Бросив косой взгляд в спину уходившего Кастерина, он пошел в магазин. Покупки предпочитал делать сам, не прибегая к помощи водителя. Он не барин какой-нибудь, а начальник милиции, один из городских и районных руководителей. Пускай люди видят, что он один из них, почти такой, как они. Кто знает, когда это может пригодиться! Может, через некоторое время он выдвинет свою кандидатуру на выборы мэра. Или депутата. Деньги в выборах играют, конечно, немалую роль, но и личное впечатление избирателей не стоит сбрасывать со счетов. А кроме того, он просто любил делать покупки. Любил сам выбирать, сам расплачиваться и сам приносить купленное домой. Ну а если ему это доставляет удовольствие, то почему он должен от этого отказываться! Выбирая гроздь бананов попышнее, он думал, что система контактов с Кастериным получается у него какая-то очень уж сложная. Как подпольщики какие-то. Как бы тут не перемудрить. Нужно придумать что-нибудь попроще. Стоя с инвентарной корзиной около лотков с фруктами — такими не по сезону яркими и празничными, он подумал, что неплохо бы поставить Кастерина на место его начальника, Плещеева. Или хотя бы замом его сделать. Например, по работе с личным составом. Тогда все будет много проще. А в перспективе отправить Плещеева, скажем, на учебу в столицу. Если, конечно, за это время он сам не наломает дров до того, что его можно будет отправить в отставку. Впрочем, пока с этим спешить не стоит. Сейчас Плещеев почти ручной и вполне еще может пригодиться. Да и замечаний особых к нему по службе нет. А вот с Самсоновым все гораздо интереснее. Неужто он и правда снюхался с Пирогом? Тогда стоит дать этой информации расползтись. Главное, чтобы она дошла до кого надо. Не все в милиции сквозь пальцы смотрят на грешки бывших своих сослуживцев, особенно на их контакты с криминалом. Кое-кто склонен называть это предательством. Но если он действительно пошел на контакт с Пирогом, то зачем тот отправил его в Москву? И, самое странное, на электричке. Как будто других способов нет. В свете скорого каравана, как он про себя называл транспортировку партии наркотиков, ради чего, собственно, он и отправил Кастерина на встречу с Бесланом, эта поездка Самсонова выглядела подозрительно. Для особого беспокойства пока, кажется, нет причин, но и сбрасывать этот факт со счетов нельзя. Пока есть время, нужно накапливать информацию. Для начала напрячь агентов, крутившихся вокруг Пирога и клуба, которым якобы командует его слабоумный братишка. Именно этим сегодня и стоит заняться. Атби Вот такая жизнь — по нему! Много кабаков, много девочек, много выпивки. Свобода! Никто не говорит ему, чего можно делать, а чего нельзя. Ваха с ним общается как с равным, всюду берет с собой, с людьми знакомит. Показывает хорошие, настоящие, дорогие места, куда ходят только состоятельные и уважаемые люди. Он уже видел нескольких депутатов, одного министра, штук пять эстрадных звезд и еще сколько-то тех, кто часто бывает в телевизоре. Это не то что было у него до этого. Не задворки дядиного кафе у дороги, где он сутками, весь пропахший дымом и подгоревшим жиром, ворочал горячие шампуры и пачкался, разрубая мясо, вытирал слезящиеся глаза и таскал на себе мешки с углем, надрывая пупок и собственную гордость. Таких девочек, каких он видел в последние дни, он, может быть, только по телевизору мог смотреть. А сейчас он их не просто видел. Они прыгали к нему в постель, едва он пальцем успевал их поманить. Или приглашали его к себе, но Ваха, как настоящий друг, его отговаривал. Зачем ехать в чужой дом, если есть свое место? Здесь люди такие, что вместо гостеприимства могут голову отрезать. Чтобы выжить, нужно быть очень осторожным. Не