– Ясно. Похоже, эти за нами шли. Или двигатели услышали. Так, слушай мою команду: раненых грузим, сами по машинам, и уходим отсюда. В темпе! – Рявкнул командир, и Наталью быстро подняли над землёй и передали двум солдатам в кузове грузовика. Вновь стало темно, когда сверху опустили тент. – Товарищ командир, – раздался снаружи голос медика, который ранее занимался Натальей, – мужика того надо бы забрать. – Не успеваем. Дверь в аптеку закрой и в машину быстро. Если мёртв – то мёртв, значит не повезло. Ну а если жив – очухается, надеюсь. – Так точно! – подтвердил Боченков, и Наталья почувствовала страх, пробежавший холодом по спине. «Как же так? Андрей же там один останется!» – в панике думала она, но ничего не могла с этим поделать. Грузовик тронулся и стал быстро набирать скорость. Позади раздавались пулемётные и автоматные выстрелы, слышались крики. Видимо, толпа заражённых была действительно большой и уже настигала военных. Пашу положили на носилках в кузов грузовика позади. Двое военных медиков, отложив оружие на деревянные откидные скамьи, возились с ним, переговариваясь между собой. Что они говорили – Наталья не слышала, в ушах по-прежнему стоял гул. Хотя она уже начала постепенно приходить в себя. Лучше видеть, пусть и одним глазом, лучше ощущать своё тело, вместе с этим усилилась боль. Но к счастью вернулись руки и ноги, удалось повернуть голову вбок сначала в одну сторону, затем в другую. Ужасно болело всё лицо, снизу также усиливалась тупая тянущая боль, переходящая от паха вверх к кишечнику, желудку, груди. Затем немного стало отпускать – видимо, начал действовать укол обезболивающего, сделанный за несколько минут до погрузки, ещё в аптеке. А после страшно захотелось спать. Пришла какая-то апатия, полное безразличие к окружающему миру, но стихла боль и шум. За считанные секунды перед тем как вновь погрузиться в небытие, Наталья услышала рядом голос одного из медиков: «Всё, оставь его. Парень мёртв». 30 апреля. Москва. Андрей Орлов. Андрей смог сам прийти в себя, подняться с холодного пола и сесть, устало оперевшись спиной на аптечную стойку. Даже не будучи медиком, он понимал, что получил сотрясение мозга от сильных ударов по голове. Нос также распух, болела скула, но сильнее всего беспокоил затылок, которым его приложили о плитку. Левая рука плохо слушалась – видимо, в результате сильного удара по плечу возле шеи. Андрей ощупал своё тело, насколько смог, чтобы убедиться, что больше нет каких-либо опасных ранений, которые он смог не почувствовать, пока нервная система занята самодиагностикой и сфокусирована на боли в голове и верхней части тела. Затем осмотрелся. Жены и детей поблизости не было. Андрей поднялся на ноги кое-как, позвал шёпотом своих, но никто не откликнулся. Открыл небольшую дверцу, ведущую из зала за прилавок провизора, но за прилавком также никого не было. Впрочем, в подсобном помещении также оказалось пусто. Аптека была практически полностью разграблена. Те, кто выносил медикаменты, не взяли только совсем бесполезное и ненужное, типа всевозможных пищевых добавок, сомнительных препаратов, детских пелёнок и подобных, очень специфических вещей. Андрей искал болеутоляющее, но их вынесли подчистую. В подсобном помещении также было пусто. В холодильнике, уже не работавшем, нашлись несколько препаратов в ампулах, которые то ли впопыхах, то ли по незнанию бросили. На полу также были разбросаны раздавленные ботинками таблетки в картонных коробках, и Орлов всё же надеялся что-то отыскать, чтобы заглушить боль в голове и плече. Через пару минут ему повезло: он нашёл пачку ибупрофена, которую случайно раздавили ногой и не стали собирать блистеры по отдельности. Проглотил сразу три таблетки по