Он увидел, что лицо Веселова после этих слов потеряло значительную часть неприветливости. — Так что этот вопрос снят, — вставил Муромский. — Сто пудов, — подтвердил Пирог, стряхивая пепел с сигареты. — Когда мы договаривались, то взяли на себя определенные обязательства. Вы — свои, я — свои. От всякой шушеры защищать я вас не брался, так? Веселов согласно кивнул. — Естественно. У вас не охранная фирма. Но тем не менее вы дали мне кое-какие гарантии безопасности. — Да. Но если вы имеете дождик во время дождя, это еще не значит, что ни одна капля не попадет на ваши брюки, а медицинский полис еще не гарантирует того, что вы не заболеете. На всякие такие непредвиденные случаи у вас имеется охрана, сигнализация и прочее. — Однако они ссылались на вас. Я это сам слышал, и у меня еще нет размягчения мозгов. — Вот. Мы подошли к самому главному. Тут, как я понимаю, могут быть два варианта. Либо это мои люди, которые решили на свой страх и риск набить себе карман. Тогда я их найду и примерно накажу. Чтобы другие, глядя на них, не имели больше желания совать свое рыло туда, куда не надо. — Заметив нерастаявшее недовольство на лице Веселова, Пирог добавил: — И заставлю перед вами извиниться. Отдать их вам не могу, но мало им не покажется. Или это чужие, и это скорее всего. Чужие, которые действовали вроде бы от меня. От моего имени. Он замолчал, и Веселов выжидательно, с каким-то болезненным вниманием посмотрел на него. Миша знал этот взгляд. Многие лохи, даже очень, казалось бы, крутые, так смотрят, когда разговор подходит к критической черте, которую сами они перешагнуть не могут. Ободрать ближнего, обворовать до нитки друга, разорить сотни людей, отнимая у них последнее, — это пожалуйста, это запросто. Тут они крутые и палец им в рот не клади. Ходят павлинами, девок смущают и таких же лохов, как они сами. Мол, чего хочешь заделаю. Словами бросаются, смысл которых они едва понимают, а то и не понимают вовсе. Сколько раз он таких видел, которые "козлами" да "суками" во все стороны мечут, сами того не понимая, что смертельно обижают этим людей. Впрочем, те тоже зачастую не понимают и потому не обижаются. Ну, в общем, крутые — куда там. А когда нужно сделать единственный шаг, тот, что определяет настоящую крутизну, шаг, отделяющий жизнь от смерти, они замирают, как кролики и ждут, уставившись на тебя неподвижными жадными глазами или, наоборот, пряча взгляд, как бы отстраняясь от произносимого вслух приговора. Веселов смотрел, только что не дыша глазами. — Тогда я их тоже найду. Не получится самому — товарищей попрошу помочь. — Пирог посмотрел на Муромского, и тот согласно кивнул. Мол, помогу, нет вопросов. — Но я их найду. И тогда всем будет понятно, почему без спроса нельзя пользоваться моим именем. И, не объясняя ничего больше на словах, чиркнул ногтем большого пальца себя по подбородку. Веселов, как бы отходя от столбняка, расслабился, откинулся на спинку кресла и удовлетворенно произнес: — Хорошо. — Но только вы мне должны помочь, — жестко сказал Миша. — Ну если это в моих силах… — Надеюсь. Как они выглядели? — Ну с этим я справился. Веселов достал из внутреннего кармана пиджака сложенные вчетверо листы бумаги, развернул их и протянул. Миша бегло просмотрел машинописный текст. Маски… кавказский акцент… но не грузинский и не армянский. Интересно! Пистолет ТТ… револьвер "наган"… "мицубиси"… госномер… Наверняка угнанная. Дубинка… телосложение… примерный возраст… Котя… потрудилась веселовская охрана. Куда они раньше-то смотрели, в то время когда их хозяина бомбили! — Найдем, — решительно сказал он. — Кликуха есть, а это почти как паспорт. — Есть и еще кое-что получше. Отпечатки на нагане. Мои люди попросили их идентифицировать, и к завтрашнему, максимум к послезавтрашнему дню результат будет готов. Если, конечно, они имеются в милицейской картотеке. — Еще лучше. Ну если с этим мы решили, то давайте за стол. Все готово. Муромский согласно кивнул, и Пирог встал первым, показывая гостям дорогу. Еще лет пять назад ему и в голову бы не пришло угощать лоха-бизнесмена, которого он "доит". Но времена изменились, и он сам изменился. Да и Веселов был не просто лох. Мало того что за него прибыл хлопотать сам Муромский, крайне редко бывающий у кого-то с визитами. Это, кстати, тоже было неспроста. Миша понимал, что ситуация с бензозаправкой скорее повод для визита, за которым стоит что-то другое. Ясно, что у авторитета что-то другое на уме. Оставалось надеяться, что вскоре это разъяснится. А