Я попытался что-либо сказать, но не смог. Я просто смотрел на нее, завороженный. Мне хотелось броситься к ней и сгрести ее в объятия. Мы смотрели друг на друга не больше мгновения, затем Карли, вместо того чтобы закрыть за собой входную дверь, придержала ее ногой и вкатила в прихожую еще что-то. Коляску. Закрыв дверь, Карли наклонилась и осторожно взяла на руки младенца, держа его как самое дорогое сокровище на свете. — Смотри, Элли, — нежно проворковала она, — папа вернулся домой рано. Правда, мы очень обрадовались? Элли. Элеонора. Так звали мою мать. Мой ребенок. Моя дочь. Наша дочь. Вот чем объяснялся царящий здесь сливочный запах. Это был запах грудного младенца, новой жизни, невинности, свежести и начала. Глядя на Карли и ребенка, я почувствовал, как у меня сдавило грудь, словно во всем мире больше не осталось кислорода и мне нечем было дышать. Я думал, что не смогу любить эту женщину сильнее, но внезапно поймал себя на том, что смог. Я даже не мечтал о том, каково это будет — иметь общего ребенка, но в это мгновение я понял, что без него моя жизнь была пустой. — Ты не болен? — встревоженно нахмурилась Карли, изучая меня. Я с трудом обрел дар речи: — Все в порядке. Ты выглядишь превосходно. Вы обе выглядите превосходно. — Ну, и ты тоже выглядишь неплохо. — Карли подошла ко мне и как нечто само собой разумеющееся вложила малышку мне в руки. — Ты не подержишь ее немного? Я сейчас буду ее кормить, но сначала мне нужно переодеться. Чмокнув меня в щеку, она направилась в спальню. В своей жизни мне нечасто доводилось держать на руках младенцев, но Элли показалась чем-то совершенно естественным. Я не знал, сколько ей от роду, но, похоже, она появилась на свет совсем недавно. В ее личике, в ее волосах, в ее глазках был я. И Карли. И Эдгар. И моя мать, и даже мой отец. В этом младенце жила вся моя семья, свободная от всего плохого, от всего того, что не было хорошим и совершенным. Мне захотелось, чтобы вся моя жизнь остановилась прямо сейчас. Чтобы это мгновение длилось вечно. Но тут Элли расплакалась. Она сморщила свое личико, почувствовав, что мама ушла и ее держит на руках какой-то чужой дядя. С пунцовыми щеками, малышка завывала, призывая Карли, и вырывалась из моих рук. И только тогда до меня дошла вся жестокая правда своего положения. Это была не моя дочь. Это был ребенок какого-то другого человека. У меня в этом мире не было абсолютно ничего. Вскоре вернулась Карли, в свободной футболке и шортах. — О, Элли, что случилось? — пробормотала она, забирая у меня младенца и усаживаясь в гостиной у камина. Задрав футболку, она предложила Элли грудь, и та тотчас же прильнула к ней, тихо причмокивая. — Милый, ты не мог бы приглушить свет? Ей не нравится, когда так светло. Я послушно выполнил ее просьбу. — И включи какую-нибудь музыку, — продолжала Карли. — Что-нибудь мелодичное. — Конечно. Когда зазвучала фортепианная музыка, я сел в кресло напротив Карли. Мне нужно было уходить, потому что настоящий Дилан мог вернуться домой в любую минуту, однако у меня не было сил оторваться от этой идиллии. Глядя на Карли, глядя на Элли, я поражался тому, какую потрясающую жизнь построил здесь мой двойник. Если честно, я ему завидовал. Зависть глодала меня изнутри. Этот человек, кем бы он ни был, тоже принимал плохие решения, как и я, — в своем выплеснувшемся отчаянии он даже убил человека, — однако сейчас у него были эта прекрасная жена и этот прекрасный ребенок. Он прошел через ад и оказался в раю. Я не мог этого вынести. Все здесь было таким хорошим, таким естественным, таким правильным. И все это было для меня чужим. — Сегодня за обедом я виделась с Сюзанной, — сказала Карли, как всегда, называя свою мать по имени. — Как она? — Полагаю, внучка станет весомой компенсацией за то, что я ушла из недвижимости. — Она не пыталась уговорить тебя вернуться? — спросил я, так как знал, что представляет собой Сюзанна в любом мире. — Ну, пыталась, но без былого рвения. Сюзанна заговорила об этом лишь раз и тотчас же сменила тему. Правда, она напомнила мне, что ты работаешь в некоммерческой организации, а поскольку я сижу дома, денег у нас практически нет. — И что ты ей ответила? — Я сказала, что тебе до работы десять минут пешком, а я ничего не имею против гамбургеров. Карли перевела взгляд на Элли, и лицо у нее засияло любовью. — Тебя правда все устраивает? — спросил я. Она оторвала взгляд от Элли, и ее глаза стали серьезными. — В жизни постоянно приходится выбирать, Дилан. Это был мой выбор. И я ни о чем не жалею. Как мне хотелось, чтобы я мог сказать то же самое! В это мгновение я испытывал лишь одно сожаление. Я снова сказал себе: «Ты должен уходить». Мне нужно было покинуть этот дом, оставив его тем, кому он принадлежал по праву. Но я не мог. — Сегодня я написала еще одно стихотворение, — продолжала Карли. — Замечательно. Она