четыреста миллиграмм дозировки, запил отвратительной на вкус минералкой для лечения печени, и через несколько минут, пока Андрей приходил в себя, он почувствовал облегчение. Боль не ушла полностью, но стала намного слабее. Теперь оставалось понять, куда делись жена и дети. О том, что на них напали, Андрей помнил. Но в такое время навряд ли преступники стали бы тащить за собой троих гражданских, поэтому можно было бы предположить, что они ушли сами, на своих ногах. Но почему бросили отца семейства? В подобном отношении они ранее не были замечены, значит, были какие-то веские причины для того, чтобы так поступить. Или всё же их увезли насильно? Ответа не было. Андрей не паниковал, так чтобы заламывать руки и проклинать небеса, но ему было откровенно не по себе, потому как он даже не представлял, живы ли члены его семьи. И где их теперь искать, при полном отсутствии средств хоть какой-либо связи и хаосе в городе, стране и мире. Пройдя в полумраке помещения до двери, через которую пробивался свет, Андрей попытался понять, что происходит на улице. Пригляделся, но ничего толком не увидел. Зато чётко понял, что левый глаз после избиения стал видеть хуже, чем правый. Появилась какая-то мутная дымка, будто к лицу приставили стёклышко из слюды. Попробовал осмотреться в полумраке помещения. Ни вещей, ни тем более ружья, он ожидаемо не обнаружил. Те, кто напал на семью, вынесли всё что можно. Даже часы с руки сняли. Когда Андрей понял, что остался без транспорта, без оружия, без еды, на него накатила волна отчаяния. Шансы выжить стремились к нулю. Однако ещё страшнее, чем умереть, было оставить своих родных непонятно где, возможно – в смертельной опасности. Поэтому Андрей твёрдо решил для себя, что сделает всё возможное, чтобы найти своих, пока жив и ноги ходят хоть как-то. Где-то он читал, что умирать – совсем не больно. Ни от пули, ни от взрыва. Но даже если и придётся потерпеть – то пусть кончится всё быстро, думал он. И мысленно просил Бога, в которого раньше не особо-то верил, потому как жизнь тогда ещё не припёрла к стенке, чтобы тот дал ему шанс сначала спасти родных. А потом будь что будет, уже неважно и совсем не страшно. Ощупав себя на всякий случай ещё раз, прислушавшись к своим ощущениям в теле, Андрей констатировал, что далеко не убежит, случись что. В болевшей голове наступило абсолютное отупение, и единственной мыслью, прорывавшейся через толщу ваты, была необходимость что-то делать, а не сидеть на месте, потому как перспективы в таком сидении ровно ноль. А вот что делать – предполагалось решить уже по ходу развития событий, потому как ничего толкового придумать не получалось. В конце концов, Андрей решил попробовать хоть как-то добраться до ближайших постов военных. И для этого нужно поймать любой возможный транспорт и при этом не попасться на глаза заражённым согражданам, в противном случае исход абсолютно предсказуем. Аккуратно открыв дверь наружу и стараясь не шуметь, Орлов вышел на улицу, готовый в любую секунду отпрыгнуть назад. Яркий свет ударил в глаза, и стало больно смотреть перед собой. Щуриться было также тяжело – голова болела вся, снизу доверху. Через полминуты зрачки стали привыкать, и Андрей наконец-то смог оглядеться. На улице никого не было, людей не наблюдалось в зоне прямой видимости. Машина, на которой он приехал со своей семьёй, всё так же стояла на перекрёстке, и к ней, по всей видимости, так никто и не подходил. А вот у автомобиля реанимации, лежавшего на боку чуть поодаль, были выбиты стекла задней двери. Похоже, что кто-то выбирался из салона после аварии. Посмотрев под ноги и вокруг себя, Андрей с удивлением обнаружил на асфальте десятки стреляных латунных гильз разных калибров. Он