Веселов… Судя по всему, он был не сам по себе. Хотя и сам он не пешка — за ним стояли серьезные люди. Логотип его фирмы все чаще попадался на придорожных заведениях, в магазинах, мелькал в газетах и на телевидении. О нем писали, он встречался с министрами и губернаторами, благотворительствовал и, вообще, публично засвечивался, чем-то напоминая готовящегося к выборам политика. Причем районный уровень его, видимо, не интересовал. Обед прошел неинтересно. Пили мало, Веселов больше налегал на еду и не демонстрировал готовности продолжать разговор, Муромский кусочничал, беря понемногу того, другого, третьего и едва пригубив рюмку водки. Ну а Мише пришлось на правах хозяина что-то рассказывать, спрашивать и усиленно угощать. Все как будто чего-то ждали, но чего именно — не понять. Наконец Веселов наелся, вытер салфеткой губы, поблагодарил за угощение и, сославшись на дела, встал из-за стола. Миша даже провожать его не стал. Пришел, понимаешь, пожрал, как в привокзальном кабаке, и сделал ручкой вместо чаевых. — Ты не обижайся на него, — сказал Муромский, когда бизнесмен покинул зал ресторана. — У него сейчас много дел. — Да чего мне на него обижаться! — отмахнулся Пирог. — Он сам по себе, а я сам по себе. — Ну не скажи. Не скажи. — Муромский по-стариковски подчистил тарелку кусочком хлеба и отправил его в рот. Он, похоже, решил до предела обыгрывать свое физическое состояние, и даже голос у него стал тоньше, как у дедка. — Мы все вместе работаем. А ты присматривайся к нему, присматривайся. Он нам нужен. Поэтому помогать ему требуется. Скоро он к тебе еще с одним делом придет. — С каким? — С хорошим. — Муромский помолчал. — Нужно будет помочь ему вес набрать. Авторитет. Понимаешь? Теперь Миша понял. Он не ошибся в своих догадках. Веселов шагал в политику. В большую, надо полагать, политику. И помогал ему в этом Муромский, ради этого решивший перетащить свое больное, исполосованное пулями и хирургическими ножами тело в их город. Значит, придется Веселову помогать. Это хорошо. Потому что будет он как ледокол, пробивающий дорогу во льдах. А за ним, по чистой воде, идти будет легче. И ему, Мише Пирогову, в том числе, куда бы ни вела эта дорога. Ну уж о том, что занимающий крупный политический пост человек — "крыша" лучше не придумаешь — и говорить не приходится. А это значит, вернулся он в своих рассуждениях к началу, что тех троих, которые рыпнулись на бензозаправку, нужно найти чего бы это ни стоило. Потому что такой сам по себе мелкий, незначительный эпизод становится для него чем-то вроде экзамена. Когда Муромский уехал, Миша вызвал к себе четверых и обстоятельно, в деталях и очень доходчиво объяснил, кого и как нужно искать, против обыкновения пообещав даже премию за поимку. Обычно с деньгами он расставался тяжело, но сейчас было не до крохоборства. Вполне возможно, что в эти дни решалась его собственная судьба, да и потраченные на это дело деньги вполне можно будет снять с Веселова да еще и заработать на этом. Рыбак Он шел, слегка прихрамывая и не глядя по сторонам. Так ходят те, кто свой маршрут знают наизусть и не ожидают увидеть ничего интересного. Витрины магазинов, дома, рекламные плакаты и даже выбоины на асфальте знакомы до того, что, кажется, глаза здесь требуются только затем, чтобы не столкнуться с прохожим или несущимся как угорелый пацаном на роликовых коньках, шалеющим от скорости и бурлящей в нем энергии, которой через край и только что из глаз не брызжет. Мешковатый брезентовый плащ ниже колен, полностью скрывающий фигуру, выцветший рюкзак, чехол с удочками, резиновые сапоги с заплатками, старенькая кепка, надвинутая на брови, на лице трехдневная щетина. Типичный рыболов, проводивший свои выходные или часть отпуска за городом, уставший и бредущий к дому, к жене и телевизору. Пройдя квартал девятиэтажек, выстроенных еще при Брежневе, он пошел дальше, мимо старых кирпичных четырехэтажных домов, раньше принадлежавших железной дороге, а теперь отошедших городу. В местной газете время от времени появлялись коллективные письма от местных жителей, жалующихся на бесконечные протечки, прорывы канализации, вонь, бегающих по коридорам крыс и прочие неудобства, мешавшие им радостно встретить зарю российского капитализма, на что власть реагировала обращениями к железнодорожному начальству, а то отбрыкивалось, показывая бумаги, в которых умирающие дома числились снятыми с баланса и переданными городу. На время эти вялотекущие выяснения отношений прекращались, пока