Олег осторожно, наступая на камни покрупнее, которые не поплывут под ногой, пошел к месту отдыха, низко пригибаясь и всматриваясь в прогалы деревьев перед собой. Наконец он увидел. На бревне, спиной к нему, сидели двое и что-то ели. Над верхней кромкой бревна виднелись стволы с хорошо узнаваемыми большими мушками. К удивлению Олега, тот, что сидел справа, был горбат. Прошло некоторое время, прежде чем он вспомнил, что однажды, дней десять назад, он мельком видел в базовом лагере боевика с горбом. Они, скорее всего, шли за ним. Не наверняка, но скорее всего. Маршрут и время движения совпадали. При желании он мог бы прямо сейчас срезать их обоих одной очередью. Но не сделал этого. Сейчас он не думал о жалости к этим двоим. У него ее не было. Но двое — это слишком мало для эффективной погони. Не исключено, что где-то рядом находится еще одна или две группы боевиков, и стрельбой он просто выдаст себя, и на него, как коршуны на зайца, слетятся остальные. Он не обольщался по поводу имевшегося у него оружия. С автоматом и одной гранатой он может продержаться не так долго, как это может показаться обывателю, насмотревшемуся телевизионных демонстраций учений, где бравые вояки в униформе с одного выстрела поражают мишени и закидывают условного противника гранатами. В реальном боестолкновении все намного сложнее и, если хочешь выжить, нужно учитывать бесконечную уйму факторов. Он лег за дерево, держа обоих боевиков на мушке, и стал ждать. Они поели, по очереди попили из фляги, и горбун, подхватив свой автомат, спустился к ручью, чтобы долить в нее свежей воды. Второй, с большой черной бородой, сложил что-то в вещмешок, дождался горбуна, и они оба двинулись вверх по тропе. Проводив их взглядом, Олег выждал минут десять и двинулся следом. Дважды он почти догнал их; обтянутый потрепанной кожаной курткой горб мелькал за деревьями так соблазнительно, что оба раза Олег вскидывал свой автомат и оба раза опускал его. Им потихоньку овладел азарт охотника. В отдельные мгновения ему казалось, что боевики у него в руках и он просто играет с ними, как кошка с мышками. Подавить такой азартно-игривый настрой стоило известных усилий. Он напоминал себе, что это далеко не игра, а он не картонный герой из компьютерной стрелялки с девятью жизнями, а всего-навсего усталый и полуголодный человек с автоматом, которого только вчера достали из ящика, изнутри очень сильно напоминавшего гроб. В очередной раз сдержав азарт, он поотстал — и вовремя это сделал. Боевики вышли на границу леса, за которым начиналось долгое голое пространство, поросшее травой и редким низкорослым кустарником, в нескольких местах, как кляксами, прерываемое каменными осыпями. Горбун ушел вперед, а бородач под острым углом к нему двигался вдоль кромки леса. Если бы Олег поспешил, то наверняка наткнулся бы на бородатого. Тот некоторое время наблюдал, как его напарник преодолевает открытое пространство и идет в сторону перевала. Спрятавшийся за деревьями Олег с интересом наблюдал за этим маневром и не мог понять, в чем его смысл. Только когда горбун шел вдоль боковой кромки оползня, он сообразил. Внешне безоружный, одетый в цивильное и явно ущербный человек на сторонний взгляд не представлял опасности. В определенной ситуации он сам бы безбоязненно подошел к нему или, наоборот, подпустил бы его к себе. О последствиях подобного поступка долго гадать не нужно. Горбун был приманкой. Олег осмотрел пространство перед собой. Перед ним был безлесый склон, на котором невозможно укрыться. Плохо заметная извилистая тропа поднималась к седловине. Это и есть перевал. Слева от него каменная гора с бело-рыжими плешинами оползней. Справа почти такая же гора, но значительно выше, и, может быть, от этого казавшаяся еще более неприступной. Он посмотрел на часы. Третий час дня. Странно. Бизон говорил, что до перевала сутки