Уолтер направился к выходу, Киммель его проводил. На душе у Уолтера полегчало, однако в последнюю минуту, а именно тогда, когда Киммель возразил насчет бесцеремонности, Уолтер почувст­вовал, что Киммель, возможно, и убил жену. Не грубая сила, которую выдавал его облик, не настороженность во взгляде, но вспышка чрезмерного дружелюбия вызвала у Уолтера это чувство. Ему даже пришло на ум, что Киммель вздохнул с облегчением, когда понял, что он всего лишь доброжелатель, а не агент сыскной полиции. У дверей Уолтер обернулся и механически протянул ру­ку. Киммель ответил на удивление мягким рукопожатием и слегка поклонился. — До свидания,— произнес Уолтер.— Благодарю вас. — До свидания. Уолтер перешел улицу и сел в машину. Уже из машины он бросил взгляд на лавку, увидел Мельхиора Киммеля, стоящего за дверным стеклом, заметил, как тот поднял руку и медленно про­вел ладонью по лысине — жест человека, позволяющего себе рас­слабиться после того, как побыл в напряжении. Уолтер проследил, как тот невозмутимо удаляется в глубь магазина, высоко подняв лысую голову и держа длинные руки чуть на отлете от массив­ного тела. Мельхиор Киммель уселся за письменный стол и уставился на забитые бумажками ячейки бюро. Еще один любопытный, по­думал он, только поинтеллигентней и лучше одет, чем большинство прочих. А вдруг все-таки из полиции? Мельхиор Киммель сме­жил крохотные глазки, мысленно воссоздавая весь их разговор слово за словом. Нет, слишком уж он был смущен, тут без прит­ворства, и, кстати, что, собственно, он хотел разузнать? Ровным счетом ничего. У Киммеля было ощущение, что это и в самом деле юрист, хотя ничего такого тот не сказал. Киммель взял блокнот с адресом клиента и названием книги, вырвал желтую страничку и сунул в ячейку для исходящих заказов. Этим жестом он словно включил отлаженную машину привычных действий — последовали подборка и сортировка бумаг, писем, различных блокнотов все­возможных размеров и их распределение по разным-ячейкам бюро, которое находилось прямо перед ним и представлялось не менее сложным устройством, чем какой-нибудь щит управления. Движе­ния заставляли колыхаться его массивное тело, все его сознание, казалось, на несколько минут сосредоточилось в толстых руках и кистях. Перед тем как засунуть маленький коричневый блокнот в предназначенную ячейку, он открыл его на одной из последних страниц, провел короткую вертикальную черту, поставил число и отметку «см. Б-2489» — цифру на следующей странице книги за­казов минус единица. Теперь страницу украшали семь вертикальных черточек и три звездочки — все с указанием чисел. Три звездочки означали агентов полицейского сыска; сумел их рас­познать, хотя сами они, вероятно, считали, будто сохранили инко­гнито. А черточки означали всего только любопытных. Сам Ким- мель не придавал этому списку большого значения. Он зевнул и потянулся, сладостно выгнув крепкую спину. Затем расслабился и откинулся на спинку обитого кожей стула. Закрыл глаза и свесил голову, позволив ей слегка опереться на жировые складки под подбородком. Но он не дремал — он нас­лаждался восхитительным ощущением от теряющих напряженность мышц, от упоительной лени, что ползла вверх по телу и нисходи­ла вдоль рук до мягких, похожих на луковки подушечек паль­цев. Трудная выдалась у него суббота. Глава 10 Домой Уолтер вернулся около девяти. Он привез Кларе дюжину белых хризантем. Она была в гостиной и изучала какие-то деловые бумаги, разложив их на диване. — Привет! — сказал он.— Прости, что не успел к обеду. Я да­же не знал, будешь ты дома или нет. — Не волнуйся, все в порядке. — Вот это тебе,— сказал он, протягивая цветы. Она посмотрела на них, потом на него. Улыбка исчезла с лица Уолтера. — Так я поставлю их в вазу? — спросил он напряженным го­лосом. — Пожалуйста,— ответила она холодно, словно цветы не имели к ней никакого отношения. Уолтер развернул цветы на кухне, налил в вазу воды. У него даже была приготовлена карточка — «Моей самой любимой Кла­ре». Он порвал карточку и выбросил вместе с оберткой. — Hy и как там Элли? — спросила Клара, когда он вернулся с цветами в гостиную. Уолтер не ответил. Он поставил вазу на кофейный столик, достал из коробки сигарету и закурил. — Почему ты не остался у нее на весь вечер? А что, неплохая мысль, подумал Уолтер, но вслух ничего не сказал, только крепче стиснул зубы. Он отправился на кухню, вымыл с мылом лицо и руки прямо над раковиной и вытерся бумажным полотенцем. Затем, пройдя холлом, вышел через парад­ное. Клара что-то сказала, но он не расслышал. В «Таверне трех братьев» он поискал глазами Билла либо Джоэла — ему хотелось с кем-нибудь выпить. Никого из знакомых не было. Он помахал рукой бармену Бену и принялся искать в те­лефонной книге Манхаттана номер Элли Брайс. Там значились Эллен Брайс и Элспет Брайс. Адрес Элспет показался ему более обещающим, он набрал ее номер. Телефонистка сообщила, что або­нент сменил номер, и дала новый — в Леннерте, на Лонг-Айленде. Трубку взяла Элли. Она сказала, что переехала только сегодня. — Что вы сейчас делаете? — спросил он.