— Минуту! Не надо громких слов. Сейчас я вернусь. Ждите меня здесь. Не уходить! — приказным тоном сказал Леха и быстро направился в сторону, за палатки, накрытые камуфляжной сеткой. Капитан и конвоиры проводили его взглядом. Прапорщик насмешливо посмотрел на старшего и деликатно отвел глаза в сторону. Сержант вообще старался смотреть в землю. — Мальчишка. Я ему покажу… — капитан облизнул пересохшие губы и продолжил чуть суетливо: — Так. Борт будет через полтора часа. Сейчас идем в столовую — я договорился. Перекусите на дорожку. — С каждым словом он все больше обретал уверенность в себе. — А ты, Самсонов, без шуточек, понял? — Да уж какие тут шутки, — мягко согласился Олег. Появление Лехи его здорово ободрило независимо от того, вернется тот или нет. — Я только хотел выяснить: я арестован или как? — Задержан. До выяснения обстоятельств. И до этого времени рекомендую вести себя ниже травы и тише воды. А то ходят тут всякие твои дружки. Краем глаза Олег заметил, как к ним приближается группа людей в форме. Он повернул голову и увидел, что возглавляет эту группу Бизон. Теперь он тоже выглядел иначе. В чистенькой форме, в погонах, выбрит и сосредоточен. Вид солидный. Если бы не автомат за спиной, то прямо штабной офицер из кинофильма. За ним шли шестеро. — Ну, что тут происходит? — строго спросил он, обращаясь к капитану. Тот, глянув на майорские погоны, сделал слабую попытку подтянуться, но потом, видно, решил не напрягаться. — А в чем дело? — Я пока только хочу узнать, почему этот человек арестован. — Пока что он задер… — Это не имеет принципиального значения, — отмел юридические тонкости Бизон. — Ну? Капитан хотел было возмутиться, но, посмотрев на обступивших его офицеров, выразительно перетягивающих из-за спин автоматы, решил не цепляться за формальности. — Самсонов задержан до выяснения обстоятельств попадания его в плен. — А почему конвой? — Для… — капитан начал заметно потеть, хотя было довольно прохладно. Переступил с ноги на ногу, чавкая липкой грязью под сапогами, и сказал, неподвижными глазами глядя в надменно-строгое лицо Бизона: — Положено. — Хорошо. И куда вы его? — В Москву, — проговорил капитан. Из него прямо на глазах вылетал хмель. — Значит, так. Официально вам заявляю, что этот человек спас мою группу и лично мною будет представлен к награде. — А где мой ножичек? — обиженно-дурашливым тоном спросил Леха, кукольным чертиком-провокатором вылезая из-за каменно-неподвижного плеча Бизона. Бизон строго шевельнул бровями, пошарив глазами по капитану и конвоирам, и спросил: — Где личное оружие Самсонова, добытое им в бою и переданное ему моими людьми? — Оно изъято до выяснения обстоятельств, — уже совсем беспомощно пролепетал капитан. Олег, глядя на Бизона и его парней, пожалуй, впервые в жизни понял, что означает выражение "смертельная угроза". Эта семерка буквально излучала угрозу. Лица строгие, замкнутые, в позах ярко выраженная пружинистая готовность к броску, оружие в руках, и стоят они так, что со стороны не понять, что тут происходит. Сделай капитан или его люди лишнее движение или произнеси неуместное слово — и, ясно без подсказок, сомнут, разметут их к чертовой матери, наплевав на последствия. Одно слово — сорвиголовы. Таким все едино, лишь бы было так, как им надо. А сейчас это значит — как скажет командир, которого они меж собой зовут Бизоном, явно не настроенный шутить. — Пойдемте отойдем, — пригласил, а скорее, приказал он следователю и первым шагнул в сторону. Тот помешкал мгновение, решая, как поступить лучше, и пошел следом, тяжело и неловко скользя по липкой грязи. Они отошли метров на десять и остановились. — Ну все, братишка, — весело проговорил Леха, хлопая Олега по плечу. — Бизон тебя вытащит. — Хотелось бы, — пробормотал Олег, с интересом и тревогой наблюдая за переговорами. Он видел, как Бизон что-то втолковывает капитану, который больше озирается по сторонам, ища подмогу, чем слушает. И только когда на его погон легла тяжелая рука, впился глазами в его лицо. Говорили они недолго — минуты две или три. Бизон что-то записал в своем карманном блокноте, вырвал листок и отдал его капитану. Расстались они почти дружески, пожав друг другу руки. Полковник Шевченко, 50 лет С утра день задался на славу. Просто редкостный денек. Проснулся с отличным настроением, за