной плесенью. Картон взбух и пошел неряшливыми волнами, обесцвечивающими и без того блеклую краску обложки. Вложенные в папку листы бумаги представляли еще более жалкое зрелище. Склеенные сыростью и плесенью, разбухшие от влаги, они расслаивались и рвались при попытке их разъединить, написанные от руки тексты прочитать можно было только фрагментарно, отдельными словами или обрывками слов, машинописные строчки сохранились лучше, но таких было мало. А все, что было написано перьевой ручкой, вообще сохранилось в виде размытых блеклых пятен, на которые с особой силой набросилась плесень. Олег положил разбухший том на краешек стола и, вытирая руки носовым платком, безнадежно спросил: — Что же вы так с документами? Надо было их сразу же просушить. — Как? — без выражения и тени раскаяния спросила Лариса Евгеньевна. — Вы же видите, какие у нас условия. Детей едва можем согреть, а уж бумаги-то… Он понял бессмысленность своего вопроса и сменил тему. — Ну хоть какие-нибудь сведения остались о тех родственниках? Фамилия, может быть. — Это у директора нужно спросить. — Ну хоть женщина или мужчина? — Мужчина, конечно, — ответила она с непонятной и, на взгляд Олега, неуместной убежденностью. И почему "конечно"? — Хорошо. Она через неделю будет, говорите? — Да, наверное. Или позже. — Я приеду через неделю. Вы еще будете здесь? — Кто его знает. Может быть, уже переведут. — Куда? — Ска-ажут. Пока не решили. Все. У него больше не было сил разговаривать с этой коровой, любимый ответ которой "не знаю". При всей жалости к ней и особенно к оставшимся на ее попечении детям у него не хватало терпения на общение с ней. Объективно, если бы он мог смотреть на ситуацию со стороны, он должен был бы ей сочувствовать. Развалины, сырость, холод и множество других проблем, которых он не увидел, но которые наверняка есть и с которыми она должна справляться, чтобы уберечь оставшихся детей, — все это должно вызывать сочувствие и понимание, если не преклонение. Но Олег не мог сейчас испытывать эти чувства и, видя это, ощущал подспудную неловкость, может быть, даже стыд за свою толстокожесть и эгоизм. Отчасти и от этого он нервничал, стараясь побыстрее закончить свое пребывание в этих малогостеприимных стенах. Распрощавшись, выйдя на улицу и отшагав половину пути до остановки, он все недоумевал, вспоминая эту странную женщину. В его представлении, окажись в подобной ситуации — он не стал бы с таким как бы даже показным равнодушием ждать решения какого-то там начальства, которому явно нет никакого дела до детей, а принялся бы, что называется, бить во все колокола. Да он бы всех на ноги поднял. Где это видано, чтобы дети жили в таких условиях? Но быстрая ходьба успокоила его и мысли перешли в более практическое русло. Вопрос о том, кто забрал Аленку, волновал его значительно сильнее. Михаил Пирогов, 30 лет Еще два года назад его штаб-квартирой, его главным офисом были две комнаты под самой крышей старенького Дворца культуры. В каком-то смысле это было удобно. В любое время можно было входить-выходить, в небольшом спортзале, переделанном из танцкласса, чуть ли не круглые сутки занимались его парни, по совместительству выполняя роль охраны, а культурный статус заведения позволял наведываться к нему самым разным людям, не вызывая особых подозрений. И мало того, что дворец был всего в десяти минутах ходьбы от его дома — из окон офиса сквозь ветки деревьев парка можно было рассмотреть окна здания районной администрации. То есть он как бы соседствовал с официальной властью, смотрел ей, можно сказать, глаза в глаза, и это давало повод не только для отпускаемых им шуточек, но и для некоторого морального удовлетворения. Со временем двух комнатух, где летом бывало нестерпимо жарко от раскалявшейся на солнце крыши, стало не хватать, и он перенес свою штаб-квартиру в здание гостиницы, большая часть ее номеров сдавалась под офисы коммерсантам. Он занял целый этаж. Половину отдал своему коммерсанту — он для него и от его имени проворачивал всякие сделки, покупая и продавая крупные партии