ходьбы, а он дошел всего за несколько часов. Вряд ли разведчик мог так сильно ошибиться. Значит, это еще не перевал? А если перевал, то не тот. Или он, увлекшись игрой в преследование, потерял направление? Горбун успел уйти достаточно далеко и теперь казался маленькой козявкой. Олег отошел подальше за деревья и смотрел, как тот все ближе подбирается к накрывшему перевал облаку. Наконец боевик скрылся в мутной белой пелене. Его не было видно минут сорок. Наконец он вынырнул из облака и замахал рукой. Вскоре на тропинке появился бородач. Один автомат он нес на груди, второй висел на плече. Пользуясь вынужденной паузой, Олег поел и отдохнул, с сожалением поняв, что добраться до тушенки ему пока что не судьба — вскрыть банку ему просто нечем. Ни ножа, ни открывалки у него не было, а другие известные ему способы справиться с жестянкой были слишком шумными. Придется потерпеть. Здесь, у подошвы горы, сколько он ни вслушивался, он не мог уловить звуков стрельбы или взрывов. Может быть, Бизон и его парни уже прекратили бой, а может быть, сюда эти звуки просто не долетали. Поднимавшийся по тропе бородач тоже скрылся в облаке. Прошло с четверть часа, прежде чем Олег решился идти следом. Он подумал, что было бы неплохо обойти боевиков, обогнув гору. Но этот путь наверняка был намного более длинным, не говоря уже о том, что несравнимо более сложным. К тому же он подумал, что вряд ли эта парочка сейчас села в засаду. А если и так, то их возможности для наблюдения были сильно ограничены; пока они находятся внутри облака, сильно напоминающего дымовую завесу, они лишены возможности видеть дальше, чем на несколько десятков метров. Выйдя на тропу, он шел и ждал выстрелов, больше смотря не себе под ноги, а по сторонам в поисках подходящего укрытия, цепляясь взглядом за каждый валун, за каждое углубление, хотя умом понимал, что если по нему начнут стрелять сверху, то никакое укрытие ему не поможет. Оттуда, с высоты полутора-двух сотен метров, он виден, как таракан на лысине у карлика. Но до границы облака, которое, на его счастье, не слишком спешило уплыть с облюбованного склона, он добрался без приключений. Войдя в белую муть, он с первых шагов почувствовал промозглый холод. Он впервые в жизни оказался внутри этого небесного образования и даже не предполагал, насколько тут может быть холодно. Видимость здесь была даже меньше, чем он предполагал. Метров пятнадцать, двадцать от силы. Но тропа под ногами была видна хорошо. И склон тут был не такой крутой — нечто вроде ступени или террасы. В несколько минут он прошел облако насквозь и увидел небольшую долину, а за ней новый склон. Этот был покруче первого. В долине была небольшая впадина, заполненная водой, где на берегу, за камнями, устроился горбун, которого он едва разглядел. А по голому, без единого кустика-деревца склону уже поднимался бородач. Теперь они поменялись местами. Олег прикинул расстояние. Перевал, к которому тянулся чеченец, отсюда уже был виден. И теперь было понятно, почему. Бизон говорил про сутки. Это был долгий и трудный тягун, идти по которому нужно несколько часов. И тот маневр, который Олег проделал несколько минут назад, здесь нельзя было повторить. Чеченцы оседлали перевал. Пара человек могла держать его против роты. Главное, чтобы боеприпасов хватило. Чтобы это понять, не нужно быть большим стратегом. Рассмотрев картинку перед собой, Олег отступил назад, в облачную муть и за камни. Дороги вперед не было. Назад — тоже. Тогда, как говорилось в одном старом детском фильме, нормальные герои всегда идут в обход. Долго, тяжело, но иначе никак не вытанцовывалось. Сейчас он пожалел, что совсем недавно поосторожничал, а проще говоря, испугался, и не расстрелял эту парочку еще там, в лесу. Сейчас одной проблемой было бы меньше. С досады он сплюнул на камни. И пошел поперек крутого склона. Вскоре