— А ты? — Я? — ненужно переспросил Кастерин. Он выгадывал время. Еще чуть-чуть — и без рентгена будет видно, как за его лобной костью беспорядочно мечутся мысли. Как мыши во время потопа. — Тут есть еще кто-то? — Да… Может быть. Может… Я как-то не подумал, — бормотал Кастерин, массируя пальцами подбородок. Было сильно похоже, что он в ступоре. — Но кто же это мог, а? Он же милиционер. В форме. Это же беспредел. За такое… — Я так полагаю, что это дружок твой. — Какой дружок? — вскинулся старлей. — Вы о ком? — Об Олеге Самсонове. А ты на кого подумал? — Да ни на кого я не думал еще. Это все так неожиданно. Как снег на голову, натурально. — Ну это даже полезно. Как говорил наш отец-основатель, голова должна быть в холоде. Хотя у некоторых она оказывается в холодце. — Ага, — машинально согласился Кастерин, не особо вдаваясь в суть. Его сейчас мало волновали перевранные афоризмы и мрачноватые шуточки. — Никакой он мне не дружок, — запоздало возразил он. — Только я не верю, что это он. — Почему? — с искренним интересом спросил Шевченко. — Ну-у… Он… Как бы это поточнее выразиться… По поводу слесаря не знаю. А вот с милиционером — нет. Он всегда очень… Как говорится, с пиететом относился к коллегам. В том смысле, что все мы вместе вроде как братья, что ли. Поэтому я не верю, что это он. — Но сейчас-то он на вольных хлебах. Безработный. И вроде бы даже обиженный на весь свет. Это как? — Не знаю. Но все равно, — это Кастерин произнес уже довольно уверенно. — Вот так, значит. Хорошо, — Шевченко откинулся на спинку кресла. — Тогда так. Возьми его в разработку. Походи вокруг него, порасспрашивай, присмотрись. И если твоя возможная правота подтвердится… Короче говоря, держи меня в курсе. И помни, что сроки у тебя самые короткие. Потому что следующим в этой очереди можешь стать ты. — Понял, — еле слышно проговорил Кастерин, глядя на него завороженным взглядом. Олег Самсонов Пришедший в клуб ближе к вечеру Пирог его удивил. Сквозь привычную маску нагловатой уверенности отчетливо проглядывалась настороженность и даже нерешительность. Чем-то он напоминал расхристанного и хулиганистого мальчишку, впервые решившегося объясниться в любви своей однокласснице. Он много говорил, хвалил Олега, намекал на какие-то планы, но явно тянул время и не решался сказать что-то важное, что занимало его сейчас больше всего. Пирог даже водки выпил, кажется, для храбрости, а не для удовольствия. Первый порыв Олега был сказать, мол, не тяни вола за хвост и выкладывай, что нужно. Он даже подумал, что речь пойдет о его племяннице, что-то неприятное, а потому мнется, не зная, какими словами это сказать. Но взял себя в руки, вспомнив, что Миха Пирогов даже в юном возрасте сентиментальностью не отличался и чужих чувств не щадил. Значит, речь пойдет о чем-то другом и нет смысла делать самому первый шаг, тем более не зная, куда этот шаг может привести. И как ни в чем не бывало отвечал на пустые вопросы. — Слушай, — наконец сказал Пирог, решившись, видимо, на что-то. — Здорово ты этого ингуша выцепил. — Просто повезло, — пожал плечами Олег. — Везет тому, кто умеет. А кто не умеет — тому никогда не повезет. А если и везет, то, значит, партнеры позволили. Знаешь, как в картах? Захотят отпустить — отпустят. А не захотят… — Он усмехнулся. — Извини. — Тебе видней, — ответил Олег. Сначала сказал, а потом сообразил, что это звучит как намек. По слухам, еще несколько лет назад Мишка Пирог в компании таких же, как он, молодых, частенько мотался в Москву, где с помощью трех стаканчиков и вырезанного из поролона шарика облапошивал доверчивых граждан. То есть был самым настоящим шулером. Только что не карточным. Но Пирог не обратил на эту фразу внимания. По крайней мере не видно было, что он обиделся. — Уж ты мне поверь. Довелось посмотреть. Ты, как я понимаю, сейчас на мели. — Около того, — усмехнулся Олег. — Короче! Нужно этого Атби отыскать. Возьмешься? — А дальше что? — Дальше? А что дальше? Скажешь мне, и все. Больше ничего. Получишь свои бабки и гуляй. — Это понятно. Я про этого парня спрашиваю. Он видел, что Пирог не договаривает. Темнит. Особой откровенности Олег от него и не ждал. Кое-какие выводы он и так сделал, а всей правды ему все равно не скажут. Но, с одной стороны, ему было интересно понять, насколько честную игру ведет с ним Мишка, а с другой — не хотелось чувствовать себя дураком, болваном, которым пользуются втемную. Вроде замызганного червонца — его хоть на пиво можно потратить, хоть сигарет на него купить. — Разберемся, — небрежно, даже чересчур