— Постарайся их отвести подальше. Хотя бы вон туда, — боевик показал на темную стену кустарника недалеко от того места, где они стояли. Котя появился через несколько минут. Он еще не подошел близко, а уже чувствовался запах перегара. — Здорово! — громко сказал он, узнав подельника. — Ты чего тут? А я думаю, кто это меня зовет. Пошли к нам. Мы там удачу обмываем. Сядем, посидим путем. Бухла хоть залейся. — Потом, — сказал Атби, отстраняясь от его пьяных объятий. — Семен где? — Да где ему еще быть? Там. — Зови сюда. Дело есть. Срочное. — Да какое дело, ты чего? Гуляем сегодня. — Давай быстрее зови, а то поздно будет. — Погоди. Случилось чего, а? — Скоро случится. Я вон там буду ждать, — показал он в темноту, где угадывались заросли кустарника. — Иду, все уже. Бегу. Котя развернулся и нетвердой походкой пошел обратно к подъезду. Споткнулся обо что-то, пробормотал неразборчиво и, вместо того чтобы идти в подъезд, шагнул к дереву, откуда послышалось журчание. Дождавшись, когда облегчившийся Котя зайдет в подъезд, Атби пошел в темноту, на ходу перекладывая пистолет в карман куртки. Он надеялся, что стрелять ему не придется, но оружие предпочел держать под рукой. Его подельников не было довольно долго. Он уже начал опасаться, что они не придут. Может быть, что-то почувствовали? Или просто перепились так, что не в силах выйти. Да нет, не похоже. Хотя Котя и выглядел довольно пьяным, но способности соображать еще не потерял и шел пусть не очень уверенно, но не падал. Они вышли из подъезда, когда Атби начал терять терпение и решал, то ли ему самому идти за ними, то ли попросить кого, но вот только, как назло, никто не входил в подъезд и не выходил. Теперь было заметно, что оба здорово навеселе. Они шли, обнявшись за плечи, и их бросало от одного выщербленного края дорожки к другому. У Семена из кармана торчало бутылочное горлышко. Если бы сейчас и вправду пришлось идти на дело, то оба явно не были на него способны. — Ну-у? Где он тут? — пьяно бубнил Семен, останавливаясь и осматриваясь по сторонам, тщетно стараясь хоть что-то рассмотреть в темноте. Тут почти центр города, но более-менее приличное освещение было только на центральных улицах и около наиболее значительных административных зданий. Весь остальной город с наступлением сумерек пребывал в полутьме. Если раньше Атби это раздражало — он все сравнивал с расположенной относительно недалеко Москвой, — то сейчас он если и не вспомнил добрым словом отцов города, но в душе был им благодарен за царящую вокруг тьму. Он свистнул и чиркнул зажигалкой, чтобы окончательно определить направление этой парочке, которая, кажется, сейчас была способна заблудиться в двух шагах от родного дома, где они должны знать не только каждую тропинку, но каждую травинку. — А-а! — прорычал Семен, наконец-то заметивший маячок. И пробурчал, как ему казалось тихо, но Атби услышал: — Спрятался черный. Не видать совсем. Это был обычный пьяный бред, но кавказец обиделся. Ну не гад ли? Он его на дело взял, а тот такими словами бросается. Сомнение, которое еще жило в нем, пропало. — Ну, Ат… Это… Чего звал, а? Помощь нужна, да? Говори. Чего надо сделать? Мы сейчас тут всех положим, козлов. Кого, а? — Привет, — осторожно сказал Атби, отступая дальше в сторону кустарника. — Поговорить надо. — Давай! — с энтузиазмом согласился Семен, взмахнув рукой. И, перейдя на трагический шепот, предложил: — Давай вмажем? Такое дело провернули! Ты чего! Я тут уже про пистоль договорился. Американский. Круто? С запасным магазином, почти новый. Только это… Не хватает малость. Добавишь, а? Я тебе с первого же дела верну. — Добавлю, — машинально сказал Атби, еще больше отступая в тень. Он боялся оторвать взгляд от лица Семена, чтобы тот не заподозрил чего, хотя было достаточно темно и бахвалящемуся подельнику сейчас было явно не до таких мелочей. Однако он краем глаза заметил, как за спину Семена надвигается темная фигура, блеснув белками глаз. Секунды не прошло, как на основание черепа Семена обрушился мощный удар, от которого он повалился вперед, на неуспевшего отшатнуться Атби, так что ему пришлось сначала подхватить, а потом оттолкнуть от себя обмякшее тело, на