он понял, почему говорят, что в горах тропинок много, а дорога одна. Тот путь, который он сейчас выбрал, явно не был приспособлен для ходьбы. Может, для горных козлов, которые, кажется, здесь водятся, это нормально и привычно. А для него, городского, по сути, жителя, это совершенно непривычный и дикий способ передвижения. Меньше чем через двести метров он неосмотрительно попал на осыпь и некоторое время вместе с мелкими камнями тек вниз, только чудом не свернув себе шею и отделавшись лишь порванными штанами, ссадиной на бедре и ушибом руки. Пришлось вернуться, благо он не успел далеко углубиться в каменный язык. Обходя осыпь сверху, он уткнулся в каменную стенку. Для даже средней руки альпиниста она вряд ли представляла серьезное препятствие, но для него, абсолютного новичка в горном деле, без необходимых приспособлений, истощенного и с мешающимся автоматом на спине, это было почти непреодолимым препятствием. Он попытался по примеру виденных им по телевизору скалолазов просунуть пальцы рук в какую-то щель и, подтянувшись, залезть на стенку. Высота ее была небольшой, метра два с половиной. Но на его счастье, как он чуть позже это понял, камень под его рукой расслоился и небольшой обломок, отскочив, всего лишь ударил его в живот. Если бы нечто подобное произошло метром выше, Олег рисковал свалиться в обойденную им осыпь и тогда ему вряд ли удалось бы отделаться порванными штанами и легкими ушибами. Держась за стенку руками, он прошел вдоль нее, внимательно глядя, куда ставит ноги. Волей-неволей учиться приходилось быстро. За осыпью ему повезло. Тут были крупные камни, между которыми росла трава, так что идти стало много легче. Олег шел по спирали, с каждым шагом поднимаясь чуть выше. Вскоре он попал в заросли рододендронов, передвигаться по ним было намного сложнее. Низкие жесткие кусты цеплялись за ноги и скрывали камни и расщелины у корней. Он постарался побыстрее из них выбраться, для чего ему пришлось несколько спуститься вниз. Вскоре он немного приспособился к преодолению горы. Намечал маршрут, изучал его и только тогда двигался. Несколько раз пришлось возвращаться, обходить опасные участки и делать длинные петли-обходы. Вскоре он почувствовал жажду. Сначала легкую — просто не хватало слюны во рту, а потом все сильнее и сильнее, так что она превратилась в навязчивую мысль. Над ним, на вершине горы, видна была снеговая шапка. Олег все чаще смотрел на нее. Там можно было утолить жажду. Он уже почти было решился двигаться вверх, к снегу, когда наткнулся на небольшой быстрый ручеек, текущий со снежника. Упав около него он долго и жадно пил ледяную воду. Умылся, обтер вспотевшую грудь и шею, обмыл горевшую ссадину на бедре. Несколько минут лежал, пытаясь восстановить силы. На глазок прикинув пройденное расстояние, понял, что до вечера гору ему не обогнуть. Просто не успеет. Еще несколько часов он шел по камням, карабкался и старался не смотреть вниз. Начало смеркаться, а он даже половины пути не сделал, только поднялся выше и устал. О том, чтобы ночевать на голых камнях, страшно было подумать. Несколько раз ему пришла коварная мысль спуститься вниз, к подножию. Измученное сознание подсказывало простой, казалось, выход. Бегом, вприпрыжку вниз, быстрее потревоженных камней, и уже через полчаса он внизу, почти у родного леса, у реки, где худо-бедно можно отдохнуть и подкрепиться. А утром с новыми силами на гору. Или отыщется другой выход из положения, можно уйти тропинками куда-то в сторону, а там есть еще один перевал. Или какой-то транспорт подвернется. Может, лошадь какая. Умом он понимал, что идея эта дурацкая, но измученный организм требовал выхода из ситуации, и Олег, поддавшись искушению, выбрал камень размером с футбольный мяч и бросил его вниз. Тот покатился, потом подпрыгнул, ударившись о здоровенный валун, на секунду пропал с глаз, потом