небрежно ответил Пирог закуривая. — Не исключено, что рожу я ему сам начищу. Или ты хочешь? То, что Пирог сказал про рожу, которую он собирается начистить, звучало правдоподобно. Но Олег уже не верил. Он чувствовал, что одним мордобоем дело тут не кончится. — А где же мне его искать? Может, он домой, к себе в горы, укатил. Так мне туда возвращаться нет никакого желания. Сам понимаешь. — Понимаю. Но не думаю. На самом деле всякое, конечно, может быть. Но я нутром чую, что в аул возвращаться он не будет. — А он из аула? — Откуда я знаю! Просто молодой он еще, не пуганный. Ему красивой жизни хочется. Девочек наших, кабаков, тачку шикарную. — Так кому этого не хочется, — сказал Олег. Не то чтобы он спорил. Ему было интересно выслушать доводы Пирога, а для этого его нужно слегка раззадорить. — Оно конечно. Только молодой да горячий, хочет всего и сразу. На этом они все и горят, молодые. Я так думаю — он в Москву сдернул. — Москва большая, — рассудительно заметил Олег. Он совершенно не представлял, как он может там найти ингуша. Здесь ему действительно повезло. Да и город у них не в пример меньше. К тому же родной, где и стены, как говорится, помогают. А в Москве? — Есть кое-какие соображения, — ушел от прямого ответа Пирог. — Если ты согласен, то вечером выдам тебе подъемные и командировочные. — Он усмехнулся. — Ну? — Давай попробую, — не очень уверенно согласился Олег, удержавшись от вопроса о неведомых соображениях. — Вот и ладушки. Тогда сиди пока здесь. Отдыхай, развлекайся. Тебе Гришаня уже все показал? — Вроде. — Отлично. Шары покатай или еще чего. Только много не пей. А попозже я тебя познакомлю с одним пареньком. Он тебе помощником будет. А мне надо пока кое-что прояснить. Только не уходи никуда, понял? — Чего тут не понять? Здесь буду ждать. Долго хоть? — Пока не знаю. Ну — будь. Советую покемарить, пока есть время. Утром уже в Москве будешь. Там на отдых времени не предвидится. Пирог поднялся из-за стола и ушел, а Олег, глядя ему в спину, думал, что приятель детских лет ему не доверяет. Задачку обозначил, денег посулил, а когда нужно ехать, с кем и где искать этого Атби, и словом не обмолвился. Да еще и велел не выходить из клуба. Да, не доверяет. И даже не считает нужным это скрывать. Что, в свою очередь, можно даже расценить как элемент доверия. Мол, видишь, я от тебя этого не скрываю. Но зато и не устраиваю тебе всяких хитрых слежек и прочее. Цени. Такой вот парадокс. Решив последовать доброму совету, Олег нашел Гришаню, который с привычным видом добродушно-простоватого добряка крутился около раздевалки, откуда наблюдал за входом, и сказал, что хочет пойти поспать. — А чего так рано-то? — искренне удивился тот. Сейчас было особенно заметно, что с братом они разнятся как небо и земля. Если от того слова лишнего не добьешься, то этот весь нараспашку. — Устал. Да и Мишка говорит, что вечером, может быть, ехать придется. — Тогда конечно. Пошли. Хочешь я тебе кассетку поставлю? У меня такая порнушка есть — пальчики оближешь. Я себе уже целую коллекцию собрал. Есть обычная, есть с животными. Даже с мальчиками есть. Ты чего предпочитаешь? — Ну уж не с мальчиками точно, — на ходу ответил Олег. И подумал, что под порнуху заснуть ему уж точно не удастся. Но и отказываться не хотелось. Он так долго не видел ничего подобного, а еще совсем недавно полагал, что и увидеть-то никогда больше не удастся, что отклонять эту очередную любезность Пирогова-младшего было выше его сил. Пока Гришаня ковырялся на полке с кассетами, он, не раздеваясь, лег поверх покрывала, поудобнее подбив подушку. Хоть не выспаться, так просто отдохнуть, расслабиться. Давно он не валялся просто так, бездумно, и почти беззаботно, сытый до осоловения, с более-менее понятными перспективами на ближайшее будущее и чтобы для него кто-нибудь суетился, выискивая что получше. Это приятно. — Вот, — продемонстрировал Гришаня видеокассету. — Очень отличная вещь. Тут сначала взрослые тетки, а потом молодняк. Ставлю? — Давай, — благодушно согласился Олег, слабо махнув кистью правой руки. Он заранее готовился к удовольствию, и делать лишние движения не хотелось совершенно; тело спеленала блаженная истома, о самом, существовании которой он успел забыть. Гришаня вставил кассету в видеомагнитофон и сказал с заметным сожалением: — Ты смотри тут, а мне надо идти. Сейчас народ повалит, и мне нужно за порядком следить. В его исполнении это выглядело довольно комично. Ну какой из Гришани надзиратель, а тем более хозяин? Смех один. Если бы за его спиной не