– Валерий Павлович, проходите в зал, вас ждут, – вежливо пригласила приятная женщина-секретарь в годах и указала на массивную деревянную дверь. Николаев поднялся с кресла в приёмной, тяжело вздохнул и быстро прошёл по красному ковру в кабинет, где начиналось экстренное предварительное заседание комиссии по национальной безопасности. На заседании присутствовали высшие чины нескольких спецслужб страны, представители гражданской администрации, руководители экстренных служб. Николаев на этой встрече был самым младшим по званию и статусу, однако его пригласили как единственного человека, обладавшего наиболее полной информацией по текущей ситуации. Первым выступал глава службы внешней разведки. Он не сказал собравшимся чего-то, чего ранее не доложил ему Валерий, однако попросил коллег из ФСБ принять во внимание тот факт, что на территории страны, предположительно, работают агенты американских спецслужб, целью которых может быть добыча любой информации о ситуации в России. Затем дал слово самому Николаеву. Валерий встал, внимательно осмотрел присутствующих, сидевших с напряжёнными лицами, и начал рассказывать всё что знал на этот момент, прямо и чётко говоря о заражённых, упущенном времени и катастрофической ситуации в целом, без каких-либо прикрас. «Когда на заседании совета безопасности в Сенатском дворце Кремля чуть позже сегодня будут выступать чины покрупнее, уже им придётся отчитываться перед президентом. Главное, чтобы по старой русской привычке кому-то в столь опасное время не пришло в голову сгладить углы, лишь бы не рассердить руководство», – думал Николаев. «А то любят наши чиновники красивые цифры и красочные отчёты, за которыми либо ничего не стоит, либо ситуация, мягко говоря, не соответствует действительности. Остаётся лишь уповать на разумность, адекватную тому что происходит за окном». А поэтому Валерий выкладывал не только всё как есть, но даже старательно сгущал краски, делая прогнозы, в надежде подстегнуть золотопогонных генералов принять самые решительные меры. Зал слушал молча, и, казалось, не дыша. На немолодых и суровых лицах силовиков читалось недоумение. Чиновники от гражданской сферы явно были озабочены проблемой в меньшей степени, либо полагались на силовые ведомства и задумывали устранить возможные последствия уже постфактум, когда пройдёт «горячая фаза». Многие из присутствующих не вызывали у Николаева доверия в смысле осознания серьёзности происходящего, о чём Валерий сказал прямым текстом: «доведите данную информацию и до замов и руководителей вспомогательных служб, нужна максимальная поддержка на всех уровнях». Также, помимо рассказа о биологической программе, пошедшей не по плану, Николаев упомянул о прямом интересе «коллег» из ЦРУ не допустить распространения информации о лаборатории в Киеве и не только. И попросил присутствовавших на заседании офицеров из департамента военной контрразведки вплотную заняться американской ЧВК «Сильвер Хилл» в Москве, чем вызвал явное недовольство представителей ФСБ, которым и было адресовано данное сообщение. Валерий не особо удивился, но сейчас ему было вдвойне плевать. Когда он закончил выступление, глава СВР, сидевший неподалёку, попросил подполковника остаться, чтобы быть в курсе всего, что будет обсуждаться далее. Николаев предполагал, что ему, скорее всего, в самой ближайшей перспективе придётся возглавить какой-то новый проект, иначе бы его непременно попросили удалиться. Далее выступал начальник Росгвардии по Москве. Как и ожидалось, ситуация со вчерашнего вечера стала ещё хуже. По всему городу были отмечены беспорядки, немотивированное насилие и убийства. Количество погибших по городу даже приблизительно не уточнялось, потому как цифры стремительно росли и ни МЧС, ни медицинские учреждения уже не справлялись со входящим потоком. Городские морги были завалены трупами, но что самое страшное – подтверждалось всё то, о чем говорил Николаев: по городу лавиной шла эпидемия модифицированного бешенства и всё больше и больше людей оказывались заражены. Начальник Росгвардии сообщил, что заражённые неистово бросаются на людей и убивают всех кого видят. Зафиксированы случаи каннибализма. При этом во время нападения на сотрудников правоохранительных органов по ним неоднократно открывался огонь из огнестрельного оружия, и сотрудники полиции – те, кто остался в живых – констатировали неимоверно высокую живучесть у больных граждан. Как утверждалось, их очень трудно останавливали попадания в корпус и конечности, инфицированные практически не чувствовали боли, вели себя максимально неадекватно даже при получении тяжелых огнестрельных ранений, и умирали либо после критических повреждений туловища, либо после повреждений мозга. Проще говоря, быстрым и гарантированным способом устранения неадекватных граждан была стрельба в голову. Также, вчера вечером и сегодня утром, со слов представителя Росгвардии, по Москве