вынырнул, только теперь уже в сопровождении еще нескольких, поменьше, а потом началось. Уже не понять, где тот, первый. Сотни камней летели вниз, прыгали, скользили и увлекали за собой еще сотни и сотни, поднимая шлейф пыли, сметая низкие кустики и перепрыгивая естественные провалы. Олег стоял и смотрел на это зрелище, не в силах отвести взгляд. Ноги неожиданно стали дрожать, и он вынужден был сесть. Теперь ему даже представить было страшно, что когда-то ему придется спускаться вниз. Только вверх или, в крайнем случае, параллельно земле. Продолжить движение он смог минут через десять, но для этого ему пришлось сделать над собой значительное усилие. Зад его, казалось, неимоверно потяжелел и никак не хотел отрываться от неровного, с косыми острыми ребрами камня. Ему повезло, когда солнце готовилось скрыться за соседней горой. Огибая очередную скалу, он увидел лежбище. Сначала он даже глазам своим не поверил и остановился. Перед ним было сооружение из веток и мха. В измученном сознании сказочным огоньком вспыхнуло воспоминание о снежном человеке, о йети, рассказами о котором время от времени разражаются печатные издания. Эдакая двух- или трехметровая горилла, питающаяся чуть ли не младенцами. Рука инстинктивно потянулась к автомату. И только спустя секунды он понял, что это гнездо. Судя по внушительным размерам — принадлежит орлу. Вокруг валяются косточки, на камнях полусмытые потеки помета. Он опасливо огляделся, выискивая глазами хозяина или хозяев. И лишь спустя несколько минут понял, что гнездо необитаемо. Олег понятия не имел, улетают ли орлы на зиму. Может быть, хозяева скоро вернутся. Но в последние месяцы тут никто не жил. Потоптавшись рядом, он с облегчением опустился в самый центр сооружения. Как бы ни велико оно было, размеры его явно не были рассчитаны на его габариты. Но зато он лежал не на голых камнях. И вообще, тут было обжитое место. Перележав первую усталость, он встал и с полчаса обустраивал себе ночевку, мысленно принося извинение предыдущим жильцам за нанесенный ущерб и утешая себя тем, что они при желании могут все восстановить. Около сооруженного им жестковатого ложа он выстроил стенку из камней, которая должна защитить его от ветра. Снял ботинки и, с удовольствием шевеля уставшими пальцами, принялся за вскрытие банки с тушенкой. Сначала он решил, что может ее вскрыть автоматным шомполом. Во всяком случае, для того чтобы высосать мясной сок, такой способ вполне подходит. А потом вспомнил. Когда-то давно он не то читал, не то по телевизору видел, что консервную банку можно откупорить, если ее верхнюю кольцевую кромку стереть о камень. Уж чего-чего, а этого добра вокруг было в избытке. На поиски подходящего инструмента много времени не ушло. Пошаркав банкой минуты три по ровному каменному сколу, он едва успел среагировать, чтобы содержимое банки не выпало. Устроив себе славный ужин — с тушенкой и галетами, он улегся спать, прижимая к себе ставший чуть ли не родным чужой автомат. Впрочем, при разговоре о трофеях понятия "свой — чужой" стираются, превращаясь в свою противоположность. Если бы еще недавно кто-нибудь сказал ему, что можно если не совсем выспаться, то вполне сносно поспать в птичьем гнезде, пусть даже и в орлином, то он посмотрел бы на такого, как на записного вруна. Но он проспал до рассвета, хотя утром казалось, что он больше ворочался, чем спал, — и от жесткого, неровного ложа, и от холода. Утром у него было большое желание запалить из веток костер, но он подавил его в себе, полагая, что и без того причинил немало хлопот орлиному семейству. Доел тушенку, пользуясь остатками галет как ложкой и закуской одновременно, размялся, восстанавливая кровообращение, и неожиданно почувствовал себя довольно бодро. Во всяком случае, ему хотелось действовать, и даже невиданная до этого высота под ногами уже не внушала