был готов поспорить, что их не было, когда он заходил с семьёй в аптеку на углу. Видимо, во время пребывания в бессознательном состоянии, здесь шёл бой. Но кто воевал и с кем, а главное – где родные? На этот вопрос ответа не было. Прошёл несколько шагов, оглядываясь. Заметил чуть поодаль на дороге, метрах в пятидесяти и дальше, несколько мёртвых тел, иссечённых пулями. А за перекрёстком, когда муть перед глазами рассеялась, с удивлением обнаружил ещё около двух десятков убитых, часть из которых были очень сильно повреждены – по-видимому, пулями крупнокалиберного пулемёта, большие и тяжёлые гильзы от которого звенели под ногами. Здесь определённо шёл бой, и судя по всему – достаточно ожесточённый, но скоротечный. Убитые явно были заражёнными, потому как живые, нормальные, адекватные граждане точно бы не стали в такое время устраивать массовые демонстрации и шествия. Это уже хоть как-то радовало – военные занимаются зачисткой города. Где-то вдалеке тишину улицы внезапно огласил громкий и протяжный вопль. Глубокий, нечеловеческий, вопль ненависти, боли, отчаяния и гнева, смешавшихся воедино. Через секунду где-то там же на него отозвался другой – такой же. Андрей на мгновение оцепенел от ужаса. Он понял, кто это. Понял, что этот крик адресован именно ему, и что его заметили. Орлов повернул голову, прищурился, пытаясь разглядеть – кто кричит, и что происходит. Заметил в двухстах с небольшим метрах вниз по улице, по которой он приехал на машине ранее, нескольких заражённых, которые уже бежали к нему. Мужчина, женщина без руки, за ними – ещё несколько бешеных, чуть дальше. Лихорадочно соображая, что делать дальше, Андрей принял решение перебежать назад в аптеку, благо она находилась за углом, в надежде, что заражённые не поймут, куда делась их потенциальная жертва. Однако, не успев сделать и нескольких шагов, Орлов услышал звон бьющегося стекла где-то над головой. Рефлекторно задрав голову на шум, он увидел, что вслед за осыпавшимся стеклом большого окна на третьем этаже «сталинской» пятиэтажки, через подоконник перевешивается, уже готовый выпрыгнуть, мужчина лет шестидесяти на вид с окровавленным и наполовину объеденным лицом. Заражённый, по всей видимости, услышал шум на улице, среагировал и уже собирался прыгнуть вниз, начисто лишённый инстинкта самосохранения. В эту секунду Андрей почему-то подумал, насколько же сейчас опасно передвигаться по улицам, потому как в Москве, должно быть, десятки тысяч (а может и сотни) заражённых людей сидят по запертым квартирам, получившие ранения или инфицированные иным способом и умершие у себя дома без возможности выбраться наружу. Мужчина, тем временем, увидел Андрея, издал зловещий, гортанный, идущий откуда-то из глубины крик, и рывком выпрыгнул из окна на асфальт. Приземлился он, к счастью для стоявшего внизу испуганного Орлова, не плашмя, а на ноги, причём достаточно криво. Тяжёлое, более чем стокилограммовое тело всем своим весом обрушилось на выпрямленные ноги, одну сломав в бедре, вторую в колене. Мужик, кажется, даже не почувствовал боли, однако упал на асфальт лицом вниз, не в силах удержаться в вертикальном положении, и встать на ноги больше не смог. Учитывая неимоверную физическую силу и скорость заражённых и способность ловко и быстро передвигаться, только столь удачное падение и спасло Андрея: он смог отбежать от инфицированного, пока тот полз к нему на руках, волоча повреждённую нижнюю часть тела и оставляя мокрый тёмный след на асфальте. Однако теперь о том чтобы спрятаться в аптеке не было и речи: гражданин упал из окна прямо перед входом. И даже если бы не он выломал стекло во входной двери, то это обязательно сделали бы те, кто находился уже не более чем в