чем он потерял несколько мгновений. Сначала Котя ничего не понял. — Сеня… — выдохнул он и нагнулся к приятелю, полагая, видимо, что тот просто вырубился от выпитого. Этот сострадательный жест спас его от следующего удара, на этот раз предназначавшегося уже ему. Над его макушкой просвистела рука с зажатым в ней пистолетом, взъерошив волосы. Котя ойкнул, падая под ноги Атби. Тот ударил его носком ботинка, угодив в плечо. Опрокинувшись от неожиданного удара набок и найдя спиной неожиданную опору в виде неподвижного тела Семена, он выхватил из-за пазухи свою дубинку и довольно неуклюже ею взмахнул, попав, однако, по колену Абти. Тот взвыл от неожиданной боли, забыв про засунутый за пояс брюк пистолет. Но это была последняя победа Коти. Второй боевик, подскочивший сбоку, сильным и крайне болезненным ударом в позвоночник обездвижил его, после чего коротким отработанным движением свернул ему шею, вывернув его подбородок назад и вверх. Раздался сухой противный хруст, который Атби почти не услышал; сжав зубы, он тихонько мычал от боли. Пришел он в себя, когда один из боевиков тронул его за локоть. — Уходим. — Все уже? — Да. Пора убираться отсюда. Мы довезем тебя до вокзала. — Нет, — сказал, хромая, отходя от кустов, Атби. — Лучше поймаю попутку. На вокзале в Москве слишком много милиции. Время позднее, и меня обязательно будут проверять. Он не стал говорить, что просто не хочет расставаться с ТТ. Если на вокзале его будут проверять, то обязательно обыщут. Без оружия у него есть все шансы проскочить через патрули — документы в порядке и в розыске он не числится. Но с оружием шансы сводятся к нулю. Боевик и не стал вдаваться в детали. Он просто кивнул соглашаясь. И сказал, когда они подошли к джипу: — Утром должна пойти в Москву одна из наших машин с товаром. Мы посадим тебя туда, в кузов. Не бойся, никто не найдет. Мы все хорошо сделаем. Все посты проскочишь как пуля. — Ладно, — согласился Атби. Нога болела сильно, и даже думать о том, что в ближайшее время ему придется передвигаться на своих двоих, было противно. Олег Самсонов За прошедшие двое суток он объездил, обошел и обзвонил все, кажется, учреждения, которые занимались судьбами детей. Ему удалось узнать кучу всякой информации. Как и в какие сроки оформляется опекунство, что нужно для того, чтобы усыновить — а в его случае удочерить — ребенка, какие документы для этого требуются, кто разрешает и кто контролирует эти действия. Все это выглядело крайне громоздко, требуя много сил и времени, а предполагалось, что и денег. Если верить чиновникам, главным образом женского пола, то ни одно такое действие не проходило без их строжайшего контроля. Ему даже демонстрировали груды документов, в которых, если верить словам, фиксировалась судьба каждого ребенка, проживающего в одном из трех специализированных детских учреждений закрытого типа, имеющихся в области. Но все это ни на сантиметр не приближало к раскрытию судьбы Аленки. Да, говорят, заявка такая была и ее после тщательного рассмотрения удовлетворили. Учитывая возраст девочки, с ее согласия, написанного ею собственноручно. Одна из чиновниц даже вспомнила эту историю и, с заметным мозговым скрежетом припоминая детали, кое-что рассказала Олегу. В том числе то, что заявителем была семейная пара, но делами в основном занимался мужчина. Он принес все требуемые документы, прошел серию собеседований и — вместе с супругой — районную комиссию по делам несовершеннолетних. То есть на словах и отвлеченных примерах все было хорошо, если бы не единственная загвоздка — нигде не было документов на Алену Самсонову. То есть в каких-то журналах учета, списках и ведомостях она проходила, но все это относилось к тому периоду, когда она проживала в интернате. А после этого — все. Ни фамилии удочеривших ее людей, ни их адреса — ничего, что могло бы навести на ее след. В ответ на справедливые, как Олегу казалось, претензии и вопросы по поводу документов ему почти безмятежно отвечали, что, дескать, пару недель назад была проверка из Москвы и проверяющие на выбор взяли несколько дел из архива, для того чтобы ознакомиться с ними повнимательнее. Потерпите, скоро вернут, заходите