ночь в городе не произошло ни одного ЧП, если не считать бытовой пьяной драки и автомобильной аварии. Позвонила дочка из Москвы и сказала, что они на выходные приедут всей семьей — с мужем и обоими внуками. Потом приятель из министерства сообщил, что по итогам комплексной проверки ему светит благодарность министра. Ну? Жить можно! Для подкрепления хорошего настроения он сделал то, что делал крайне редко в рабочее время. Он съездил в баню при доме отдыха. Баня там по нынешним меркам так себе, средненькая. Без наворотов, без египетских вентиляторов под потолком, без солярия и прочих новомодных штучек. Обшитые деревом стены, деревянная мебель, печь на дровах и просторный бассейн, в котором можно поплавать, а не только окунуться. Баня была его любимым местом, может быть, еще и потому, что уже много лет у него были добрые, приятельские отношения со здешним директором, немолодым, но очень подвижным и деятельным мужиком, благодаря которому бывший ведомственный дом отдыха до сих пор не развалился и не разворован, а коллектив в основном остался прежним. Нечего и говорить, что в баню и номера для полковника Шевченко всегда были открыты двери. Говорить о том, что его вкусы тут знали наизусть, и вовсе не приходится. Пожилая банщица Даша, заставшая тут куда как лучшие времена, заварила ему чай с травками — она знает с какими и сама их собирает, — он хорошо попарился, пропотел и напился крепкого чая с каплей коньяка. После такой процедуры он чувствовал себя помолодевшим, сбросившим сразу лет двадцать, отчего настроение еще больше улучшалось и хотелось жить. Жить! Красиво, счастливо, богато и долго. И в такие моменты в нем были силы для этого. Много сил. Сидя на дубовой лавке и утирая мокрые от пота шею и лоб, он расслабленно думал, что сейчас бы хорошо женщину, да помоложе. Не молодуху, какие сейчас только что не за рубль всем съезжим-приезжим отдаются, а хорошую, крепкую женщину лет тридцати, еще тугую и спелую, умелую и слегка медлительную. У него была такая. Не то чтобы любовница — для этого звания она была глуповата. А исключительно для того, чтобы удовлетворять его мужские желания, которые, к сожалению, возникали все реже. А может, и к счастью — меньше беспокойства, а значит, и риска меньше. Он весь на виду, его каждая собака видит и знает. Одним просто любопытно на начальство лишний раз поглядеть, а другие с интересом поглядывают. Желающих возглавить здешнюю милицию хоть отбавляй, а еще больше — охотников поставить на это место своего человечка. А для этого все средства хороши. Вон даже министров за банные дела снимают, не жалеют. Его и подавно жалеть не будут. Хотя успел он за годы службы заиметь сильных друзей, но и врагов нажил — как без этого. Поэтому в общественных местах — вроде бани в доме отдыха — вести себя должен скромно, прилично. Да и день белый, не время бабами заниматься. И водку пить не время. Без того хорошо. Отдохнул прилично, попарился, тело расслабил и даже вздремнул с четверть часа. Можно и на работу возвращаться. Шевченко поднялся, не торопясь, обтерся и начал одеваться. Когда надевал китель, под руку попалось что-то твердое и плотное. Он сунул руку во внутренний карман и достал из него конверт из плотной бумаги. Деньги. Вчерашние. Совсем забыл про них. Он усмехнулся. Еще каких-то несколько лет назад он, получи такие деньжищи в руки, ночь бы не спал — боялся и думал бы, планировал, куда их потратить, что купить, носился бы с ними, как дурак с писаной торбой, жадно выискивая для них применение. А сейчас просто забыл про них. Зря, конечно, он так расслабился. Мало ли чего. Но до сегодняшнего дня все шло нормально, без проблем, и это всегда успокаивает и расслабляет. Не хуже бани. Он опять усмехнулся и убрал конверт обратно в карман кителя. Нет, он не будет прятать эти деньги, как собирался это сделать вчера. Приедет дочка, и он отдаст их ей. Они молодые, им много нужно. И самим одеться, отдохнуть, перед друзьями похвалиться, и детей — его внуков — побаловать. Да и в отпуск нужно съездить. Нет, все правильно, отдаст деньги дочери. Господь удержал его, и, значит, так и надо. Он снова усмехнулся. Господа помянул. А ведь раньше был истовым коммунистом. Мальчишек-милиционеров, которые в прежние времена венчались в церквях или крестили своих детей, нещадно обкладывал выговорами, чехвостил