продуктов питания, поставляя по завышенным ценам стройматериалы фирмам района, в том числе государственным, зарабатывая на авторитете Миши Пирога, одно имя которого приводило в трепет трусоватых бизнесменов всех мастей. Во второй половине расположился сам. Официально он считался руководителем местной регбийной команды, но кроме как в нескольких полуофициальных документах да на визитных карточках, которые он раздавал в больших количествах, нигде его должность не значилась, и, соответственно, зарплату за это он не получал. О его источниках доходов догадывались многие, но мало кто мог что-то достоверно сказать на эту тему. Однако в городе, да и в районе, только младенцы и совсем далекие от реальной жизни люди не знали, кто такой Миша Пирог. Он решал споры между коммерсантами, через подставных лиц ему принадлежали несколько доходных фирм, без его разрешения не могло открыться ни одно сколько-нибудь серьезное дело, и поговаривали, что во время избирательных компаний с ним неоднократно встречались представители того или иного кандидата на выборные должности, не без оснований, надо думать, полагавшие, что от Миши может зависеть исход выборов. Несмотря на его относительную молодость, многие называли его Михаилом Эдуардовичем и даже очень заметные в районе люди не считали для себя зазорным отобедать с ним в ресторане или пригласить на презентацию. Были, конечно, люди, не испытывавшие к нему уважения. Так, полтора года назад немолодой и, казалось бы, разумный следователь районной прокуратуры начал проявлять повышенный интерес к тому, почему это малознакомые Пирогову люди с завидной регулярностью передают деньги его друзьям, помощникам и патронируемым им спортсменам, у многих из которых было криминальное прошлое, подтвержденное судебными приговорами и сроками заключения разной длительности. Почему, например, руководство созданного по распоряжению районной администрации оптового склада каждый месяц перечисляет спонсорские взносы на расчетный счет клуба регби, хотя на платежи в бюджет денег хватает не всегда. Или как получается, что старейшая в городе фабрика по производству керамической посуды покупает сырье из соседнего района по завышенным ценам у фирмы, расположившейся на одном с Пироговым этаже, хотя здесь, под боком, есть свое, гораздо более дешевое. Или почему турецкий коммерсант, открывший в городе фирму по производству недорогой верхней женской одежды и во всеуслышание заявивший, что никаких рэкетиров не признает, неожиданно пришел в прокуратуру с заявлением на бандитов, которые попытались обложить его, по всем законам зарегистрированное и вполне легальное, предприятие данью. После нескольких месяцов упорной работы рвение следователя оценили и начальство перевело его в другой район с повышением. А турок опомнился, поняв, что все его беды были от неумения вести дела на незнакомом и очень специфическом российском рынке, забрал заявление и для поправки дела взял себе местного менеджера — молодого расторопного человека, известного до этого больше как защитника в регби. Впрочем, до этого произошел небольшой инцидент. Пьяный иностранный бизнесмен, до этого не замеченный в пристрастии к спиртному, поздним вечером повздорил с незнакомцами около дома, в котором он снимал квартиру, и был ими по этому поводу сильно избит, так что две недели был вынужден провести в местной больнице. Но поскольку заявления от него не поступило, то уголовное дело по этому происшествию не возбуждали. Впрочем, некоторые люди говорили, что турку еще повезло, и ссылались при этом на пример директора одной строительной фирмы — его вместе с любовницей расстреляли в собственном джипе из автомата. Или вспоминали зарезанного в загородной сауне криминального авторитета Ерему, который будто бы претендовал на лидерство в районе. Но единственным подтверждением связи Пирога с этими скорбными случаями было то, что он вместе со своей подружкой и несколько слабоумным братом на время покидал родной город и по месяцу-два отдыхал где-то на теплом побережье Средиземного моря. Сегодня Михаил