и Подмосковью несколько десятков сотрудников подали заявления на увольнение. Люди бежали из города с семьями или собирались это сделать в ближайшее время. А сотрудники ОМОНа и патрульно-постовой службы были первыми, кто увидел воочию, с чем придётся столкнуться в самое ближайшее время в ещё больших масштабах. И никто, ожидаемо, не хотел сгинуть где-нибудь в тёмной подворотне, оставив жён и детей на произвол судьбы. Были отмечены также случаи дезертирства – в нескольких округах Москвы росгвардейцы уезжали на служебных автомобилях с оружием, украли даже два автозака и один автобус ОМОНа. Что делалось по регионам – никто сказать не мог, потому как отчёты от местных властей на текущий момент ещё не приходили. В город ночью ввели внутренние войска и поставили в оцепление вокруг вокзалов, больниц и правительственных зданий. Начались перебои с транспортом, а также случаи грабежей магазинов, автозаправочных станций и отделений банков. Впрочем, с грабежами справляться не удавалось никак в силу отсутствия необходимого количества личного состава, и подобные инциденты даже не попадали в статистику. Говоря же о сухих цифрах, начальник Росгвардии посетовал на то, что статистические отделы по округам не располагают точными данными практически ни по какой статье в силу динамично обновляющейся информации и запоздалой подачи оной в главное управление. Он предположил, что о том, что происходит сегодня, можно будет узнать в лучшем случае через неделю, и то, если властям удастся к тому моменту со всем этим справиться. После начальника Росгвардии о ситуации докладывали поочередно начальник главного управления МЧС по Москве и следом за ним – главный санитарный врач города. Картина с их слов вырисовывалась не менее удручающая: катастрофически не хватает людей на линии, спасатели работают круглосуточно, и при этом не могут охватить даже десятой части получаемых вызовов. Сколько заявок до ведомства не доходит в принципе – сказать просто невозможно. Более того, за последние двадцать четыре часа десятки сотрудников МЧС подверглись нападениям заражённых, и ни один из них, о ком стало известно после пары часов с момента нападения, больше на связь не вышел. Санитарный врач же отметил, что городу катастрофически не хватает пластикатовых мешков, непонятно что делать с биологическими отходами – компании, участвовавшие в тендерах на утилизацию, не берутся работать с медучреждениями в принципе или просят предоплатные схемы, в городе не хватает антисептиков и перевязочного материала, а также мест в стационарах. Он рекомендовал введение срочного карантина для всех групп граждан, остановки транспорта, производств, отмены любых массовых мероприятий и закрытия метро. По его словам, силовое введение подобных мер – ввиду, как видится на текущий момент, короткого инкубационного периода по болезни – позволит устранить более 95% всех заражённых в течение двух недель. На что получил ответ от начальника Росгвардии, что люди уже разбегаются из крупных городов, скорость распространения катастрофическая, а загонять пинками жителей по квартирам просто некому. Самое плохое в этой ситуации было то, что вместе с неконтролируемыми потоками внутренней миграции по стране также распространялась и зараза. Хорошо, что закрылся ряд аэропортов, но не везде, и с запозданием. Поэтому единственно возможными «здоровыми» зонами для проживания людей останутся удалённые деревни. Правда, основной проблемой в данной ситуации было то, что количество людей, желающих переселиться в деревню, будет кратно превышать количество деревенских домов. Проще говоря, без армии, которой придётся разгонять гражданские столкновения, обойтись не удастся никак. В течение недели ожидался практически полный паралич экономики, и кто будет кормить как армию, так и гражданских, тоже оставалось загадкой. Было предложено вскрыть склады мобрезерва и резерва основных продуктов, однако эту идею отмели как опасную. Особенно не понравилась представителям силовых ведомств идея раздать оружие на руки населению для самозащиты – предполагалось, что если людям выдать с консервации советское вооружение, количество убийств и грабежей вырастет в десятки раз, а вот в способность к организованной самообороне полиция и спецслужбы не верили. На эту тему разразилась жаркая дискуссия, но в конечном счете она привела к идее «давайте трогать не будем на всякий случай, а то мало ли что». Один полицейский чин даже предлагал начать процедуру изъятия гражданского оружия из рук у населения, но как это предполагалось осуществить технически – не пояснил. Совещание продолжалось почти три часа, затем был объявлен перерыв. Присутствующих в фуршетном зале ждал накрытый стол, и чиновники и представители силовых ведомств моментально переключились на закуски и нужное общение с нужными людьми. Николаев вышел из помещения, достал из кармана телефон. На экране было четыре пропущенных звонка от Дмитрия Вознесенского, а также смс-сообщение, в котором было всего одно слово: «Срочно!». Валерий набрал номер, и после второго гудка Вознесенский взял трубку: – Подполковник, я вас потерял! Вопрос очень срочный, – кажется, Дмитрий был очень раздражён и взволнован – Был на экстренном совещании, не мог взять трубку. Говорите, слушаю вас. Вы в Москве? – Я не добрался до Москвы! Поезд остановили в Твери. До Ленинградского вокзала сегодня, скорее всего, не доберусь. Свяжусь с вами позднее. Николаев прокомментировал услышанное матерной тирадой. Планы рушились на глазах. На вокзал теперь можно не торопиться. Главное чтобы Вознесенский добрался до Москвы живым и желательно здоровым. Иначе всё псу под хвост. 