ста пятидесяти метрах отсюда. Орлов в панике пытался понять, куда же ему теперь бежать, чтобы скрыться, но поблизости не было ни одного укрытия. Накатила волна ужаса перед неизбежным, от стресса даже начало сильно мутить и потемнело в глазах. Андрей мысленно приготовился к смерти. Он попробовал побежать, насколько это получалось после избиения, но очень быстро понял, что ещё немного, и его схватят, задушат, загрызут и растерзают. Приготовившись к удару, будто несчастное травоядное животное, на которое через секунду нападёт огромный хищник, он даже закрыл глаза. Ноги стали ватными, идти или бежать не было сил. Смирившись с неизбежным, Андрей тихонько заплакал и, встав на колени, закрыл голову руками. «Ещё немного – и всё закончится», – подумал он с тоской и сожалением, что не смог защитить семью и больше никогда не увидится с родными. Рокот мощного двигателя и шорох покрышек об асфальт Андрей не услышал. Он был настолько напуган и погружён в себя, что окружающий мир просто перестал существовать. Лишь в последний момент, когда в паре метров от него раздался глухой удар и громкий хруст, а через секунду – резкая и оглушающая автоматная очередь, Орлов очнулся. Он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Вскочил на ноги, обернулся. Рядом остановился большой серый внедорожник, переехавший передним колесом того самого мужика с переломанными ногами. Водитель внедорожника стрелял из короткого автомата прямо из окна по бегущим в направлении машины инфицированным. Когда автомат сухо щёлкнул, отстреляв все патроны в магазине, водитель автомобиля повернулся к Андрею, коротко рявкнул: «В машину!», а затем поменял магазин и выстрелил ещё несколько раз одиночными. Затем стрельба прекратилась. Андрей рванул на себя пассажирскую дверь, оттолкнулся от подножки и одним прыжком оказался в салоне, вжавшись трясущимся от страха телом в прохладную мягкую кожу сиденья. Только после этого стресс начал отпускать, хотя сердце по-прежнему колотилось в груди, норовя выпрыгнуть наружу. Коротко стриженый крепкий русоволосый парень закрыл оба окна с кнопки, положил автомат стволом вниз рядом с собой, зажав его в щели между водительским сиденьем и дверью для быстрого доступа при необходимости. Затем нажал на газ, и внедорожник, бодро переехав лежавшего под днищем заражённого мужчину в годах, устремился вперёд по улице, оставляя за спиной несколько тел возле аптеки. Водитель машины извлёк из бездонного бардачка между сиденьями пластиковую бутылку с водой и молча предложил Андрею. Тот взял бутылку и быстро осушил её, затем шумно выдохнул. Стало немного легче, но вскоре начала возвращаться головная боль, накатывая волнами то в затылок, то в темя, то в глаза. Водитель посмотрел на своего нового пассажира ещё раз, покачал головой, протянул руку на заднее сиденье и подтянул к себе сумку. – В боковом кармане лекарства. Возьми что тебе нужно, – сказал он и отдал сумку Орлову. Андрей покопался в пакете с наваленными в нём блистерами, достал оттуда несколько таблеток обезболивающего, и быстро проглотил их. – Ну что, мужик, сегодня тебе крупно повезло, – сказал водитель, глядя на дорогу, – куда едешь? Меня, кстати, Димой зовут. Дмитрий Владимирович Вознесенский. 