на партийных и комсомольских собраниях, выступал на партхозактивах и при этом мысли не возникало зайти в церковь, разве что во время отпускных экскурсий в Ленинграде или Киеве, но там было совсем другое дело. А сейчас все иначе, и нет-нет да и зайдет в церковь, особенно по большим праздникам, когда там собирается все руководство города и района. Теперь это тоже своего рода партийное мероприятие. По крайней мере политическое. Сегодня держать нос по ветру посложнее, чем в прежние времена, когда хватало просмотреть передовицу "Правды" или посмотреть программу "Время", для того чтобы быть политически грамотным в целом, а частности раз в неделю или в райкоме объяснят, или секретарь парткома коротенько доведет. Зайдя попрощаться с директором дома отдыха и заодно поблагодарив его за гостеприимство, он решительно отказался от выпивки и обеда, сославшись на дела. Хотя столовая тут и ничего, но в целом готовят так себе, в расчете на утвержденное для отдыхающих меню. Да и есть пока не хотелось — рановато для обеда. Выйдя к своей "Волге", он с удобством развалился на заднем сиденье, кивком поблагодарив водителя за его "с легким паром". Раньше тот обижался, что начальник не берет его с собой в баню. Скучно ему вот так сидеть в машине и ждать. А потом — ничего, привык и больше не дует по-бабски губы. Набаловал его прежний начальник, вот и пришлось держать в строгости. По первому времени он все порывался отъехать вроде бы машину подремонтировать или масло поменять, а сам так и норовил левака прихватить. Если рассуждать как положено, то надо бы его давно наладить в патрульную машину, но не делал этого специально. Пусть все видят, что скрывать ему нечего и даже доставшийся ему в наследство водила не помеха — и уже который год. К тому же он на самом деле хороший шофер; машина всегда в порядке, ездит уверенно, когда нужно и притопить может, спиртным не увлекается и не только район, но и Москву знает. А что до гонора, то его Шевченко подавить умеет и панибратства к себе не допускает. — Тут вам Кастерин звонил, — сообщил водитель, оборачиваясь через плечо для того, чтобы рассмотреть возможные машины на дороге, куда они сворачивали, и как бы только поэтому сообщая новость. — Чего хотел? — поинтересовался Шевченко, вытирая платком пот со лба. Едва сел в машину, опять начал потеть. Надо бы стекло опустить, но так и простудиться недолго. — Запрос из Москвы пришел. Про Самсонова. — Про какого Самсонова? — пряча тревогу, спросил полковник. Это что еще за новости такие? Откуда ветер задул? Штормовой, поднятый недоброжелателями? Или просто так, закрывают старые дела? — Про ихнего, про Олега, — невнятно ответил водитель, занятый дорогой. — А что там? — с наигранной ленцой спросил Шевченко. Если про Олега, то это ничего, тут все чисто. Погиб и погиб. И не здесь, а в Чечне. Его даже к медали представили. Посмертно. Дело пока тянется, но это как всегда. Надо бы поинтересоваться, проявить активность. — Да отыскался вроде. Если еще полминуты назад Шевченко пожалел, что не сел на переднее сиденье, чтобы лучше слышать, то теперь и думать про это забыл. Пот прошиб его с новой силой, как будто он опять оказался в парилке. Он широким движением отер лицо влажной тканью платка, пряча за ним предательски засуетившиеся глаза и удивленно-испуганно расслабившиеся мышцы, отчего на секунду отвалилась челюсть — как у мертвеца. — Хорошо, — проговорил он через силу. — А где? — Не знаю. Он ничего не сказал. Только просил вам передать. Ага. Так. Просил, значит, передать. Предупредил. Молодец. Не зря он его тащил. Отыскался Самсон. Живой, стало быть. Это… Или не живой?! — Давай-ка мы в СОБР заскочим. Водитель кивнул и через несколько секунд заложил бешеный вираж, от которого полковника вдавило в дверцу. Пользуется, стервец, тем, что его не остановят, вот и лихачит, через сплошную скачет, скорость превышает. Иногда, конечно, это нужно. Но сейчас демонстрировать свое нетерпение совсем ни к чему. — Ты не гони давай. Не хватало нам еще в задницу улететь. Водитель безмолвно подчинился и медленно, без лихачества сбросил скорость. Теперь они по-черепашьи тащились за расписанным рекламой автобусом, почему-то на немецком, что Шевченко никак не мог взять в толк. На кой дьявол в русском городе реклама на иностранном? Ну ладно еще, когда