через недельку, звоните, мы это возьмем на контроль, обратитесь к директору, напишите письменный запрос. За это небольшое время он успел выслушать весь спектр годами отработанных отговорок и проволочек, которыми оперируют чиновники. Но все это ни на йоту не приблизило его к интересующему вопросу. Был еще шанс попробовать выяснить что-то в столице, но ему стало казаться, что и это ни к чему не приведет. То ли тут царит жуткий бардак, то ли кто-то очень хитро замел следы девочки — и простым кавалерийским наскоком тут ничего не сделаешь. Вернувшись домой из роно, где он предпринял очередную безуспешную попытку разыскать следы племянницы, Олег посидел с полчаса около телевизора, отдыхая и прикидывая, чем заняться сегодня вечером. Первым, что вставало в его воображении, был хороший ужин. Половина курицы, горка жареного картофеля, обязательно салат, побольше черного хлеба. Его аппетит начал уже пугать. Деньги, выданные в финчасти, стремительно таяли, а новых поступлений не предвиделось. С жадными глазами он закупал массу продуктов. Раньше их хватило бы на несколько дней, а теперь почти все его покупки заканчивались уже утром. Ему приходилось прилагать серьезные волевые усилия, чтобы оторваться от стола и не бросаться к холодильнику. Он даже ночами просыпался с мыслью о еде и буквально заставлял себя заснуть, а не идти в кухню. Некоторый компромисс с самим собой и своим неуемным аппетитом он нашел в старых запасах варенья и компотов, сделанных еще родителями. Перед сном он напивался чаю, заедая его ложками приторно-сладких консервов. К сладкому он относился равнодушно, поэтому видимость насыщения приходила быстро, после чего он с легким сердцем и тяжелым желудком отправлялся спать. Если так дело и дальше пойдет, говорил он себе, то скоро он превратится в толстого, расплывшегося типа с лоснящейся от жира мордой. Пора брать себя в руки. Но такие уговоры не помогали, и он взял себе за правило есть строго по часам, стоически пережидая накатывающие между приемами пищи приступы голода, хотя нередко в такие минуты его желудок был полон и голод оказывался лишь психологическим фантомом, игрой сознания, бредом привыкшего к затяжному недоеданию мозга, не способного адекватно оценивать переполненный аж до боли и поносов организм. Он нетерпеливо посматривал на часы, отсчитывая минуты, когда можно будет идти в кухню заниматься ужином. Стрелки показали четверть восьмого, когда прозвенел звонок телефона. — Олег? Здорово! Это Кастерин. Помнишь еще такого? — Привет! Еще бы не помнить! Из-за него, можно сказать, он и попал тогда в плен. Грех, конечно, так говорить, но забыть это невозможно. Первая мысль сразу же сменилась другой. Может быть, уже разобрались с его делом и Володька звонит, чтобы сообщить об этом. — Чем занимаешься? — бодро поинтересовался Кастерин. Как-то даже слишком бодро, чтобы выглядело это искренне. — Да так, телевизор смотрю. Собираюсь поужинать. — Хорошее дело. Имею желание пригласить тебя на шашлычок и все, что к нему полагается. — Я не против. Только вот с деньгами у меня… — испытывая неловкость, начал объясняться Олег, но тот его энергично перебил. — Брось ты это! Я угощаю! Значит так. Собирайся и через десять минут выходи к подъезду. Я сейчас выезжаю к тебе. Десять минут не срок. За годы службы Олегу приходилось укладываться и в куда более жесткие нормативы. Но сейчас он едва успел собраться за отведенное ему время. Его выходной, или, как он его называл, свадьбашный костюм, который он намеревался надеть вначале, оказался безнадежно обвисшим, и для того чтобы привести его в порядок, потребовалось бы не меньше получаса самой тщательной работы утюгом. Быстро перебрав одежду в шкафу, он остановился на черных слаксах и светло-голубой рубашке с накладными карманами, которые удалось быстренько выгладить. С кашемировым пиджаком все это смотрелось вполне прилично. К подъезду он вышел за несколько секунд до того, как "жигули" с Кастериным за рулем вывернули из-за угла дома. — Классно выглядишь, — проговорил тот, едва Олег уселся рядом с ним. — В нашей программе произошли изменения. Шашлык на сегодня отменяется. Я позвонил, а там у них что-то непонятное. Проверка