При свете дня я снова пришел к общежитию, где жила Карли, но, как и вчера, я остановился, прежде чем зайти внутрь. Впервые обращаться к незнакомому человеку нужно было как-то иначе. Так я только напугаю Карли. Мне нужно было, чтобы наше знакомство оказалось вроде бы случайным. На крыльце я заметил молодого парня в шортах и темных очках, читающего экономический трактат. Не было еще и одиннадцати часов, а рядом с ним уже стояла пустая бутылка из-под пива, и еще одну он держал в руке. Ах, эти студенческие годы! — Простите, вы не знаете, где я могу найти Карли Чанс? — окликнул его я. — Мне нужно получить ее подпись, чтобы в новом семестре добавить еще один предмет. Парень даже не оторвал взгляд от книги. — Попробуйте Норрис. Обычно она ошивается там. — Спасибо. Он имел в виду университетский студенческий центр, место для встречи и общения. До него было минут десять пешком, и дорожка привела меня к тихому озеру, образованному дамбой, преградившей путь волнам на озере Мичиган. Голову мне припекало солнце, однако ветерок со стороны воды приносил прохладу. Я вошел в столовую студенческого центра и обвел взглядом столики, проверяя, нет ли здесь Карли. Ее здесь не было, однако в многоэтажном здании центра она могла быть где угодно. Я двинулся по центру, и, куда бы ни заглядывал, я везде ожидал увидеть Карли. Я внутренне напрягся в ожидании этого момента. Что я сделаю? Что скажу? Проходя мимо книжного магазина, я взглянул на витрину, и среди трех десятков книг по вопросам изменения климата, суфийской литературе и французскому кинематографу увидел тонкую брошюру, на обложке которой была женщина перед зеркалом, в котором уходила в бесконечность бесчисленная череда ее отражений. Брошюра называлась «Портал». Автором была Карли Чанс. Зайдя в магазин, я взял брошюру. Первым делом я раскрыл ее на последней странице, проверяя, нет ли там фотографии автора, но издатель посчитал нужным поместить лишь краткую биографию: «Карли Чанс является преподавателем Северо-Западного университета. В свободное время она увлекается поэзией. Это ее первый сборник стихов». И всё. Я взглянул на оглавление. Односложные названия стихотворений наполнили меня тревогой. Одно называлось «Порез». Другое — «Игрушка». И так далее: «Прыжок», «Конфета». Я полистал брошюру. Стихи произвели на меня впечатление, но в то же время вселили ужас. В них красочные образы создавали картину жестокого самоуничтожения, подобно тому как Томас Икинс[16] в мельчайших деталях изобразил на своем полотне кровь хирургической операции. Я не мог себе представить, чтобы та Карли, которую я знал, написала эти стихи. Я никогда не видел в ней этого. Но, опять же, это была не та Карли, которую я знал. Я также вспомнил слова, которыми описал ее прошлое преподаватель-индус. «Психологическая травма». — Вам следует прочитать эту книгу, — произнес голос у меня за спиной. Обернувшись, я увидел девушку лет двадцати, в футболке с эмблемой университета, темные волосы забраны в хвостик. Бейджик у нее на груди сообщил, что она продавец книжного магазина. Девушка постучала пальцем с бордовым ногтем по обложке брошюры у меня в руке: — Стихи очень глубокие. Я хочу сказать, от некоторых у вас внутри все перевернется, но если вы хотите узнать, что с человеком может сделать депрессия, это все здесь. Я ласково провел пальцем по имени Карли на обложке. — Вы с ней знакомы? — Конечно. Я у нее училась. — Какая она? — Потрясающая. Среди преподавателей здесь так много пустозвонов, понимаете? Но Карли — она пережила все это. — Вы меня уговорили, — улыбнулся я. Я прошел следом за девушкой к кассе. Пока она пробивала чек и отсчитывала мне сдачу, я сказал: — Вы упомянули депрессию. Все стихи об этом? — О да. Карли провела в потемках несколько лет. — С ней что-то произошло? — А вы не знаете? — Нет, не знаю. — Сразу же после окончания колледжа Карли попала в аварию. Она рассказывает об этом на уроках и ничего не приукрашивает. Вместе с ней в машине была ее мать, и они крупно поссорились. Они не ладили друг с другом — в том смысле, что совсем не ладили. Карли отвлеклась и проскочила на красный, и в них сбоку врезался грузовик. Ее мать погибла на месте. Эти слова больно ударили меня в грудь. — После этого Карли покатилась вниз, — продолжала