вчерашнего ужаса. Он потерял страх перед ней. Остались почтение и осторожность. Правду говорят, что человек — такая скотина, которая привыкает ко всему. Больше половины дня он шел, прежде чем увидел перевал. С первого взгляда он показался почти таким же далеким, как луна. Над ним плыли клочья облаков, то заслоняя его от взгляда, то накрывая его тенями, так что толком рассмотреть, что там творится, никак не удавалось. Спуск оказался намного тяжелее, чем восхождение, хотя Олег уже кое-чему научился и понял, что по прямой — от подошвы горы к вершине или наоборот — ходить нельзя. Все зигзагами, змейкой, как бы имитируя ходьбу по горизонтали, а не по лестнице. Передние мышцы бедер заныли, потом заломили, кажется, даже кости ниже колен. Ко всему остановились часы покойного Мамеда — Олег просто забыл из завести. Спохватившись, он завел механизм и установил время примерно. Просто для того, чтобы было, по чему отмечать временные интервалы и в конце каждого часа движения устраивать себе десятиминутный отдых. Было около двух часов. Олег уже успел хорошо рассмотреть перевал и разглядел, где и как обустроился бородатый. Тот сидел за грядой валунов и в бинокль смотрел вниз, на расположившегося у озерца горбуна. И иногда куда-то в сторону. Олег не сразу понял куда, а поняв, обмер. Чуть дальше и заметно ниже был еще один перевал. Но не такой, как этот, пеше- или гужеходный. Там была заметная широкая дорога, и по ней, наверное, без особого труда могла проехать автомашина. И там он сумел разглядеть двоих. Расстояние до них было большим, и навряд ли они и бородач могли видеть друг друга. Только он, забравшийся на орлиную высоту, видел одновременно как оба перевала, так и две группы боевиков, которые наверняка общались между собой при помощи раций, что с лихвой заменяло им визуальный контакт. А дальше, за обоими перевалами, видна была покрытая лесом долина и крыши населенного пункта. На дороге перед ним угадывалась коробочка танка с тростинкой дула, направленного в сторону перевалов. Наши! Олег уже высмотрел путь в обход перевала, по которому он может дойти до поселка. По прямой это было всего несколько километров — пять или семь, точнее сказать было сложно. Но в горах, как он понял, прямых дорог не бывает. Смело умножай на пять, а то и на все десять. То есть двое, а то и трое суток пути. Но главное, что уже сегодня он может спуститься вниз и провести ночь если не с комфортом, то в относительном тепле, а может быть, и костер удастся развести. И, решив отправиться по этому новому маршруту, он посмотрел туда, где остался горбун. Прощальный взгляд. Олег не представлял, какие силы или уговоры могут заставить его вернуться в эти места вновь. И увидел цепочку людей, подходивших к озерцу. Как раз туда, где расположился безобидный на первый взгляд горбун. Первое, что он подумал, это подмога. Или просто отряд боевиков, идущий по своим делам. Встречаться с ними не было никакого желания, и он даже спрятался за камень — зачем ему такие зрители? А чуть позже понял, что ошибся. К озерцу быстро приближалась группа Бизона. Они даже не шли, они бежали. Бежали ходкой волчьей рысью, плотной группой, выстроившейся в цепь, обученные крепкие парни, спецы, только что выполнившие свое непростое и, наверное, очень важное задание, все семеро — те, кто накормил и снарядил его для дороги к своим. И со всей своей выучкой, со своим победным настроением бежали прямо в засаду. Он посмотрел на склон. Стоит им подняться по нему десяток метров, как бородатый запросто их расстреляет. А горбун поддержит! Олег колебался не больше секунды. Эти парни стоят того, чтобы ради них рискнуть. В конце концов, из него еще не все выбили за время плена, а оружие в руках не для того, чтобы разорять птичьи гнезда, пусть даже и орлиные. Он прикинул расстояние. Парни Бизона двигались быстро. При таком темпе движения