27 апреля. За несколько часов до этого. Санкт-Петербург. Дмитрий Вознесенский. Дмитрий добрался до Московского вокзала на удивление быстро. Он поймал с руки какого-то «бомбилу», уроженца Средней Азии, который либо был не совсем в курсе происходящего, либо не до конца осознавал увиденное, и за пару сотен добрался прямо до площади Восстания. Здание вокзала и прилегающая к нему территория были оцеплены бойцами внутренних войск, на проезжей части стояли несколько автомобилей скорой помощи и около десятка военных УРАЛов. На лицах людей, проходящих через рамки металлодетекторов, чувствовалось напряжение, граничащее с паникой. Полицейские практически не досматривали сумки, стараясь пропускать поток за ограждения как можно быстрее, но возле нескольких импровизированных входов на привокзальную площадь дежурили врачи в защитных костюмах. Они осматривали каждого больного на предмет укусов или ранений, мерили температуру и проверяли реакцию зрачков на свет с помощью фонариков. Подходя к рамке металлодетектора, Вознесенский утопил пистолет подальше в штаны сзади, прикрыв рукоять полой ветровки. Он серьёзно рисковал. Оружие было нелегальным, а в том, что у какого-нибудь «вована» или сержанта Росгвардии не прорежется служебный инстинкт, был не уверен совершенно. Однако лучше было иметь ствол в подобной ситуации – это как-то очень повышало шансы на выживание. Рамка ожидаемо запищала. – Что в сумке? – спросил росгвардеец, затем провел по ней туда-сюда ручным металлодетектором «Блокпост». – Да ноутбук это, никакого криминала, – Дмитрий расстегнул молнию и продемонстрировал содержимое, – а пищит штифт в ноге, я как-то шейку бедра сломал, было дело. Вот и вставили. Слушай, сержант, давай не будем людей задерживать, а то мало ли что? Мне просто домой доехать, сам же видишь. – Ладно, проходи, – сотрудник потерял к Вознесенскому всякий интерес и начал беглый досмотр идущих позади. Дмитрий мысленно поблагодарил судьбу за то, что ему не попался какой-нибудь въедливый зануда, «менеджер шлагбаума» с установкой «не пущать», и быстро пройдя через площадь, вошёл в здание вокзала, где его никто останавливать не стал, потому как рамки внутри помещения не работали. До отхода поезда оставалось двадцать минут. Вознесенский нашёл свой вагон и наконец-то смог расслабленно выдохнуть. Теперь четыре с небольшим часа в пути, и он дома. Отдаст эту долбаную сумку, получит кучу благодарностей от ведомства, а затем с чистой совестью поедет к родителям, помогать собирать их вещи. Сомнений в том, что из Москвы нужно выезжать как можно быстрее, у него не было никаких. В поезде было достаточно многолюдно, хотя состав не был забит людьми под завязку. Что Дмитрия порадовало особенно – так это наличие усиленной охраны в вагонах. Значит, вовремя люди на местах сообразили, что во время движения также может случиться что угодно и вывели дополнительный персонал на линию, чтобы проводить последние составы перед тем как железная дорога встанет на прикол. А именно это, судя по отменам поездов в карте расписаний, и планировалось сделать в самое ближайшее время. Поезд тронулся и Вознесенский вздохнул с облегчением. Он достал из кармана ветровки телефон и отписался подполковнику Николаеву, что едет в Москву, попросив встретить его на выходе из вокзала в определенное время. Уставший морально и физически, Дмитрий закрыл глаза и довольно быстро погрузился в сон. Поспать удалось недолго. В какой-то момент его разбудила суета в составе. По громкой связи машинист попросил сотрудников транспортной безопасности пройти во второй вагон. Сразу двум пассажирам стало плохо. Мимо его сидячего места быстрым шагом, почти бегом, по вагону прошлись двое крепких мужчин в городском камуфляже и с надписью «Транспортная безопасность» на спине, и скрылись за автоматическими дверьми. Несколько минут ничего не происходило, а затем из соседнего вагона раздались крики, и люди, сидевшие ближе к голове поезда, побежали в конец в панике, толкаясь в проходе, спотыкаясь и падая. Паническое настроение передалось и тем, кто находился позади, и пассажиры начали вскакивать со своих мест. Мимо Дмитрия пробежала какая-то женщина с младенцем на руках, за ней