Пирогов, известный в районе человек и спортивный спонсор, сидел в своем кабинете, по старорежимной чиновничьей моде отделанном дубовыми панелями, и, скрывая нервозность, курил одну сигарету за другой. Рано утром ему позвонил из столицы человек и предложил встретиться у него. Немного найдется на свете людей, к чьим словам Миша Пирог прислушивался бы с таким вниманием. И, что самое удивительное, непонятное и настораживающее, — человек решил приехать сам, а не пригласил его к себе домой или в закрытое отделение больницы, где он вынужден был проводить значительную часть своей жизни. Дело в том, что человек этот, известный на всю страну под намертво прилипшей к нему кличкой Илья Муромский, в прошлом году попал в жуткую мясорубку. Какой-то киллер расстрелял его машину и всадил в Муромского не то пять, не то шесть пуль. Державший до этого все Подмосковье Илья не погиб, но вынужден был несколько месяцев провести в больнице, перенести несчетное количество операций и всевозможных восстановительных процедур, а теперь передвигаться исключительно в инвалидной коляске. От активной деятельности он отошел, но кое-какое влияние сохранил и к его услугам прибегали в самых трудных, можно сказать, исключительных случаях, когда его видимая немощь и невидимый авторитет могли усмирить горячие головы и помочь им найти взаимоприемлемое решение. Что послужило причиной звонка и следующего за ним визита Муромского, Миша не знал, а потому нервничал, теряясь в догадках. О том, что микроавтобус гостя въехал в город, ему сообщили по мобильному телефону выставленные на дороге наблюдатели. Встреча эта представлялась Пирогу настолько важной, что он решил исключить любые случайности, способные нарушить ее спокойное течение. Для этого город и его окрестности контролировались его людьми, со стоящими на дорогах милиционерами была проведена соответствующая работа, вход в гостиницу охранялся легальными охранниками из местного охранного агентства, а в зале гостиничного ресторана на втором этаже был накрыт большой стол, за которым до десяти человек могли удовлетворить свои самые изощренные гастрономические вкусы. Встав из-за стола, Миша затушил очередную сигарету в большой пепельнице из полированного уральского камня, вытряхнул ее содержимое в урну — встречать гостей с чистой пепельницей научился, общаясь с ушлыми бизнесменами, — и, потрогав узел галстука, пошел на выход. Около лифта его уже ждали двое телохранителей. Спустились вниз и вышли на крыльцо гостиницы. Машины видно пока не было, и Миша снова закурил, хотя во рту уже было кисло от выкуренного за утро. Микроавтобус "мерседес" подъехал тихо, как будто он передвигался не усилием мощного двигателя, а при помощи Святого Духа. Двое крепких молодцов в костюмах выпрыгнули из салона первыми и на руках вынесли коляску с сидевшим в ней скособоченным Муромским. Миша пошел ему навстречу, мельком взглянув на часы. Одна минута первого. Муромский прибыл точно, как будто весь маршрут был выверен у него по секундам. Кто знает, может быть, так оно и было. — Здравствуй, Илья, — первым поздоровался Миша, протягивая гостю руку. Тот ответил довольно крепким рукопожатием. — Привет, Миша, привет. Хорошо выглядишь. Прямо как заправский фирмач. — Так гостя же встречаю, — улыбнулся Пирог, прикидывая, что может означать эта похвала: осуждение, что разоделся, или задабривает, перед тем как врезать? — Спасибо за прием. — Пошли наверх? — Погодим чуть-чуть. Сейчас еще люди подъедут. Все вместе и поднимемся. Миша напрягся. Что за люди? Ни о каких людях разговора не было. — Кто такие? — спросил он, скрывая неудовольствие. — Знакомые твои. Да вот, кстати, и они, кажется. К гостинице подкатил представительский черный "мерседес" с затемненными стеклами. Несколько секунд Миша пребывал в неприятном недоумении, пока не открылась дверца и из него вышел действительно его знакомый — Артем Иванович Веселов, бизнесмен, занимавшийся нефтью и нефтепродуктами, два года назад открывший на границе района бензозаправку. Выглядел он простовато, чем вводил в заблуждение