трусливым, а осторожным, осмотрительным и внимательным. В общем, что и говорить, Атби такая жизнь нравилась. Да и как не нравиться, если люди с тобой добры и уважительны, если ты всегда сыт, если ездишь на хорошей машине и хорошо одет! Он начал думать, как ему закрепиться здесь, как зацепиться за эту жизнь хотя бы на несколько лет. Потому что если не для него, молодого и смелого, то для кого еще такая жизнь устроена? Для его дядей? Для стариков? Так они сидят себе в своих кафе и радуются этому. Конечно, когда он состарится, то ему, наверное, тоже будет нравиться сидеть в четырех стенах и говорить умные слова молодым — таким, как он сам сейчас. Но пока ему требуется кое-что другое. Вчера вечером они с Вахой привезли с собой шикарную девчонку, которую сняли в ресторане. Подпоили ее немножко, а потом обработали вдвоем сразу. Сначала она пыталась возражать, но он ее быстро окоротил. Он ей показал, кто тут хозяин, мужчина. А потом они ее выгнали. Было уже поздно, он хотел спать, да и Ваха засобирался, говорил, что утром у него дела и надо бы выспаться. Поэтому он очень удивился, когда увидел его около своей постели. Не пошел он никуда, что ли? Или вернулся потом? Почему-то в куртке и уличных ботинках. — Вставай. Пошли завтракать. — Эй! Сколько времени? — спросил полусонный Атби. Вставать ему не хотелось совершенно. Ему хотелось спать и еще пить. С коньяком он вчера, кажется, опять переборщил. — Двенадцать скоро. Вставай. Дело есть. — A-а, встаю уже. Если есть дело, то тогда конечно. Тогда нужно вставать. Он пересилил себя, встал и пошел в ванную. Завтракать дома они не стали. Всего в десяти минутах ходьбы от подъезда был небольшой ресторан, в котором хорошо кормили. Никаких хлопот, а удовольствия не в пример больше. — Я сегодня говорил с нашими, — начал Ваха, когда по-утреннему вялая официантка принесла им еду и графинчик с коньяком; голова гудела, как пустой котел, и хотелось снять это напряжение. — Есть нехорошие новости. — Что случилось? — довольно равнодушно поинтересовался Атби. После рюмки коньяка его настроение стало заметно подниматься. — Тебе, наверное, придется уехать из Москвы. — Почему? — нахмурился он. Вот уж действительно неприятная новость! — Ты только послушай меня внимательно, ладно? Это не мои слова. Это так старшие считают. — Почему они так считают? Что случилось? — Ничего пока не случилось. Но им кажется, что ты не так живешь. Что это опасно, и, вообще, тебе нужно заняться делом. Понимаешь меня? — Я готов заниматься делом! — горячо возразил Атби. К нему начала возвращаться его привычная уверенность в себе. — Пусть только они скажут мне каким. — Мне кажется, ничего они не скажут, — доверительно сообщил Ваха. И поднял вверх глаза и ладони, как бы обращаясь к Аллаху. Хотя в данном случае этот жест, скорее, следовало бы истолковать как согласие, пусть даже вынужденное, с решением старших. — Все уже решено? — Не все пока. Но ты сам понимаешь. Слова произнесены вслух. — Кем? Ваха укоризненно и в то же время отрицательно покачал головой. Нет, этого он сказать не может и не хочет. — Я тебе это сказал по дружбе. Как брату. Все бросил и приехал к тебе. Это пока только мнение. Ты понимаешь меня? Я и этого тебе не должен был говорить. — Да, спасибо тебе. Я этого не забуду. Ваха отмахнулся от этой благодарности. — А если я не захочу? Почему я им должен подчиняться? — Ты, конечно, можешь сам решать. Только… — Ваха ненадолго задумался. — Я не хочу вставать между тобой и твоей родней. — При чем здесь моя родня? Это они меня сюда отправили, и им пообещали обеспечить мою безопасность. — В общем… — Ваха заколебался. Потом решительно махнул рукой. — Ты из мертвого правду вытащишь. Атби едва сдержал