великовозрастная толстая тётка, которая умудрилась споткнуться, упасть на пол и растянуться во весь рост, неуклюже барахтаясь и суча отёчными руками и ногами, а по толстухе сразу пробежали несколько человек в панике, один из которых упал сверху следом. Начиналась давка. В проходе, правда, не было того количества пассажиров, чтобы кого-то задавить насмерть, но те, кому не повезло, не только рисковали получить телесные повреждения, но и остаться позади в случае погони. Первая мысль, которая пришла Дмитрию в голову – толстяки и старики умрут первыми, когда ситуация ухудшится до самых критических значений. А лежачих больных можно списывать в потери уже сейчас. Вознесенский, равно как и несколько пассажиров в вагоне, где он сидел, с мест вскакивать не стали – гораздо больше рисков было оказаться зашибленным бегущей толпой. А кто-то, возможно, и вовсе не понял что происходит. Дмитрий извлёк из-под одежды пистолет, из сумки в карманы штанов переложил два снаряжённых магазина и поднялся с места, готовясь в случае реальной опасности побежать следом за всеми. Толпа людей почти схлынула в другие вагоны, и внезапно Вознесенский увидел тех, от кого бежали люди: двое граждан в окровавленной одежде с разбегу ударились в закрывшуюся стеклянную дверь, размазав большое количество крови и слизи по поверхности, а затем дверь снова начала открываться, и эти двое резко ворвались в внутрь. Кто-то сзади истошно закричал, кто-то начал материться, подгоняя людей впереди себя. На высокой ноте в ужасе завизжала какая-то женщина. Дмитрий впервые увидел заражённых, да ещё так близко: безжизненные, вымазанные кровью лица, абсолютно стеклянные, «рыбьи» глаза, неестественные движения, будто что-то чужеродное, непривычное этому миру вселилось в непослушные тела. Один из заражённых издавал сиплый свист, будто последний воздух выходил из лёгких умирающего, второй тонко скулил. Но что больше всего поразило Дмитрия – так это то, что один из двоих мужчин прытко рвался вперёд с рваной раной на шее, причём словно не ощущая дискомфорта от порванной плоти. По тому, как эти двое выглядели, как двигались, и какая безжизненная чернота стояла в их глазах, было совершенно ясно, что назвать их живыми можно с большой натяжкой. В этот момент Вознесенский чётко осознал, что даже если головастые учёные и придумают какую-то вакцину, то те, кто уже заразился, никогда не вернутся назад. И от этой мысли стало особенно страшно: шансов, если ты подхватил заразу, практически нет. Дмитрий не разбирался в биологии или вирусологии, но вполне чётко понимал, насколько всё плохо. Заражённые оказались быстры и ловки, даже несмотря на проблемы с координацией движений и рубленые кривые шаги: они приближались стремительно со вполне очевидным желанием разорвать каждого, кто встретится у них на пути. Уже за два метра дохнуло зловонием и какой-то смесью гнили и аммиака, и Дмитрий дважды выстрелил в первого, идущего к нему. Выстрелы в закрытом помещении оказались оглушающе громкими. Сквозь появившуюся в ушах вату лишь послышался звон бьющихся об окно и стену латунных гильз. Одна пуля ударила заражённого в грудь, вторая попала в челюсть, свернув её набок и выбив несколько зубов. Заражённый издал протяжный стон, но не боли – какой-то другой, идущий из глубины, и продолжил движение, даже не обратив внимания на то, что нижняя часть черепа была разворочена, а за правой щекой зияло выходное отверстие, развёрнутое наизнанку осколками мяса и костей. Пуля, попавшая в грудь, застряла в теле, и её заражённый тоже, похоже, не заметил. Тогда Дмитрий с расстояния в метр выстрелил ещё раз, в голову. Пуля вошла в лоб чуть выше глаза и вылетела из затылка, вырвав кусок кости с волосами и разбросав мозги по салону. На этот раз инфицированный был убит окончательно. Тело отбросило назад, и труп рухнул на идущего следом собрата, сбив его с ног. Вознесенский долго думать не стал: одним прыжком он преодолел отделявшее его от второго заражённого расстояние и практически в упор выстрелил тому в голову, также прикончив на месте. В вагоне воцарилась тишина, будто звуки стрельбы подействовали на людей, замерших у дверей позади, отрезвляюще. Лишь потом, отойдя от первого шока, начали причитать женщины, кто-то громко шмыгал носом и всхлипывал, по салону разносился запах жжёного пороха и тошнотворный, омерзительно-сладковатый, железистый запах крови, лужа которой медленно растекалась по полу. Дмитрий, стараясь подавить тошноту и чувствуя, что ещё немного и потеряет сознание, если срочно не уйдёт отсюда, не глядя на тела переступил их и пошёл в следующий вагон. Он не собирался геройствовать, хотя и был человеком смелым и решительным, но охранников, возвращавшихся назад, не видел и решил себя обезопасить на всякий случай, чтобы доехать до дома без лишних приключений. Проходя по салону, увидел на кресле забытую кем-то бутылку воды, открыл пробку, пить не стал, опасаясь