по-английски пишут название сигарет или там газированной воды. Это теперь все понимают. Но что обозначает это длинное слово, выведенное белыми буквами на синем фоне, никто не знает. Может, матом чего, хотя вряд ли. Все собирается у кого-нибудь спросить, но каждый раз забывает. — Ну? И чего ты за ним прилип? Мы чего — на похороны едем? — Так сами же сказали. Нет, его определенно надо гнать. Будет еще тут свой гонор показывать. Жене пусть показывает, а не на работе. За последний год он на самом деле много чего сделал для местной милиции. УВД теперь в новом здании из кирпича сидит, парк машин почти на сорок процентов обновился, численность сотрудников выше — а это все не мишкин хвост, это все трудами. Каждого чиновника надо уговорить, бумажку написать грамотную, да не одну, с кем-то и выпить приходится, ублажить. Ну и, конечно, нужно проблему развернуть, недостатки показать, трудности обозначить и успехи — ясное дело — не забыть. Стратегия! Кто же это будет за просто так фонды давать и штаты увеличивать! Дураков нынче нет — все умные и деньги считать умеют. Свои и чужие. А чужие так с еще большим удовольствием. Вот и СОБР тоже. Старое здание школы, которое хотели под бульдозер пустить, он отстоял. Отремонтировали его в складчину — районная администрация и РУВД, но зато теперь у силового подразделения милиции есть своя база. Со спортзалом, со стадионом, с учебными классами, кабинетами и всем прочим. Вплоть до тира в подвале. Не олимпийский, конечно, вариант, но хоть что-то. А то ведь раньше как? Чуть что — учения там или та же командировка в Чечню, — готовиться нужно было, отправляясь в соседний район. А то и в столицу, до которой тоже не пять минут ехать. Дежурный при входе откозырял ему, и Шевченко, кивнув ему, прошел мимо, начальственно поглядывая на стены — пол — потолок. Так хороший хозяин осматривает свой коровник, проверяя содержание буренок. По пути он решал, как подойти с интересующим его вопросом к командиру. Вася Плещеев — из местных, по тусклым, доходящим из прошлого слухам, из шпаны. И по-хулигански нагл и развязно подвижен. Может он и послать кого не надо так, что не забудется долго. Но именно такой тут, в СОБРе, и нужен. Парни его любят за эту резкость и безоглядную храбрость, которую Шевченко считает наигранной, что не так сложно, учитывая, что подбирать Плещеев старается таких же, как и он сам. Но зато он принимает все шишки, ему положенные, и только морщится, получая их, не пытаясь, как другие, увильнуть или оправдаться обстоятельствами, преодолеть которые был не в силах. Командира СОБРа он застал в его кабинете, что бывало редко. Вася сидел за столом и читал какую-то книжку — еще более удивительное для него занятие. Увидев входящего Шевченко, он с раздражением отложил чтиво в сторону обложкой кверху, и стало понятно, что он штудирует министерскую инструкцию "Правила хранения и транспортировки огнестрельного и холодного оружия". — Грызешь гранит науки? — спросил Шевченко, здороваясь с хозяином кабинета за руку и усаживаясь на неудобный жесткий стул у его стола. — К проверке готовлюсь, — хмуро ответил Плещеев. — Какие новости? Уважение к чинам и должностям у него отсутствовало напрочь. — Да вот, зашел тебя проведать. Может, у тебя что новое. — У меня все отлично. Прут меня как последнего козла. Во все дыры. Я им чего — выпускница после бала? — с полоборота взвился Плещеев. — Такую проверку затеяли — на неделю! Это сдай, это покажи, это продемонстрируй, это объясни… — Всех нас, грешных, прут все, кому не лень. А это… Чего ты хочешь — проверка комплексная. По всем направлениям. А если продырявишься — не взыщи. — Да ладно, все понятно. Готовимся. — А вообще как? — Нормально. Вот Самсонов отыскался. Живой. Сегодня из Москвы звонили, спрашивали про него. — Ну да? И ты что? — А что я? Как положено. Охарактеризовал положительно, бумагу сочинил, отправил. — Почтой? — уточнил Шевченко, скрывая неудовольствие. Обычно Плещеев не торопился с бумажными делами, затягивая их до последнего. А тут проявил невиданную расторопность, черт бы его побрал. — Сначала устно, потом факсом, а потом и по почте. Чего парню лишнее время маяться? — А ты не боишься? — с расстановкой, с намеком спросил Шевченко, глядя прямо в глаза командира СОБРа, чего тот, как он знал, не любит, принимая это за личный вызов.