— Успели пообедать? — Я и думать .об обеде забыла. До четырех часов пробыла в школе, а здесь рабочие свалили все в кучу посреди комнаты. Вы уж простите, но мне не удастся выбраться с вами пообедать. Тем не менее голос у нее был такой радостный, что Уолтер улыбнулся. — Может, я вам помогу? — сказал он.— Разрешите подъехать, я тут недалеко. — Что ж, если беспорядок вас не пугает. — Какой адрес? — Бруклинская улица, дом сто восемьдесят семь. Звонок под фамилией Мейс. М-е-й-с. Он нажал кнопку под фамилией Мейс. Когда зуммер возвестил, что вход открыт, он толкнул дверь и поднялся по лестнице, пры­гая через ступеньку, прижимая одной рукой к телу, как фут­больный мяч, бутылку шампанского. В другой руке он нес пакет с закусками. Элли ждала его в дверях на втором этаже. — Здравствуйте,— произнесла она,— и добро пожаловать. Уолтер остановился перед ней, нервно переминаясь, и протя­нул бумажный пакет: — Я принес сандвичи. — Большое спасибо! Входите, вот только боюсь, сесть тут не­где. Он вошел. Квартира представляла собой одну большую комнату с двумя окнами на улицу и холлом в глубине, из которого вели двери на кухню и в ванную. Его взгляду открылся хаос чемо­данов и картонных коробок, среди которых лежали два футляра для скрипки, один потертый, другой новый на вид. Он проследовал за Элли на кухню. — И вот еще,— он вручил ей бутылку.— Оно теплое, нынче в винном магазинчике в Бенедикте отказал холодильник. — Шампанское? Это в честь чего же? — В честь новой квартиры. Она держала бутылку так, словно была ценительницей шам­панского. Замену ведерку они так и не нашли; тогда Элли вытащи­ла из какой-то коробки большое махровое полотенце и завернула бутылку, обложив льдом из двух ванночек. — Выпьете виски, пока оно охлаждается? — спросила она. — C удовольствием. — Ak виски — сандвич? Вы принесли столько вкусного. Сандвичи с индюшатиной, а это что? — Трюфели. — Трюфели,— повторила она. — Вам нравятся? — Я их обожаю. Из стопки переложенных газетами тарелок она извлекла нес­колько штук. На ней были туфли-мокасины, блузка и юбка — и сов­сем не было косметики. — Я так рада, что вы приехали. Терпеть не могу собирать или разбирать вещи на трезвую голову, а пить одной скучно. — Я помогу вам и пить и разбирать. Хотите, начнем прямо с вещей? — Я хочу пока что про них забыть. Она протянула ему тарелку, он взял сандвич. Они отнесли вы­пивку и тарелки в комнату и, поскольку стола не было, поста­вили тарелки на пол. Элли поглядела на Сваленные в стопу ноты. — Вам нравится Скарлатти? — Да. В исполнении на рояле. У меня... — Вот и хорошо, я играю его на скрипке. Уолтер едва заметно улыбнулся. Он переложил чемоданы на пол, и они сели на тахту. У него возникло чувство, что он бывал здесь не однажды и через несколько минут, осушив стаканы, они займутся любовью, как занимались уже много раз. Тем вре­менем Элли рассказывала про свою нью-йоркскую приятельницу по имени Ирма Гартнер; Ирме, говорила Элли, будет без нее тя­жело, потому что она каждые две недели меняла для нее в библио­теке ноты. Ирма Гартнер — калека, ей около шестидесяти пяти лет, она играет на скрипке. — И все еще здорово играет,— сказала Элли.— Не будь она женщиной, наверняка смогла бы найти место в каком-нибудь струн­ном оркестре, который выступает в ресторане или другом заведе­нии, но кто станет подписывать контракт с женщиной, да еще в та­ком возрасте? Плохо, правда? Уолтер попытался представить себе Клару, которая настолько о ком-то печется, что навещает его (или ее) из жалости или дружбы; попытка не удалась. Плечи Элли под белой блузкой каза­лись такими нежными, что ему безумно захотелось ее обнять. А если попробовать? Она либо отзовется, либо нет. Либо отзовется, либо останется совсем равнодушной, и он ее больше не увидит. Уол­тер решил: если нельзя обнять ее за плечи, на кой черт ему про­должать себя мучить, встречаясь с нею? Рука его сперва легла на спинку тахты, а оттуда соскользнула ей на плечи. Она искоса на него посмотрела и припала к нему головой. Желание, наподобие ви­ноградной лозы, опутало его тело. Они одновременно повернули го­ловы и поцеловались. Поцелуй был долгим, но вдруг она высво­бодилась из его объятий, встала, прошла на середину комнаты. Там она обернулась и поглядела на него с широкой неуверенной улыбкой: — И чем же все это должно закончиться? Он было пошел к ней, но вид у нее был слегка испуганный, а может, встревоженный, поэтому он остановился. Она медленно удалилась на кухню. Ее тело, облаченное в юбку и блузку, казалось ему очень юным, юным в своем притворном равнодушии. Она потрогала бутылку с шампанским. — Если положить в стакан лед, вполне сойдет,— сказала она.— Вы не против? — Нет.