30 апреля. Штаб-квартира ЦРУ, Лэнгли. Скотт Морган. «Быстро же всё меняется в этом мире. И какой маленький запас прочности оказался у цивилизации, столкнувшейся с сокрушительной эпидемией», – подумал Скотт, глядя из окна своего «Форда» на бойцов национальной гвардии, перетаскивавших из двух сорокафутовых термоконтейнеров тела убитых гражданских и заражённых в огороженный бетонный бокс для сжигания. Внутри бокса уже горел огонь, что было понятно по тепловому следу в воздухе и выходящему в небо сизому дыму. Сжигание вместо захоронения стало использоваться повсеместно практически сразу после того, как начала активно изучаться природа болезни, с которой столкнулись Соединённые Штаты. Естественно, в ЦРУ знали о причинах болезни, как и ряд высокопоставленных правительственных лиц, но признаться в том, что причиной глобальной катастрофы стала ошибка, совершённая в подконтрольной государству биолаборатории, означало подписать себе смертный приговор. – Проезжайте, сэр, – сказал регулировщик в военной форме, когда трейлер с прицепом развернулся и уехал за очередной партией тел на кремацию. Скотт вернулся с обочины на проезжую часть, аккуратно протиснулся между двумя «Хамви» с пулемётами, стоявшими возле блокпоста на дороге, ведущей к штаб-квартире ЦРУ, и покатил по окраине даунтауна, большая часть домов которого была заперта и покинута. То тут, то там, встречались военные патрули, полиция, бронетехника. «Всё же нужно отдать должное правительству штата – в части безопасности они отработали куда лучше, чем большинство соседей», – подумал Скотт, уводя свой «Эксплорер» прочь от домов на магистраль. Чёрный внедорожник подкатил к шлагбауму у КПП при въезде на территорию, миновав несколько кордонов, и остановился. Охранник, одетый в военную форму, экипированный бронежилетом, арамидным шлемом на голове и с М4 в руках, кивнул Скотту, не выходя из будки, и нажал на кнопку поднятия шлагбаума. «Форд» въехал на территорию, обороняемую лёгкими БТРами с крупнокалиберными пулемётами, и через минуту уже стоял на парковке возле входа в здание. Скотт быстро поднялся на нужный этаж и постучал в дверь. Затем вошёл в помещение. За столом сидел Джон Карпентер в расстегнутой и промокшей рубашке и что-то печатал на ноутбуке. – Доброе утро, сэр, – поздоровался Скотт. Карпентер в своей извечной манере отвечать не стал, просто кивнул и жестом указал на кресло напротив стола. Морган прошёл через комнату и сел. В помещении было очень душно, несмотря на открытое настежь окно. – Да, Скотт, наши козлы выключили систему кондиционирования для экономии электроэнергии. Обесточили часть хозпостроек, а в котельные дают меньше топлива. Вода из-под крана еле тёплая. – Ну, такова суровая реальность, сэр. Хорошо, что ещё это есть. Дальше будет только хуже, предполагаю, – сказал Скотт. – Это да. Что есть, то есть. Привыкли мы к благам цивилизации. Теперь перебои с водой и электричеством воспринимаем как личное оскорбление, – согласился Джон. – Итак, вы были на Потомаке? Что говорят наши друзья? – Да, как раз только что оттуда. Электростанцию приглушили, сейчас перенаправляют энергию на безопасные зоны и к нам. Предложил им всё, что вы сказали, они согласились сотрудничать. Несколько дней на переналадку оборудования, и всё побежит как надо. – Очень хорошо. Кстати, угощайся. Лимонный пирог, жена испекла, – Карпентер протянул Скотту картонную коробку, в которой лежал, нарезанный на треугольные ломти, пирог из песочного теста. Морган взял кусочек, пожевал. – Ну как? – поинтересовался Джон. – Суховат, на мой взгляд. Лимона нужно больше тереть сюда, – ответил Морган. – Ха! Ну, хоть из уважения к руководству сказал бы, что ничего вкуснее в жизни не ел. – Вы спросили – я ответил, максимально честно, – улыбнулся Скотт. «Старый говнюк меня опять проверяет», – подумал он и усмехнулся про себя. – Итак, Скотт. Как ты, наверное, догадался, я позвал тебя не для оценки кулинарных способностей моей супруги, – начал Карпентер, – у нас идёт подготовка эвакуационных команд. Несколько бортов улетели сегодня утром, ещё несколько – в течение ближайших двух-трёх дней. – Уже догадываюсь, к чему вы клоните, – сказал Скотт, – полагаю, вы хотите отправить военно-транспортный