Уолтер знал, что бумагу она для чего-то приберегает. Точно как Клара, подумал он. — Ничего,— ответил он.— Пришлось поехать. Просто было обидно пропустить сегодняшнее представление. Она бросила на него взгляд, и Уолтер было засомневался, поверила ли она, что ничего другого с ним не случилось, хотя те­перь на лице у нее не было и тени недоверия. — Ты что-нибудь ел? — спросила она. Уолтер не помнил. Вместо ответа он поднял на Элли глаза. У него подкатил комок к горлу, как если бы им завладел слепой ужас. Он не знал, как это назвать. Он вдруг пожалел, что не же­нился на Элли, не сделал этого сразу после гибели Клары, но уже в следующий миг ему стало стыдно, что он мог жалеть об этом. — Я приготовлю яичницу, больше в доме ничего нет,— сказала она и пошла на кухню.— Ты бы вздремнул. Яичница с кофе будут готовы через четверть часа. Но Уолтер как сидел выпрямившись на тахте, так и остался сидеть. Ему показалось неправдоподобным, что она так спокойно отнеслась ко всему этому. Даже к тому, что он не был на пред­ставлении. А мысль о том, что она, возможно, притворяется, чтобы потом одним махом дать ему отставку, сообщала происходящему еще больше неправдоподобия. — Ты хоть заметил, что здорово похудел? — спросила Элли из кухни.— Хоть бы изредка о еде вспоминал. Он ничего на это не ответил. Он откинул голову на подушку, закрыл глаза, но теперь сон решительно не шел. Через несколько минут он поднялся и помог ей накрыть кофейный столик у тахты. Они поели яичницы с поджаренным хлебом и апельсиновым джемом. — Завтра у нас будет хороший день,— сказала Элли.— Сде­лаем так, чтоб ничто нам его не испортило. — Сделаем. Они собирались устроить себе праздничный обед в ресторане в Монтоке, а затем куда-нибудь поехать, скорее всего — погулять по берегу, как любила Элли. После еды на Уолтера напала такая усталость, что не осталось сил даже выкурить сигарету. Руки и ноги налились свинцом, будто его опоили. Он почти не ощутил, как Элли погладила паль­цами его руку. Они сидели рядышком на тахте. — Я могу у тебя сегодня остаться? — Да,— ответила она просто, словно он не впервые просил ее об этом. Но они еще долго так просидели, а потом убрали посуду и разложили тахту, которая превратилась в двухспальную пос­тель. Трус, мысленно сказал себе Уолтер. Уолтер Стакхаус, трус и подлец. Уолтер лежал в ее объятиях, она его баюкала, словно и не ждала от него иных ласк. Но ближе к рассвету, поспав, он ее взял. В этот раз все было сильнее, чем в первый, и лучше, и безна­дежней — ведь он боялся, что это их последняя близость, а страст­ность Элли подсказывала, что и она чувствует то же самое. Уолтеру вдруг привиделось маленькое окно. Красивое квадрат­ное оконце, до которого, однако, было не дотянуться, а в нем — яркое голубое небо, и можно понять, что под окном — сочная зе­леная трава. Глава 33 Дик с Питом бросились ему на помощь, но что они могли? Просто стоять и смотреть, как он сотрясается в рвоте, склонив­шись над раковиной. В желудке у него было пусто, только кофе, что он выпил на завтрак, но спазмы все равно продолжались около десяти минут, и его так выворачивало, что он не мог попросить Дика и Пита не обращать на него внимания и вернуться к Кроссу. Скрючившись над небольшой раковиной, упершись взглядом в бледно-зеленый фаянс и прислушиваясь к мелодичному звону в ушах, Уолтер убеждал себя, что ему тошно от дела, которое Кросс поручил им с Диком, тошцо и мерзко, и что это одно из по­следних дел, какие остались у них в этой фирме, и бессмысленно так на него реагировать. Однако Уолтер прекрасно знал: его тош­нит, потому что в половине двенадцатого истекают данные Ким- мелем сорок восемь часов и тот будет звонить. — И где это тебя вчера так угораздило? — спросил Дик, похлопывая его по спине и стараясь обратить дело в шутку. Уолтер даже не пытался ответить. Он собирался послать Киммеля к черту, сказать, пусть пакостит, как сумеет, но сейчас у него не было сил сопротивляться. Потная одежда липла к телу. Дик довел его до кожаного дивана в углу, ц, если б не смочен- ное холодной водой полотенце на лицо, он бы, как казалось ему, мог потерять сознание. — Ты не думаешь, что отравился птомаином? — спросил Дик. Уолтер отрицательно покачал головой. Он видел смуглое, с мешками под глазами лицо Кросса, сидящего за своим столом,— тот беспокойно поглядывал через плечо. И ты катись к черту, по­думал Уолтер. Наконец Уолтер поднялся и заявил, что постарается собраться с силами у себя в кабинете. — Мне очень жаль,— сказал он Кроссу. — Мне тоже,— сухо ответил тот.