до воды они доберутся минут за десять. Может быть, за пятнадцать. Около нее могут задержаться, но в любом случае еще через пять-десять минут они будут на склоне. Скорее всего, бородач даст им возможность подняться повыше. Там и прятаться негде, и стрельба поприцельнее. Это еще минут пятнадцать, может, чуть больше. Итого у него есть от получаса до примерно сорока пяти минут. А до перевала ему не дойти и за два часа. Если только добежать или докатиться, как вчерашний камень. С того места, где он находился, перевал был почти прямо под ним, разве что несколько в сторону. Неожиданно он нашел решение. Простое, как все гениальное, и непредсказуемое, как стихия, на которую он решил положиться. Он побежал по склону, стараясь очутиться в такой точке, чтобы перевал вместе с засевшим на нем боевиком оказался строго под ним. Он бежал, спотыкаясь и падая, обдирая ладони и колени, задыхаясь от недостатка кислорода и часто смотря на часы, которые показывали неправильное время, но достаточно точно отмеряли его интервалы. Двадцать минут… Двадцать пять… Тридцать… Все! Олег остановился, согнувшись пополам и хватая ртом разреженный воздух. Сейчас нужно всего несколько секунд, чтобы перевести дух и утереть заливающий глаза пот. Он сел и, продолжая тяжело и часто дышать, достал из сумки гранату. Поднял лежавший около ног длинный тяжелый камень, напоминавший рыбу без хвоста, выдернул из ботинка длинный шнурок и обвязал им камень. Потом достал из опустевшей противогазной сумки гранату и пропустил через ее кольцо свободный конец шнурка. Встал, взвесил все это на руке и бросил вперед как можно дальше от себя, будто стараясь совершить невозможное — добросить связку до перевала, оседланного бородатым чеченцем. Камень с привязанной к нему гранатой упал на небольшой оползень и покатился вниз, увлекая за собой мелкие камни. Олег присел и вдруг увидел, как его посылка замедлилась и почти остановилась, увязнув в камнях покрупнее. Все, подвела стихия! Олег обреченно смотрел, как бесхвостая серая рыба с притянутым к ее боку кругляшом беспомощно барахтается, безуспешно пытаясь пробиться среди своих непохожих собратьев, готовая в любую секунду замереть среди них. Но сила ли инерции сработала, рельеф ли помог, однако камень сорвался с очередного препятствия и олимпийским призером рванул вниз, увлекая за собой другие, третьи, сотые и тысячные. Через несколько секунд по склону неслась небольшая лавина и уже нельзя было в ней угадать "рыбу" с икринкой-гранатой на боку. Но все равно лавина была недостаточной для того, чтобы накрыть перевал. Олег видел, что довольно далеко от того места, где сидел бородач, был большой пологий участок, обильно засыпанный камнями. Мелкие лавины довольно часто сходили с этого склона, но ни одна из них не достигала и не могла достичь того места, где затаился боевик, приготовившийся расстреливать уже вступивших на подъем парней Бизона. Дальнейшее спрессовалось в маленькие кадры-мгновения. Олег увидел, как чеченец, привлеченный шумом, поднял лицо и оно остановилось, казавшимся белым на фоне черной бороды блюдцем. Впечатление было такое, что он глядит не на несущиеся на него камни, а в упор смотрит на Олега, и только на него одного. А потом произошло то, что неизбежно должно было произойти. Разные по массе и габаритам предметы — камень и граната — не могли долго двигаться рядом в стремительном потоке, летевшем вниз, полном столкновений и разной силы ударов. Кто от кого отстал и кто кого опередил, сказать почти невозможно — для этого потребовались бы специальные расчеты, с привлечением таблиц плотности материалов, вычисление скоростей и даже теории вероятности. Факт тот, что два предмета разделились при движении и при этом из гранаты была вырвана чека. Три длинных секунды никаких видимых перемен не происходило. Камни летели вниз, как и прежде, замедляя