подхватить заразу, но содержимое вылил на голову. Немного полегчало и отпустило. Всё же Вознесенский не работал в морге или на мясобойне, чтобы легко воспринимать подобные зрелища. В следующем вагоне никого не было. Люди успели убежать, когда всё началось. Лишь небольшое пятно крови тёмным мазком виднелось возле прохода. «Плохо, – подумал Вознесенский, – не дай Бог укусили кого-то, кто сейчас там в толпе ошивается, позади меня». Затем вышел во второй вагон, куда изначально шли охранники. А вот там всё было намного хуже. В кресле в хвосте вагона лежал пожилой мужчина с перегрызенным горлом. Видимо, он умер до того, как подействовал вирус в крови, поэтому не присоединился к той парочке. Чуть поодаль Дмитрий увидел торчащие между рядами ноги и, подойдя, обнаружил убитой молодую девушку, сильно порванную зубами. Лицо было наполовину обглодано. По всей видимости, заражённые не просто бросались на своих жертв с немотивированной агрессией, а ещё питались от живых. Сердце бешено колотилось. Вознесенский пытался не думать об убитых, хотя ему было безумно жаль простых людей, ставших жертвами рокового стечения обстоятельств, но он уже чувствовал, как от волнения начинает сильно болеть голова и подкашиваются ноги. А затем он прошёл в первый вагон, и тут же обомлел: на полу лежали сразу четыре тела, по полу и стенам была размазана кровь в большом количестве, весь салон был испачкан и завален вещами, посреди прохода лежали сумки, телефоны, стаканчики из-под кофе. Видимо, люди, загнанные в угол, пытались прорваться сквозь инфицированных. Дмитрий издалека увидел торчащие две пары ног перед стойкой с полками для чемоданов. Подойдя ближе, он понял, что за креслами лежит тело, которое обгладывают ещё двое заражённых. Одним из инфицированных был охранник поезда, а трупом, который он обгладывал, был второй охранник. К ужасному пиршеству присоединилась молодая женщина, с ног до головы измазанная кровью. Увлечённые трапезой, оба заражённых не заметили подошедшего с тылу человека. Вознесенский долго не колебался: приставив ствол к затылку женщины, он спустил курок, одним выстрелом пробив насквозь голову. Женщина, лицо которой было изуродовано деформированной пулей, прошедшей навылет, тотчас завалилась на тело мёртвого охранника и затихла. Второй охранник успел повернуть голову в сторону Дмитрия и получил еще две пули в лицо, с разницей в долю секунды выпущенных из ствола, и также упал в угол. Вознесенский огляделся, прошёл до конца вагона и уже перед дверьми машинистов обнаружил между рядами ещё два тела пассажиров. Мужчина в годах лежал на спине, также с перегрызенным горлом и вырванной наружу артерией, а лежавшая на нём женщина начала двигаться и попыталась встать. Дмитрий был готов поклясться еще секунду назад, что она была мертва, но по всей видимости, повреждения тела оказались не критическими, а попавший в кровь вирус очень быстро добрался до мозга, пока жертва была без сознания от страха или болевого шока. Вознесенский уже понимал, к чему идёт дело, но до последнего мгновения его мозг просто отказывался воспринимать получаемую информацию. Он аккуратно и осторожно придавил ногу поднимавшейся женщины своим ботинком, чтобы частично её обездвижить, а затем, слегка наклонившись вперёд, спросил: – С Вами всё в порядке? Вы целы? Ответьте. – Но ответа не получил. Вместо этого пострадавшая подняла голову, оторвалась от пола и резко и неожиданно вцепилась зубами Вознесенскому в ботинок. От страха и неожиданности Дмитрий аж подпрыгнул. «Ах ты… тварь такая!» – воскликнул он, окончательно убедившись в том, что имеет дело с ещё одним заражённым и утвердив себя во мнении, что сначала надо стрелять, а потом спрашивать как дела. Одёрнув ногу, он наступил женщине сверху на спину, приковав её к земле и не давая встать. В этот момент он бы ведом странным желанием изучить то нечто, что так неожиданно вошло в его жизнь и перевернуло мир с ног на голову. Посмотрев в абсолютно чёрные и безумные глаза инфицированной, которая не оставляла попыток вырваться и схватить жертву зубами за какую-нибудь часть тела, Дмитрий моментально понял, что ничего человеческого в этих тварях уже не осталось. Ни чувств, ни эмоций, ни сострадания, ни разума. Только желание убивать, продиктованное – чем? Одержимостью какими-то демонами? Или непонятными сигналами почти угасшего мозга, которые на беду окружающих вылились в удивительно сильную агрессию и желание убивать? «Интересно было бы изучить их мозг», – подумал неожиданно Вознесенский, – «подозреваю, что агрессия является лишь следствием воспаления миндалины головного мозга и наличия очагов перевозбуждения на фоне заражения и воспалительных же процессов во всём теле. Но пусть этим мозгоправы и занимаются. Жаль, было бы любопытно». Дмитрий приставил пистолет к затылку женщины и потянул за спусковой крючок. Громко бахнуло, тело тут же обмякло, а по полу начала растекаться