многих, напоминая какого-нибудь инженера из затрапезного НИИ или, в лучшем случае, директора затрапезного дворца культуры, понявшего в свои пятьдесят, что приличной карьеры уже не сделать, молодой и красивой жены не заиметь, и потому махнувшего на все рукой, ни шатко ни валко дорабатывая до пенсии, выпивая потихоньку и втирая очки не слишком требовательному начальству. На самом деле Артем Иванович был хватким мужиком, обстоятельным бизнесменом и строгим хозяином, привыкшим контролировать все свое хозяйство и постоянно расширять свой бизнес. Увидев Веселова, Миша понял, откуда ветер дует. Накануне вечером какие-то ухари попытались грабануть веселовскую бензозаправку, но охрана их шуганула и все кончилось ничем. Но тогда зачем такой шухер из-за пустяка? Пусть этим занимается милиция. Это, в конце концов, ее дело. — Вот теперь все в сборе, — удовлетворенно проговорил Муромский и кивнул своим помощникам, которые подняли его на руки и, игнорируя пологий съезд сбоку от лестницы, вознесли его на верхнюю площадку. Миша, поздоровавшись за руку с чем-то недовольным Веселовым, двинулся следом. Через несколько минут они были в его кабинете. Пирог и Артем Иванович сели в глубокие кожаные кресла, Муромский остался в своей каталке, оказавшись таким образом на две головы выше собеседников. Официантка из ресторана, симпатичная девка в белом переднике, обычно приносившая Мише еду, расставила перед ними стаканы и рюмки, после чего подкатила поближе сервировочный столик с разнообразными напитками и вышла, провожаемая недовольным взглядом Муромского; было известно, что женщин в делах он и раньше-то не любил, видимо, считая их чем-то вроде плохой приметы на корабле, а уж теперь, когда фактически стал инвалидом, наверное, и подавно. От досады Миша нахмурился. Он допустил если не ошибку, то просчет в самом начале встречи, и это не может не сказаться на ее ходе. — Миш, налей мне минералки стаканчик, — попросил Муромский. Пирог налил и вопросительно посмотрел на Веселова. Тот согласно кивнул. Налил ему, а потом и себе. — Вот какое дело, — проговорил Муромский, отхлебнув. — Непонятка получается. Поняв, что это высказывание обращено к нему, Миша спросил: — Что за непонятка? — Ты вроде недоволен Артемом Ивановичем, а? — С чего бы это? — Да вот, он так говорит, — сказал Муромский, давая возможность самому Веселову изложить свои претензии. Тот зыркнул на инвалида и сказал: — Вчера вечером налетели трое на мою заправку. Грабануть решили. С пистолетами, в масках. Весь народ перепугали. — Ты не скромничай, не скромничай, — перебил его Муромский. — Расскажи, как тебя в заложники взяли. — Противно вспоминать, — поморщился тот, трогая скулу, на которой была заметна ссадина. — Я там и оказался-то случайно. — За случайно бьют отчаянно, — вроде бы не к месту вставил Муромский, но от этих слов у Миши по спине прошел неприятный холодок. — Вот именно, — буркнул Веселов, сейчас никак не соответствующий своей фамилии. — Денег взяли пустяк, а неприятно. Зачем-то прожектор расстреляли. — Он явно тянул, не то выжидая, не то не решаясь что-то сказать. — Но главное не в этом. Они сказали, что пришли от Пирога. Сказали, что Пирог вами, то есть нами, конечно, не доволен. — Не понял, — проговорил Миша, внимательно глядя на Веселова, стараясь по его лицу угадать, насколько правдиво тот говорит. — Они сказали, что это я их послал? Так? — Нет, что послал не говорили. Я повторил дословно. Сказали "от Пирога". Тогда мы не стали их трогать, хотя вполне могли прямо там положить и были бы правы. Но я не хочу войны. Война слишком дорого обходится. Я решил сначала разобраться. Какие к нам претензии? До вчерашнего дня мы честно исполняли заключенное между нами соглашение. Миша достал из кармана сигареты и закурил, глядя на Веселова. — Короче так, — сказал он после недлинной паузы, чувствуя на себе внимательный взгляд Муромского. — Людей к вам я не посылал. Чем хотите заложусь за эти слова. Я не беспредельщик, и надо было бы — сначала переговорил бы это дело, а потом принялся пистолетами махать.