самолёт в Россию для вывоза оставшихся работников подконтрольных нашему правительству ведомств? – Всё верно, ты возглавишь группу эвакуации. Возьмёшь с собой бойцов на случай, если понадобится прикрытие. Пару бронированных «Хамви», оружие… сам посмотри, что может пригодиться. Перелёт транспортного самолёта «Боинг-747-400» санкционирован. Нас ждут на дозаправку в аэропорту «Скипхол» в Амстердаме на обратном пути. Маршрут согласован с властями Евросоюза. Также, мы получили разрешение от авиационных властей в России на вывоз людей и имущества. Военные будут предупреждены, можно лететь спокойно. – Мои цели и задачи? – Спросил Скотт на всякий случай, хотя уже наперёд знал как минимум две трети того, что ему скажут. – Главная цель – обеспечить поддержку «Сильвер Хилл» и довести Алекса Эндрюса с ноутбуком до борта самолёта. Сделать это можешь любым методом. В Россию мы в обозримой перспективе не вернёмся, поэтому если потребуется разнести половину аэропорта – не стесняйтесь в средствах. Про потери со стороны мирного населения можете не думать. Главное – это данные, остальное вторично. Вторая цель – эвакуация наших сотрудников с оборудованием. Обеспечить огневое прикрытие, если потребуется, а также помощь в погрузке телекоммуникационного оборудования, демонтированного в посольстве, компьютерной техники, документации. Ну и наиболее важных личных вещей наших сограждан. – К нам на борт обязательно захотят попасть сотрудники и информаторы из числа российских граждан. Наверняка ещё и бойцы «Сильвер Хилл», также русскоязычные. Какие-нибудь работники консульства, или просто туристы, желающие проскочить в США под шумок. С ними что делать? – Эти нам точно не нужны. Они уже отработанный материал, если хочешь. Практической пользы там ноль, а здесь нам эти люди никак помочь не смогут. Тащить сюда лишние рты и держать их на привилегированном положении считаю нецелесообразным. Поэтому на борт их не брать. Тех, кто окажется особо тупым и наглым – можете ликвидировать там же, не возражаю. – Принято. Когда вылет? – По вылету сообщу отдельно. Пара дней максимум. Дополнительные инструкции уже перед рейсом. Маршрут продуман и согласован, по нему дополнительных действий не требуется. Твоя задача – проконтролировать процесс и слетать туда и обратно. – Понял вас, Джон. Считайте, что ноутбук уже на месте. В Алексе я не сомневаюсь. А со своей стороны отработаю как надо, гарантирую. – Тогда готовься. С Алексом я свяжусь сам. 30 апреля. Москва. Наталья Орлова. – Просыпаемся! Просыпаемся! – Раздался возле уха женский голос, затем кто-то начал легко шлёпать ладонями по щекам. Наталья открыла глаза и увидела перед собой медсестру с медицинской маской на лице и в бледно-голубого цвета врачебном халате. Рядом с ней стоял взрослый мужчина с тёмной короткой бородой, в камуфляже и разгрузочном жилете. Чуть поодаль суетились несколько медиков, которых Наталья видела лишь мельком, когда они проходили мимо неё. Один из них подошёл к военному, и сообщил спокойным и даже чуть безразличным тоном: – Мы швы ей наложили, всё проверили. Жить будет. По гинекологии тоже проблем нет. Сотрясение мозга имеется небольшое, несколько гематом – но так, ничего смертельного. Нужен покой, пусть несколько дней отлежится под наблюдением. – Ясно, – коротко ответил военный. Затем подозвал бойца, стоявшего чуть поодаль: – Её в пятую зону. Там с ней вроде бы дочка приехала? – Так точно. Оказана первичная медицинская помощь, ждёт в распределителе. – Хорошо. Дочку с мамой тогда поселите рядом. Пока их там особо не трогайте, пусть в себя придут. Потом пришлёте психолога, а далее разберёмся с группой дознания. Затем военный посмотрел на лежавшую на койке Наталью, о чём-то