густая тёмная лужа. Вознесенский извлёк магазин из своего «Грача», посчитал количество патронов. В двухрядном восемнадцатизарядном магазине оставалось еще восемь штук. Всего десять отстреляли он сам и капитан Сергеев до него. Плюс ещё имелось два магазина по восемнадцать патронов в каждом. Итого сорок четыре. «Неплохо, совсем неплохо», – подумал он и поблагодарил судьбу за такой щедрый подарок, а себя – за выдержку, благодаря которой он не скинул пистолет в урну или ливнёвку при виде сотрудников полиции в оцеплении. Что было бы, не окажись у него оружия – даже страшно подумать. Все, кто был в составе, к ближайшей станции были бы мертвы. Часть лежала бы с порванными глотками, другая – бродила бы по вагону в виде оживших заражённых. А когда поезд приехал бы на ближайшую станцию, и на вокзале открылись двери, из состава на встречающих людей ринулись десятки агрессивных инфицированных. Какая страшная бойня в этом случае произошла бы – можно только представить. Пройдя до запертой двери машинистов, Вознесенский постучал в неё кулаком. Как и ожидалось, никто не открыл. По всей видимости, оба машиниста уже были в курсе того, что происходит в салоне. Или имели чёткие инструкции не обращать внимания ни на что во время движения поезда. Тогда Дмитрий дошёл до переговорного устройства и связался с начальником поезда, сообщив, что в вагоне были заражённые, что несколько человек мертвы, но угроза устранена. На что невидимый собеседник сообщил по громкой связи, что уже передал на железнодорожный узел о ситуации в составе, и на ближайшей станции в Твери поезд будет встречать вооружённая группа ОМОНа. При этом также было сообщено, что состав остановится на запасном пути и дальше не пойдёт. Распоряжением центра управления перевозками на ленинградском направлении было принято решение не допускать данный железнодорожный состав в Москву вообще. Дмитрий был вне себя от злости. Застрять в полутора сотнях километров от родного города в момент, когда с транспортом беда и не пойми что происходит в стране, совершенно не входило в его планы. Теперь нужно усиленно думать, как не только добраться до Москвы, но и попасть в район проживания родителей. И как теперь стыковаться с Николаевым… Машинист по громкой связи сообщил, что все пассажиры должны сесть на свои места и готовиться к медицинскому осмотру, не оказывая сопротивления властям. Только после осмотра будет разрешено покинуть состав. Вознесенский понимал, что теряет драгоценные часы. Когда поезд начал замедляться, подъезжая к городу, а телефон наконец стал подавать признаки жизни, поймав сигнал с ближайшей вышки, Дмитрий попытался несколько раз дозвониться Николаеву. И лишь спустя некоторое время получил обратный звонок. «Придётся огорчить подполковника», – подумал Вознесенский, – «новости действительно плохие». 27 апреля. Москва. Валерий Николаев. Экстренное совещание высших чинов от силовых ведомств и гражданских служб продолжалось ещё долго. Возникла куча разногласий, диктуемых нестыковками по ряду административных вопросов, спорили насчёт возможностей разваливающихся структур по охране правопорядка обеспечить хоть какую-то безопасность для гражданских лиц. И в конечном итоге всё упёрлось во вполне ожидаемую проблему: критическая масса накоплена, и людей, способных сдержать огромные толпы заражённых и всё чаще появляющихся на улицах мародёров и преступников, просто физически не хватало. Государство как орган исполнительной власти разваливалось на глазах. Ещё пара дней в таком темпе, и армии и полиции не останется в принципе – люди разбегутся по домам спасать свои семьи. Когда кто-то шутил насчёт заговора минобороны и железнодорожников в эпоху СССР, мол, живёшь в Калининграде – служи во Владивостоке и наоборот, этот кто-то не очень понимал одну важную вещь: со своего поста не убежит только тот солдат, который живёт не через дорогу, а за пять тысяч километров от своей воинской части. А когда служишь рядом с домом, то нет никакой мотивации оставаться на боевом посту, когда всё рушится, а ты можешь помочь своей семье в пятидесяти километрах от тебя, дезертировав с оружием и техникой. Сейчас эта система не работала так, как при Союзе, и на сегодняшнее утро были зафиксированы уже многие десятки случаев, когда солдаты в одиночку или группами уезжали на армейской технике по домам, прихватив с собой ещё и оружие. Наиболее здравой идеей, высказанной в процессе обсуждения, была организация спасательных центров и временных лагерей для гражданских лиц под охраной военных. Минобороны совместно с МЧС были готовы, пока пусть в теории, но всё же, организовать такие пристанища и обеспечить людей подвозом еды, воды и медикаментов. Теперь стоял вопрос координации действий смежников. Нужно было чёткое понимание, каким образом гражданских будут доставлять в эти лагеря, кто организует транспорт, прикрытие и систему оповещения граждан. В итоге высокие