девушка. — Год она провела в преисподней. Метамфетамины, сомнительные знакомства, попытки покончить с собой. В последний раз у нее почти получилось. Я колебался, но мне нужно было знать. — Что она сделала? — Направила свою машину прямо в реку. Я с трудом удержался на ногах. Меня захлестнули жуткие воспоминания. Моя мать, мертвая на полу. Отец, засунувший дуло пистолета в рот. Роско, мертвый на сиденье рядом со мной, лицо обсыпано осколками битого стекла. Дилан Моран на берегу реки, крысы обгладывают его лицо. Мы с Карли, барахтающиеся в черной воде. Роско сказал: «Судьбе угодно, чтобы даже незначительные стороны наших жизней переплетались между собой». — Какой ужас! — пробормотал я. — Да уж. Когда ее вытащили из воды, она была мертва. Сердце не билось. Ее организм не получал кислорода около четырех минут. Карли ввели в кому, чтобы дать ее головному мозгу шанс, но никто не думал, что она выкарабкается. Однако она выкарабкалась. Карли говорит, что этот случай кардинально изменил ее жизнь. Я не знал, что сказать, поэтому ничего не сказал. — В общем, наслаждайтесь книгой, — зловеще улыбнулась девушка. — Да. Спасибо. Я вышел из магазина, опустошенный услышанным. Поднявшись по лестнице на следующий этаж, я купил себе кофе глясе. Увидев свободный столик, я сел и принялся читать стихи Карли. Сознавая, что это была она, зная, через что ей пришлось пройти в жизни, я не мог читать эти слова. С каждой страницы ревели обнаженные чувства. Ярость. Вожделение. Гнев. Возбуждение. Холодность. Раскаяние. Отчаяние. «Игрушка» была посвящена связи с чередой незнакомых мужчин. «Конфета» была про передозировку снотворного. В «Прыжке» описывалось то, как она стояла на балконе восемнадцатого этажа «Марина-Сити», совершенно голая, одуревшая от наркотиков, а ей мерещилось, будто мать стоит внизу на земле и призывает ее перелезть через ограждение. — Прыгай! — говорила она мне. — Прыгай! — напевала она. Я твердил себе, что это другая Карли, не моя Карли, не та женщина, которую я знал, но, читая эту книгу, я понимал нечто такое, что вызывало у меня глубокую тоску. Это была моя Карли. Я слышал ее голос в каждой фразе. Все те мелочи, которые она говорила, когда мы были вдвоем, слова, которые она говорила о других людях, проявлялись в ее стихах. Они звучали так, как Карли. Вся эта боль, весь этот мрак были в ней, когда мы жили вместе. Та же самая душа, то же самое сознание. Наверное, ей пришлось переступить через стыд, чтобы выплеснуть все это на страницы, но у нее было то же самое раненое сердце. А я не видел этого, не спрашивал ее, не пытался погрузиться в глубокий омут, каким она была на самом деле. Я любил эту женщину и совершенно не знал ее. Как я мог быть так слеп? Когда я отложил книгу, у меня в глазах стояли слезы, по всему тому, что я потерял, по всему тому, что я не ценил, пока Карли была рядом. Я не отрывался от ее строк больше часа. У меня перед глазами все расплывалось, и я вытер слезы. Я не прикоснулся к кофе, и мороженое растаяло, превратив напиток в мутное бурое месиво, похожее на разлившуюся реку. Пытаясь понять, где я нахожусь, я переводил взгляд с одного столика на другой, с одного человека на другого, подсматривая за чужими жизнями. И вдруг я застыл. Сердце мое перестало биться. Меньше чем в двадцати шагах от меня сидела в профиль ко мне женщина с взъерошенными светлыми волосами, стуча изящными пальцами по клавиатуре переносного компьютера. Когда она останавливалась, что происходило нечасто, она отпивала чай из бумажного стаканчика. Полностью поглощенная работой, она не замечала ничего вокруг. Женщина понятия не имела, что ее заметил незнакомый мужчина за соседним столиком. Мне пришлось приковать свои ноги к полу тяжелыми цепями, чтобы не вскочить и не заключить ее в объятия. Этой женщиной была Карли. Идеальная. Восхитительная. Живая. Этой женщиной была моя жена. ∞ Увидев ее, я почувствовал себя дураком, лишившимся дара речи, не имеющим понятия, что делать дальше. Я мог встать, подойти к ней, представиться. Но что потом? Все, что я мог бы сказать Карли, казалось совершенно не соответствующим данному моменту. Однако, если я позволю ей увидеть лишь толику того, что со мной происходит, она сочтет меня сумасшедшим. Это мой мир перевернулся вверх ногами.