маячила грозная и совсем не смешная фигура его брата, то не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, чем его деятельность могла бы закончиться. — Давай, — без тени улыбки ответил Олег. — В случае чего я здесь буду. Гришаня ушел, и Олег уставился в телевизор. Через пару секунд он понял, что кассета стоит не на начале. Вставать и перематывать ее было лень, а в суете Гришаня забыл дать ему пульт. Да и наплевать. Так она закончится быстрее, и тогда он, может быть, еще сумеет хоть немного поспать, как ему советовал Пирог. Это и в самом деле будет нелишним. На экране мужик с волосатым животиком, как хотел, вертел малосимпатичную деваху, раскинувшуюся на большом бильярдном столе. Судя по отдельным словам, которыми в пылу порнокинострасти обменивались партнеры, фильм был немецким. Глядя на недотягивающие до хотя бы средней эстетики ракурсы и позы, Олег мельком подумал, что если это любимый фильм Гришани, то со вкусом у него явно не все в порядке. Впрочем, тут же забыл о слабоумном Гришане и его вкусах. Происходившее на экране полностью захватило его внимание. К пузатому присоединился блондин с заметно пропитой физиономией, и теперь они вдвоем пользовали деваху, которая морщилась словно от боли, когда блондин заправлял ей в задний проход, но при этом поощряюще выстанывала по-своему «да, да!» и сладострастно облизывала крашеные губы почему-то лиловым, как у висельника, языком. При этом обнажались ее мелкие, хищно, как у щуки, загнутые назад зубы, делая ее лицо неприятным. Олег поймал себя на мысли, что сам бы он с этой девахой сексом заниматься не стал. Уж больно она напоминала въевшегося в плоть и кровь отрицательного персонажа из какого-то детского фильма. Не то Бабу-ягу, не то ее ближайшую родственницу. Ну разве что с большого перепою. Но сейчас это не имело большого значения. Значение имел сам процесс, мотавшиеся туда-сюда полуспущенные мешочки грудей, в красных туфлях, на ремешках, широко раздвигаемые ноги, влажная темно-розовая плоть между ними, куда уставшим полупьяным гвардейцем вползала кожаная палка блондина. Потом эту троицу сменила пара помоложе, эту пару еще одна троица, только на этот раз женщин было двое и стонали они как-то интереснее. Потом пошли титры на немецком, которого Олег совсем не знал, и по экрану телевизора побежали косые сполохи. Он подумал, что кассета закончилась, и хотел было встать, когда на экране появилось детское лицо с застывшими глазами и растянутым в неестественной улыбке ртом. Олег замер. Почти сразу он понял, что это совершенно иная съемка. Качество иное и звуковой ряд тоже. Последующие несколько минут он смотрел на экран ни жив ни мертв. От недавного возбуждения не осталось и следа. Он даже не мог себе представить, что существует такое. То есть представить, наверное, смог бы, имей желание. Но даже тени такого желания у него никогда не возникало. И больше того: он не мог представить себе человека, который захотел бы смотреть то, что сейчас видел он. Если до этого он смотрел на взрослых людей, которые добровольно, по крайней мере хочется в это верить, работают на ниве порнобизнеса в качестве актеров, к тому же иностранцы, то сейчас перед ним были дети лет от десяти до пятнадцати, не старше, и неловко, неумело, как ему показалось, занимались тем, что и сексом-то назвать язык не поворачивается. Ну какой секс может быть у девчонки лет десяти, у которой еще абсолютно плоская, мальчишеская грудь, отчетливо прорисованные ребра и ни одного волоска растительности, кроме как на голове. Или пацанчик лет двенадцати, худой как щепка, которого какой-то мужик (лицо сознательно не показывается)… Слова-то приличного не подобрать. Сношает? Пусть хоть так. Сношает в задний проход. Дети, подростки меняются местами и позами, одни исчезают, а другие появляются. Какая-то баба сисястая, соски которой двое — мальчик и девочка — старательно запихивают себе в рот. Потом мальчишка с девочкой. Потом двое мальчишек. Олег глядел на это в ужасе. Сил не было встать и выключить телевизор. Он смотрел и думал: какая же сволочь этот Гришаня! И это его любимый фильм?! Да его прибить мало. И наплевать, что он слабоумный. Какого черта! Слабоумный — вот и нечего ему среди здоровых делать. А то еще наплодит таких же уродов! Вот житуха-то будет… Олег резко встал и шагнул к телевизору, намереваясь сначала выключить его, а потом и Гришаню. Ну и гад! А он еще его жалел, в обиду когда-то не давал. Да лучше бы его прямо в детстве прибили. Было бы на земле одним придурком меньше. И может быть, одной такой кассетой.