чины от Минобороны, Росгвардии и МЧС договорились о создании единого координационного штаба сегодня же. Вскоре совещание плавно перешло в свободную дискуссию, людям надоело сидеть на местах и как-то так получилось, что они постепенно разбились на группки для обсуждения тех или иных вопросов. Николаев встал, прошёл пару кругов по залу и склонился над той частью стола, у которой о чём-то оживлённо спорили силовики. К Валерию подошёл начальник СВР и тихо отозвал его в сторону поговорить. – Валера, пойдём, дело есть, – сказал Николаеву его руководитель, лысоватый мужчина около пятидесяти, впрочем, выглядевший значительно моложе своих лет. – Да, Сергей Александрович, чем могу быть полезен? – В общем, слушай: мы договорились с руководством ФСБ о совместном ведении проекта «Убежище», обсуждали ещё утром, до сегодняшней встречи. Суть такая: остатки подчинённых структур задействуем в строительстве новых городов-лагерей, если можно так сказать, вне территорий пострадавших крупных городов. Пока всю идею рассказывать не буду, потому как ещё ничего не утверждено, но есть задумка разместить на территориях крупных промышленных предприятий и воинских частей временные лагеря под охраной военных, сейчас погода уже позволяет худо-бедно протянуть месяцев пять, а к осени уже определимся с зимним жильём для гражданских, либо поймём, как вернуть города к нормальной жизни. Есть несколько планов, реализуемых в соответствии с развитием ситуации – от оптимистичной до полного звиздеца. Но так или иначе, в ближайшие несколько недель наша основная задача это собрать всех, кто выжил, и при этом у кого нет возможности уехать в сельскую местность. А таких, к сожалению, чрезвычайно много. Особенно в мегаполисах. – Сергей Александрович, вы так говорите, будто уже на жизни города крест поставили. Что, всё ещё хуже, чем я предполагаю? А то, может, не знаю чего… – Да, Валера, намного хуже. Я сводки получил сегодня, ФСБшники помогли. В общем, если в двух словах – стране хана. Ты знаешь, что всё очень хреново. Но не представляешь насколько. Мы полностью потеряли управление над государством и обществом. И самая соль в том, что критическую черту, когда можно было что-то сделать, перешли ещё вчера. Волевым решением можно было бы поднять силовые структуры, армию, раздать оружие гражданским, всех запереть по домам и провести массовую зачистку. Но просто не успели… Понимаешь, очухались и начали что-то предпринимать ровно тогда, когда стало поздно, и половина военных и полиции разбежалась, а в городе началась массовая паника. Попробуй сейчас верни домой кого-нибудь, кто уже навострил лыжи уехать из города. Да нереально. – А что думает по этому поводу сам? – Николаев поднял указательный палец и направил его куда-то в потолок. – А сам… – Сергей Александрович замешкался ненадолго, – сам, похоже, ничего не думает. Уже больше суток сидит у себя в резиденции под охраной ФСО, приказ о введении чрезвычайного положения отдал, но дальше молчок. Вроде бы собирался с экстренным обращением выступать, но непонятно когда это будет. Честно говоря, я бы на него особо не рассчитывал. Да и есть тут один моментик деликатный… – Сергей понизил голос, – у нас очень много высокопоставленных лиц разбежались вчера и сегодня. Я тебе даже больше того скажу, из этой публики, – Сергей махнул рукой в сторону оживлённо беседующих государственных мужей, – половина сбежит сегодня. Вот можем поспорить. – А что, там куда они побежали всё хорошо? – Издевательски рассмеялся Николаев, представляя как российские чиновники и олигархи будут разочарованы бардаком в Европе и за её пределами, когда прилетят туда на частных самолётах в надежде получить убежище и безопасность. – Там ещё хуже чем у нас, на самом деле. В США началось параллельно с нами, буквально с запозданием в несколько часов. В Европе уже полыхает вовсю – но при всём при том, если нас спасают астрономические расстояния, низкая плотность населения и огромное количество людей в армии и силовых структурах, то у европейцев всё очень, очень хреново. Оружия нет, полиция и армия малочисленны, города скученны и густонаселены. В общем, куда ни кинь – всюду клин. Боюсь, сейчас на какие-нибудь Кокосовые острова только и можно улететь. Только как? В общем, считай, что мы все переходим на военное положение. У меня и у коллег, – руководитель СВР махнул рукой в сторону сидящих за столом и о чём-то спорящих силовиков, – из тех, кому точно можно доверять и кто не сбежит в ближайшие пару суток, есть план по наведению порядка в городах, сохранению хоть какой-то промышленности и, самое главное, предотвращению массового голода. И нам нужно запредельно большое количество специалистов для организации пространства. Понимаешь? – Проще говоря, вы хотите мне передать часть полномочий по организации каких-то процессов? – Николаев начал догадываться, куда клонит его руководитель. – Именно. Ты русский офицер, верой