свое движение перед более крупными, вросшими в породу скалами. А в гранате происходил процесс воспламенения. И он произошел. Летевший к земле каменный поток вдруг подпрыгнул как на трамплине, потом до Олега долетел звук взрыва, и дальше все пошло так, как и должно, когда стихия получает новый страшный импульс. Среди разнокалиберных камней появилась огромная глыба, перед которой уже ничто не могло устоять. Эхо взрыва еще гуляло по горам, а вниз уже неслись не просто камни, а сама обезумевшая стихия, которой нет и не может быть преград. Олег, отвлекаясь от этого завораживающего зрелища, посмотрел на подъем, где сначала замерли, а потом заспешили вниз, на ровное место, семь крошечных фигурок. Или восемь? Не понять. Достигший седловины перевала камнепад все сметал на своем пути, сминал, сносил, сглаживал, плющил и рушил то, что можно было сметать, сносить, сглаживать и рушить. Камни бились о камни, ломались, крошились, высекали искры и поднимали тучи пыли. Со стороны это выглядело величественным и жутким зрелищем, но даже страшно себе представить как это — оказаться внутри, в эпицентре, когда нет никакой, ни малейшей надежды на спасение, когда ужас сковывает тело и единственный способ выйти, выскочить из оцепенения — сумасшествие, буйное помешательство, означающее мгновенное и навсегда прощание с собственным разумом, но зато освобождает тело для действия, и ужас, может быть, становится уже не таким чудовищным. Впрочем, переживших этого нет, и рассказать об этом они не могут. Через четыре с лишним часа, когда Олег стоял вместе с Бизоном и его парнями на изменившемся до неузнаваемости перевале, а горбатый чеченец с потухшим взглядом и стянутыми за спиной руками сидел на запыленном валуне, Леха, вычищая кончиком ножа грязь из-под ногтей, сказал: — Ну, бля, Самсон, и наделал ты делов! — Ну извини, — ответил Олег, уплетая тушенку из штурмового запаса группы. Еда его сейчас интересовала много больше любых разговоров. — Извиняю. — Леха тщательно вытер лезвие о рукав камуфляжа, вогнал нож в ножны и, отстегнув их от пояса, протянул ему. — На, от всех нас. — Ты бы лучше шнурок ему подарил, — сказал Бизон, показывая на Олегов ботинок. — Нам еще часа три ходу. — Это мы запросто! — весело пообещал Леха и отхватил от капронового альпинистского троса щедрый кусок. — Такие сплету — сто лет не сносятся. — Давай быстрее, — поторопил его командир. — Нам еще идти и идти. — И добавил, обращаясь к Олегу: — А ты сильно рисковал. Ты понимаешь, что тебя могло сверху накрыть? — Как это? — Ты что, никогда не слышал про обвалы в горах? — Ну почему… — не слишком уверенно ответил Олег, вычищая банку изнутри. — Потому. Видишь? — Бизон показал на склон, где еще несколько часов назад карабкался Олег. — Не то что от взрыва, а просто от шума падающего камня вот те скалы могли срезонировать и рухнуть прямо тебе на голову. — Так ведь не рухнули же, — беспечно отмахнулся Олег. Он был сыт, среди своих и почти счастлив, а то, что могло бы быть, его сейчас не сильно волновало. — Везунчик ты, Самсон, — проговорил Бизон, впрочем, скорее одобрительно, чем с осуждением. — Да и ты тоже не лаптем щи хлебаешь, — в тон ему заметил Олег, далеко от себя отбрасывая пустую банку, загремевшую по камням. Бизон проводил ее хмурым взглядом, но комментировать столь явное нарушение режима чистоты не стал; группа вышла из зоны действия и напрягать этого парня, только что спасшего семь жизней, не хотелось. Чистилище — Значит, ты говоришь, попал в плен? — в третий или четвертый уже раз спрашивал брюхастый капитан. Час назад он еще зажевывал свой перегар мятной жвачкой, но теперь это ему, видно, надоело. — Конечно, — устало сказал Олег. — Я же вам рассказывал. — Мало ли что нам рассказывают. Таких историй наслушаешься. Значит, в плен. А вот у нас есть сведения, что ты добровольно сдался. — Да не сдавался я!