закатила глаза: — Да, поскольку мы еще не совсем нищие, я хочу получить бесполезный диплом и заниматься поэзией. Отцу я еще ничего не показывала. Он постоянно пристает ко мне, но я пока что не готова. Мои стихи, правда, очень мрачные. Ума не приложу, откуда все это. Я так счастлива в жизни, но когда берусь за перо, выходят какие-то самые настоящие кошмары. — По-моему, это свидетельство глубины души. — Ну да, как же, — сказала Карли, однако блеск у нее в глазах сказал мне о том, что ей были приятны мои слова. — Можно взглянуть на то, что ты написала? — Конечно. Я прочитаю вечером, когда мы ляжем в постель. Я с огромным трудом скрыл свое разочарование, поскольку меня тогда здесь уже не будет. — Ладно. — Милый, ты не приготовишь мне чаю? — С радостью. Я поднялся из кресла. Больше всего мне хотелось провести вечер вот так, в приятном полумраке, под звуки мелодичной музыки. Потом я бы уложил свою дочь в колыбельку и лег бы в постель к своей жене. Жажда остаться в этой жизни захлестнула меня, однако всему хорошему рано или поздно приходит конец. Подобно пловцу, стоящему на краю обрыва, я наконец прыгнул в воду, но тотчас же пожалел об этом. — Думаю, я разомну ноги на улице, — сказал я. — Мне нужно освежиться. — Все в порядке? — Да. Просто хочу подышать свежим воздухом. Ты ничего не имеешь против? Вам здесь хорошо? — Я ничего не имею против, но, пожалуйста, не заходи в парк. Ты слышал о том, что там пропала женщина? Мне не нравится, когда ты вечером ходишь домой через парк. Я понимаю, что так короче, но было бы лучше, если бы ты ходил по Фостер-авеню. — Хорошо. Как скажешь. Я прошел на кухню, чтобы приготовить Карли чай. Я знал, какой она любит: с апельсином и корицей. Для меня он был слишком сладкий, но Карли его обожала. Я мог бы сделать для нее это последнее дело, но мне нужно было уходить. Пока чайник закипал, я собрался. Схватив с вешалки у двери легкую куртку, я натянул ее на себя. Затем я взял со стола длинный острый нож и засунул его в карман куртки. Глава 31 Несмотря на предостережение Карли, я направился прямиком в парк. Он притягивал меня своей темнотой. Там никого не было — лишь пустые аллеи и густые тени в тех местах, куда не проникало сияние фонарей. Ночь скрывала меня, но она скрывала и его тоже. Я прошел по сырой траве к густым зарослям вдоль берега реки. Мой взгляд не мог проникнуть сквозь сплошную стену переплетенных ветвей. Когда я подошел к реке ближе, мне в нос ударило зловоние сточной канавы, похожее на аромат раскрывшегося трупного цветка[22]. Ветер совсем затих, позволяя смраду висеть в воздухе. Я подумал было о том, чтобы окликнуть своего двойника. Я был уверен в том, что он меня услышит. «Давай покончим с этим прямо сейчас! Ты и я». Но я сомневался в том, что он объявится прямо сейчас. Подобно вирусу, он бесшумно выслеживал свои жертвы и открывал себя, только убедившись в том, что они беззащитные и уязвимые. В тишине я услышал треск сверчка, похожий на предостерегающий сигнал, который подает разведчик. У меня над ухом загудел комар, и я его прихлопнул. Я шел, обхватив пальцами рукоятку ножа в кармане. Сделав несколько шагов, я оборачивался, стараясь разглядеть среди деревьев силуэт. Вокруг никого не было. Я продолжал искать живущего в этом мире Дилана, который сейчас должен был возвращаться с работы домой. Я не знал, какие чувства испытаю, увидев его. У нас с ним одинаковые лица, одинаковые тела, одинаковая походка, но у него было много такого, что отсутствовало у меня. Дома его ждали Карли и Элли. Когда он вернется к себе, он поцелует свою дочурку и ляжет спать рядом со своей женой. Меня в моем мире не ждал никто. Всех близких мне людей больше не было в живых. Мне оставалось только позаботиться о том, чтобы этот Дилан Моран благополучно вернулся домой к своей семье. По крайней мере я уверял себя в том, что я здесь именно ради этого. Тропинка впереди разделилась. Одна аллея вела к Фостер-авеню. Вторая уходила в тоннель у реки. Я выбрал тоннель. Редкие лампы освещали ржавчину, разрисованные стены и полчища насекомых. Когда я побывал здесь в предыдущий раз, я обнаружил труп Дилана Морана, обглоданный крысами. У меня мелькнула мысль, не опоздал ли я и сейчас. Возможно, Дилан из этого мира не вернется домой с работы. Возможно, мой двойник оставил его тело у реки и я сейчас ощущаю носом смрад его разлагающейся плоти. Но я прогнал прочь подобные мысли. Мне нужно было двигаться вперед. Выйдя из тоннеля с противоположной стороны, я взобрался по сырой траве на северную сторону Фостер-авеню. Редкие машины освещали меня своими фарами. Я прошел несколько кварталов по направлению к Северо-Западному университету. Там училась моя мать Элеонора. Я дошел до студенческого городка и увидел напротив одноэтажное административное здание. Над дверью белели буквы вывески. «Жилищное управление Чикаго».