и правдой служивший Родине, и у меня есть все основания полагать, что ты не бросишь вот это всё в трудный час. Только давай условимся так: сейчас я не в том положении, чтобы командовать тобой, потому как системы в её вчерашнем понимании больше нет. Мы оба это понимаем, и я осознаю, что ты можешь меня послать куда подальше и уехать, и я ничего с этим не смогу сделать. Поэтому, Валера, я тебя прошу как офицер офицера, и как старого коллегу: если у тебя есть какие-то сомнения, страх, желание бежать как можно дальше от очагов хаоса – говори сейчас. Лучше пошли на три буквы прямо здесь, и я пойму, чем если ты согласишься из вежливости, а потом бросишь всё в последний момент. – Сергей Александрович, я всю жизнь на государевой службе, и я готов участвовать по мере моих скромных сил в защите и восстановлении страны, здесь вы можете на меня положиться. Только просьба есть, личная: жену, детей и внучку маленькую эвакуируйте с военными в нормальные условия. Если я буду здесь заниматься разгребанием авгиевых конюшен, то хотя бы чтоб голова не болела по поводу своих. – Да, само собой. Я пошлю ребят, скажи только своим, чтобы собирались пошустрее. Пусть берут всё, что в пару микроавтобусов поместится. Охрану обеспечим, довезём до места. Пока, думаю, поживут прямо в Сосенском, а там разберёмся. – Спасибо, Сергей Александрович. Каковы будут мои задачи? – В общем, будешь действовать в связке с коллегами из ФСБ и Росгвардии, нужно будет взять под контроль систему взаимодействия между убежищами, наладить связь между структурами и военными, а также взять на себя руководство в части противодействия диверсиям и саботажу. – Проще говоря, организовать штаб разведки и контрразведки? – Проще говоря, да. И связать центры воедино. Все полномочия у тебя будут. Ну, насколько это возможно и веско сейчас, когда всё сыпется. Ездить будешь с нашими исключительно, они не так раздражают окружающих, и в первую очередь военных, как ФСБшники. Машины, охрану, вооружение – всё предоставят коллеги, этот момент уже согласован. – Так точно. Когда и где? – Ну, по большому счёту, нужно это делать было вчера. Поэтому давай-ка ты свяжись с Журавлёвым, он уже обо всём договорился, и поезжай прямо сейчас. Здесь тебе уже делать нечего. Связь по спутнику, когда мобильная отвалится. – Сергей Александрович, тут есть ещё один момент. Я жду моего человека из Питера, он мне должен привезти данные по вирусу, которые принадлежали куратору объекта в Киеве. – А, да, этот, как его… Левинсон, если я правильно помню? Ты говорил, что он дуба дал и у него пропал ноутбук, перехватить не успели. Что-то новое появилось? – Да, всё верно. В общем, если не вдаваться в подробности, то данные сейчас находятся в руках одного человека, который мне должен был передать их сегодня на Ленинградском вокзале. Я с ним связался, но что-то в «Сапсане» случилось, и поезд в Твери припарковали. Теперь мой контакт оттуда в Москву пытается добраться. – Сколько времени это может занять? – Понятия не имею. Несколько часов. Но груз всё равно я должен перехватить, те данные, которые там есть, бесценны. – У нас нет нескольких часов. Машину за ним послать можем, но пока найдём кого перенаправить, пока доедут – в общем, думаю, твой контакт, если он ещё жив и не передумал, до Москвы быстрее доберётся. Подумай, может послать кого, чтобы его встретили. – Это навряд ли. Мне необходимо с ним встретиться лично, да и порасспрашивать его не мешает. Что за фрукт – пока не очень ясно. Как тогда быть? Ждать несколько часов я не могу, сам понимаю, однако и упустить данные тоже не могу. – Пусть тогда приедет и отзвонится. А там будет ясно. Может, наведёшь его на точку, в которой будешь в тот момент находиться, может где состыкуешься. В общем, сам решай. – Хорошо, Сергей Александрович, сделаю. Тогда по своим сообщу отдельно, а отчёт по ходу дела. Если с гражданской связью проблемы будут, тогда буду выходить раз в сутки по спутнику либо по военной. Посмотрим. – Давай, Валера. Я очень сильно на тебя надеюсь. Все надеемся. Сейчас толковых, а главное – верных кадров катастрофически не хватает, при деле будут решительно все. Поэтому решай, по возможности, всё своими силами. Особенно на людей не рассчитывай, их просто нет. И давай, береги себя. Офицеры пожали друг другу руки, и Николаев вышел в коридор. Там он быстро набрал номер Вознесенского. После нескольких гудков, собеседник взял трубку. – Слушаю вас, подполковник. Я ещё в Твери, если что. Предвосхищая дальнейшие вопросы, – сразу дал обратную связь Вознесенский, чтобы зря не терять время. – Здравствуйте, Дмитрий, что у вас происходит? – Медики осматривали пассажиров. Потеряли уйму времени. Теперь меня задержали местные менты. Когда отпустят – непонятно. Сейчас сижу в центральном отделе полиции УМВД Твери. Нужна ваша помощь, боюсь. А то если меня за решётку упекут – то моя и без того бесславная жизнь на том и закончится.