жители не начинали свою безнадежную тяжбу с новой силой, подбадриваемые очередным кандидатом в депутаты или спровоцированные очередной аварией. Вокруг обреченных домов было полно всяких сарайчиков, погребков, будочек, где здешние жители хранили собранный с близлежащих огородов урожай, кое-какой скарб и прочие необходимые в хозяйстве вещи. Подойдя к одному из таких сарайчиков, мужчина, прислонив к стене чехол с удочками, открыл ключом навесной замок и выкатил на улицу старенький мотороллер "Восход". Приторочил к нему удочки, аккуратно запер сарай и, с третьей попытки заведя двигатель, поехал к дороге, тарахтя на все окрестности. Ехал он недолго, минут пятнадцать. Едущие в том же направлении автомобилисты пренебрежительно посматривали на него, а некоторые, помоложе и позлее, даже насмешливо бибикали, заставляя седока нервно озираться и прижиматься ближе к обочине. Остановился он у небольшого частного автосервиса с будкой шиномонтажа и вывеской "Старт" на въезде в огороженную забором территорию. Заглушив двигатель и оставив мотороллер около забора, человек огляделся, задержав взгляд на единственной машине — потрепанном "БМВ" черного цвета, — и неторопливо пошел в ремонтный бокс, откуда раздавались звуки удара металла о металл. В воротах задержался, посмотрев на часы. На электронном циферблате было двадцать один ноль шесть. Табличка на воротах гласила, что сервис работает до двадцати одного часа. Мужчина вошел, прикрыл за собой створку ворот и задвинул громоздкий железный засов, так что теперь сюда было невозможно войти снаружи. Металлические удары прекратились, и из-под стоявших на яме мятых "жигулей" вылез человек в грязной спецовке. — Эй! — окрикнул он посетителя, расстегивающего среднюю пуговицу своего допотопного дождевика. — Мы уже закрылись. — Вот и ладно. — Чего ладно-то? Все, отец. Завтра приезжай. — Завтра не могу. — Ну фу-ты ну-ты! Русским же языком тебе сказано. За-кры-то! Все! Конец рабочего дня. Для убедительности слесарь выбрался из ямы и, поигрывая в руке небольшой, но тяжелой кувалдой, шагнул к бестолковому рыбаку. Но вместо того чтобы повернуться и уйти, тот сунул руку за пазуху и достал пистолет. — Э! Ты чего? — не столько даже испугался, сколько возмутился слесарь. — Убери пушку-то! — Брось железяку, — скучным голосом посоветовал ему рыбак, наводя ствол на грудь собеседника. Тот не заставил себя упрашивать и уронил кувалду на пол. — Ты это… Если денег хочешь, то так и скажи. Только в кассе все равно ни гроша. Могу только свои отдать. Есть у меня три сотни. Хочешь — бери. — Подавись ими. Ты меня не узнаешь, Костя? — Да нет. Слушай, а ты ничего не путаешь? Теперь тот, кого назвали Костей, порядком струхнул. Он не понимал, чего от него хочет этот небритый тип. Если это не ограбление, то что тогда? Какого дьявола он наставил на него пушку? — Да нет, не путаю. Отпутался свое. Ну? Так и не узнал меня? — Что-то не признаю. — Слесарь вгляделся, выискивая за щетиной знакомые черты. — А ты кто? Да пистоль-то убери, а? — Перебьешься. А кричать будешь — шлепну. — Да ладно-ладно. — Вот и хорошо. Значит, не узнал. Ну, не важно. У меня к тебе один вопрос. Только давай сразу договоримся: не врать. — Да чего мне врать-то? Спрашивай. У меня никаких секретов нету. Вот все мои секреты, — он показал на стоявшую на яме машину. — Я человек рабочий. — Тогда ответь мне, рабочий человек. Прошлым летом ты ремонтировал одну машину и что-то в ней нахимичил с тормозами. Кто тебе это велел сделать? — Какую машину? — занервничал слесарь. — Слушай, батя. Ты знаешь, сколько я с того лета машин делал? И тормоза, и коробки передач, и движки, и всякое еще. Всего и не упомнишь. Если ты считаешь, что с твоей тачкой что-то не то, — давай ее сюда, посмотрим. Прямо хоть сейчас, хотя меня уже ждут. Посмотрим, разберемся. Если моя вина, то ремонт за мой счет. Я тебе даже компенсацию заплачу за моральный ущерб. — Кончай болтать, — не выдержал рыбак. — Ты отлично знаешь, про что я говорю. После твоего ремонта люди погибли. Ну? — Да я это… — Костя смотрел на черный зрачок ствола, как заколдованный. Рыбак перевел пистолет в сторону, и грохнул выстрел, эхом загуляв по бетонным стенам бокса. Слесарь испуганно присел. Прошло несколько секунд, пока он понял, что жив и даже не ранен. Он посмотрел назад и увидел, что лобовое стекло стоявших на яме "жигулей" украсилось круглым отверстием, а заднее вообще осыпалось. — Ты чего? — прошептал слесарь, глядя круглыми от страха глазами. — Следующая пуля твоя.