пошептался со стоящим рядом врачом, и спросил: – Вы как, говорить можете? Наталья в ответ медленно подняла руку и неопределённо покачала ладонью туда-сюда. Говорить она могла, но во рту было сухо, и болела голова, так что напрягать голосовые связки не хотелось совершенно. Однако она быстро собралась с силами, чтобы задать главный вопрос: – Что с моим мужем и сыном? Военный и врач переглянулись. Врач вздохнул и отошёл в сторону, давая слово мужчине в камуфляже. Тот внимательно посмотрел собеседнице в глаза и тихо произнёс: – Сожалею. Искренне, поверьте. Ваш сын умер в машине по дороге сюда. Его кто-то зарезал ножом. Ваш муж, всего вероятнее, ещё находится в аптеке. Мы туда уже послали дополнительную группу на броне для эвакуации его и ещё нескольких гражданских, кого не смогли вывезти сразу из района. Его мы не успели забрать с собой, потому как нас атаковала толпа заражённых и пришлось… Наталья дальше не слушала. От шокирующей новости внутри всё похолодело, из глаз полились ручьём слёзы, и она тихо заплакала. Ни слушать кого-либо из присутствующих, ни смотреть на них не хотелось совершенно. Она закрыла глаза рукой, давая понять, что больше не хочет продолжать диалог. Военный опустил руку ей на плечо, с пониманием и сочувствием будто говоря: «Крепись!», а затем ушёл по своим делам. А к Наталье подошла медсестра и сделала ей какой-то укол, от которого стало хорошо и спокойно, будто ничего и не было. Слёзы и душевные муки почти сразу прекратились, накатила тёплая волна умиротворения, и Наталья вновь погрузилась в глубокий сон. Сколько времени она проспала – даже по ощущениям было неясно. Проснулась она абсолютно разбитая и вялая, и точно так же, как и в госпитале, в помещении было достаточно темно – горели тусклые лампы, а окон не было вовсе. Ото сна Наталью пробудила дочь. Она держала маму за руку, причём рука тряслась и была ужасно горячей, дочь очень сильно нервничала. Эти эмоции будто передались спящему телу, и Наталья быстро начала приходить в себя. Открыв глаза, она проморгалась, прогнав мутную пелену, и увидела Настю, которая смотрела на неё заплаканными глазами. – Мамочка, я так рада, что ты жива, – дрожащим голосом сказала она, – ты у меня единственная осталась… – и заплакала. Чуть позже, справившись с нахлынувшими чувствами, утёрла слёзы и сообщила трагическую новость: – Папу не смогли эвакуировать. Он там остался. На нас толпа бежала, я видела… они стрелять начали, но заражённых было слишком много. Просто не успели. А Пашу… Пашу эти уроды убили, понимаешь? Убили! – Я знаю, мне уже сказали, – стараясь сохранять самообладание, ответила Наталья, но голос предательски дрожал, – ты как? С тобой что? – Меня изнасиловали. Этот урод чёрный… избил меня ещё. Всё болит. Но меньше досталось, чем тебе, врачи сказали, что только ушибы. Папу сильно избили… я не знаю, жив он или нет. Когда нас выводили оттуда, он лежал на полу. Дышал, но был без сознания. А Паша… – Тише, деточка, успокойся, – Наталья не знала, какие привести аргументы, чтобы успокоить взволнованную, расстроенную и испуганную дочь. Однако договорить они не успели. Открылась дверь и на пороге появились трое мужчин. Двое в гражданской одежде, один в военной форме. Вежливо поздоровались, прошли в помещение. Один был с ноутбуком. Он сел на табуретку и положил ноутбук на стол. Второй остался стоять. Военный – молодой парень, лет двадцати на вид, по всей видимости – вчерашний срочник, закрыл дверь и вышел в коридор. – Здравствуйте, Наталья Александровна. Меня зовут Сергей Олегович Федосеев, я возглавляю группу дознания центра «Север», веду тяжкие и особо тяжкие преступления, совершённые в отношении гражданских лиц и военнослужащих. Мне нужно с вами поговорить.