какая-то, что ли. Едем в другое место. Зато там музыка и все такое. Я думаю, не хуже. Ну, рассказывай. Как ты и что ты? — Да чего рассказывать? Бездельничаю и жду конца следствия. — Вот ведь гады, а? Ничего святого! Ну какое следствие? Уроды! Спросили бы меня, других наших — за один день все рассказали бы. Нет, обязательно нужно тягомотину заводить, нервы человеку мотать. Из этих слов Олег понял, что ничего нового по его делу Кастерин сообщить не может, и появившееся у него было ожидание чего-то хорошего, может быть, даже радостного, сменилось на банальное ожидание ужина, подогреваемое лишь изрядно разыгравшимся аппетитом. Желание разговаривать пропало, и он только слушал необязательный треп сослуживца. К его удивлению, они подкатили к кинотеатру около дома Валерии Осиповны, где разместился боулингклуб, в котором работал Гришаня Пирогов, приглашавший его в первый день возвращения в город. Вот и сподобился. Кастерин припарковал машину и пошел вперед. Создавалось впечатление, что он тут не впервые, — настолько уверенно он держался и шел именно туда, куда нужно. Самому Олегу бывать раньше тут не доводилось — не по деньгам ему были такие заведения, а уж сейчас тем более. Да и не приветствовалось в отряде подобное времяпрепровождение, наводящее на мысли о стороннем источнике дохода, что в их положении почти всегда по меньшей мере граничит с предательством. Те, кто подрабатывал неэкзотическими способами вроде частного извоза, подобные бессмысленные траты, как правило, не совершали. Но сейчас Олег понимал Кастерина и его приглашение. Тот пытался хоть отчасти загладить свою вину. Ведь это по его вине, пусть и не прямой, не злонамеренной, Олега прихватили "чехи". Поэтому он не отказался от приглашения, молчаливо согласившись на большие траты, которые тот взял на себя. Отказ мог быть расценен как отказ в прощении, как затаивание злобы, чего Олег делать как раз и не хотел. Они миновали игровой зал, только издали увидев полосы дорожек, по которым какие-то люди катали черные шары, и уселись за один из столиков в небольшом ресторане, отгороженном от остального пространства стенами-перегородками, создававшими ощущение уединенности и уюта, которых раньше, в те времена, когда тут был обычный кинотеатр, не было. К ним подошел бойкий мальчик-официант, что тоже удивило Олега; раньше в таком качестве он видел только лиц противоположного пола. Кастерин быстро, едва заглядывая в книжку, меню, сделал заказ, и не прошло и двух минут, за которые Олег даже сигареты не успел выкурить, как перед ними стала появляться закуска, графинчики с водкой и соком, тарелки с салатами и бутылка минералки. — Давай за тебя выпьем, — предложил Кастерин, разливая водку по рюмкам. — За твое возвращение. Я тебе хочу правду сказать. Рад, что вся та история закончилась. Искренне рад. Я все это время чувствовал себя не в своей тарелке. Все не мог, понимаешь, поверить, что тебя уже нет. Умом понимаю, а в душе никак. — Спасибо, — неловко пробормотал Олег, не привыкший к пышным и длинным речам в свой адрес. И первым поднял рюмку, обрывая затянувшееся вступление. — Будем здоровы. На закуски он набросился, с трудом скрывая жадность и торопливость, которые выглядели бы как невоспитанность. Прежде чем проглотить очередную порцию еды, он заставлял себя сделать пять жевательных движений, отсчитывая их про себя. Он успел здорово почистить тарелку перед собой до того, как Кастерин поднял следующий тост. — Хочу выпить, знаешь, за что? За твоего брата. Я его сам, правда, не знал хорошо, но встречались несколько раз. Олег удивленно на него посмотрел. О том, что они были знакомы с Виктором, он слышал впервые. Но решил не говорить этого вслух. Может, у того просто не было повода говорить об этом, а брат в свое время не счел нужным рассказывать о таком незначительном эпизоде, как знакомство с одним из его сослуживцев. Мало ли какие контакты бывают у милиционеров с разными людьми и даже между собой. Не о каждом из них можно рассказывать. Иногда бывает, что лучше следует промолчать. Да и контакт мог быть настолько незначительным, что сразу же и забылся за своей малозначительностью. — Давай помянем, — согласился Олег.