польщенную улыбку. — Ты скажешь тоже! — Только я тебя прошу. Никому про то, что я тебе скажу. Договорились? — Хлебом клянусь! — быстро проговорил Атби и для убедительности отщипнул хлеба от лежавшего перед ним на тарелке куска. — Хорошо. Твой дядя считает, что тебя нужно отправить домой. Только я тебе этого не говорил. — Я уже пообещал. Но почему? Ваха пожал плечами. — Кто знает? Может, считает тебя слишком молодым. Может, просто не хочет, чтобы ты жил здесь, в Москве. А может, у вас с ним какой-то разлад вышел. Кто это может знать лучше тебя? — Но я ничего такого… Он же сам меня сюда отправил! — Я просто думаю вслух. Я сам с ним не разговаривал. Ты же знаешь, что мы стараемся лишний раз не показывать людям наши отношения. Опасно. Жизнь такая. Тебе тоже нельзя звонить. Да. Я даже не знаю, кто это сказал. Понимаешь? Это только разговор. — Ваха помолчал и осторожно добавил: — Но ты мужчина. Ты сам можешь решать, как тебе жить. — Ты прав. Я сам буду решать. — Но я тебе вот что скажу. Ты только не обижайся. Я просто подумал, что это важно. Ты же знаешь, что я хочу тебе только хорошего. Ты мне как родной брат стал. Да? — О чем ты? — Без поддержки родни тебе тяжело будет. Нет, я сам поддержу тебя чем могу. Но… — он развел руками. — Ты должен понять, что у меня тоже есть разные обязательства. — И что мне делать? — Это только ты сам можешь решить. — Я знаю. Но я прошу у тебя совета. — Если просишь… Хорошо. Я считаю, тебе нужно сделать большое дело. Такое, после которого ты станешь независимым. Тогда ты сам сможешь решать, как поступать и с кем. Тогда с тобой будут считаться. Тебя будут уважать. И никто не станет указывать, где тебе жить и что делать. Вот такой совет. — Спасибо… Но что это за дело? Мы уже думали с тобой. — Думали, да. Но все, о чем мы говорили, это мелочь. Тебе нужно срочно большое дело. Не на тысячу долларов, не на десять и даже, наверное, не на сто. — Да ты что?! — Атби вытаращил глаза. Названная цифра его поразила. Он был не против заиметь такие деньги. Но чтобы срочно? — Ты просил у меня дать совет — я дал. — Я понял, спасибо. Но как? Понимаешь, я просто не знаю. То есть… Пойми, если бы я знал, то давно уже… — Это только так кажется. Подумай хорошенько. Сегодня подумай, завтра. Время пока есть. — Легко сказать. — Сказать тоже не всегда легко, — назидательно произнес Ваха. — Ну, мне пора идти. Вечером увидимся. Ваха встал и легкой походкой вышел из ресторана. Счастливый человек! У него нет таких проблем. А тут — сто тысяч! И даже больше. И главное, родные его хотят из Москвы отправить. Домой, на Кавказ. Нет, туда ему совсем не хочется. То есть… Нет, не хочется. Если бы они ему сами сказали, что, мол, родственник, так и так, есть проблемы, нужно сделать так и так, потому что это всем нам нужно, всему роду, то тогда — какие могут быть разговоры! Он с младенчества знал, что родня — это все. Без родни никуда. Но разве это родня, если они начинают за его спиной с другими говорить о нем? Судьбу его решают. Отправляют назад, в нищету. А сами миллионами ворочают. Внезапно его как током ударило. Миллионы! Это то, про что Ваха говорил. Не сотни тысяч, а больше. Больше! Он выпил коньяку, смывая им нахлынувшее наваждение. Деньги, очень много денег. Пусть они не сразу будут в аккуратных пачках, перехлестнутых ровными банковскими бумажками. Пусть вначале они будут в виде пакетиков с белым порошком. Много пакетиков. Больших полукилограммовых пакетов, плотно заклеенных широкой липкой лентой, которые можно легко расфасовать на маленькие пакетики. Или продать так, оптом. У Вахи должны быть люди, готовые это купить. Эх, зря он так рано ушел. Дела у него какие-то появились… Он заказал еще коньяк.