— Ступайте домой, раз плохо себя чувствуете. Из нижнего ящика своего письменного стола Уолтер извлек бутылку виски и как следует отхлебнул. Ему немного полегчало. C работы он ушел около половины одиннадцатого. Без пяти двенадцать он добрался до дома. В доме никого не было. Клавдия обычно уходила в одиннадцать. Уолтер опасался, что Киммель мог позвонить до одиннадцати и поговорить с Клав­дией. Он прямиком прошел в кабинет и вытащил портативную пишущую машинку. Он старался действовать проворно и четко, хотя все еще чувствовал себя слабо и неуверенно. Письмо он ад­ресовал в административный отдел Колумбийского юридического института. Уолтер сообщал, что открывает в Манхаттане юри­дическое бюро по мелким искам и приглашает в помощники двух-трех студентов-старшекурсников, которые могли бы рабо­тать посменно. Он просил вывесить соответствующее извещение на институтской доске объявлений, с тем чтобы заинтересованные студенты могли с ним связаться. У него не получилось все это гладко изложить с первого раза, поэтому пришлось перепечатать письмо. В разгар работы зазвонил телефон. Уолтер поднял трубку в холле. — Здравствуйте, мистер Стакхаус,— произнес голос Киммеля. — Ответ все тот же — нет. — Вы совершаете большую ошибку. — Я поговорил с Корби,— сказал Уолтер.— Если вы что-ни­будь прибавите к моему рассказу, Корби вам не поверит. — Меня не интересует, что вы там рассказали Корби. Меня интересует то, что я сам расскажу газетчикам. Вас это тоже долж­но интересовать. За абсолютной невозмутимостью Киммеля Уолтер различил злобу на то, что дело не выгорело. — Они вам не поверят. И не станут печатать. Киммель оглушительно рассмеялся. — Напечатают как миленькие каждое слово, если я приму на себя всю ответственность за мое сообщение, что я, разумеется, с удовольствием сделаю. Итак, вы отказываетесь передумать и по­жертвовать всего лишь пятьюдесятью тысячами долларов? — Отказываюсь. Киммель замолк, но Уолтер чего-то ждал, держа трубку в руке. Наконец Киммель повесил трубку. Уолтер вернулся к письму. Даже руки у него ослабели, на ладонях выступил пот, поэтому печатал он очень медленно. Он добавил еще один абзац, чувствуя себя слегка ненормальным, похожим на тех психов, что дают в газеты объявления о продаже поместья, которого у них нет, или покупке яхты, которая им не по карману. «Я особенно заинтересован в привлечении нескольких серьез­ных студентов, молодых людей из числа тех, кто будет лишен дру­гой возможности приобрести практический опыт в самом начале своей юридической деятельности и готов предпочесть предла­гаемую мной работу более скучным и безликим заданиям, которые им предстоит выполнять, если они поступят в крупные юридические фирмы на должность младшего юриста. Я был бы весьма благодарен за уведомление о получении на­стоящего письма. C уважением Уолтер П. Стакхаус». Он приложил адрес и телефон «Кросса, Мартинсона и Бух­мана», а также адрес новой конторы на Сорок четвертой улице, где они с Диком предположительно должны были обосноваться ко вторнику. Уолтер обсудил с Диком, не пригласить ли им в по­мощь себе для работы в контору пару студентов-юристов, и Дик счел предложение дельным. Теперь же Уолтеру казалось, что он написал это письмо лишь для того, чтобы не остаться в новой конторе совсем одному, будто он уже знал, что при следующей их встрече Дик откажется начинать дело с ним на паях. Уолтер выпил неразбавленного виски, и ему сразу стало лучше. Он догадался, что целебное действие напитка было чисто пси­хическим. Что ж, если говорить о психике, разве он не решил тогда, вечером в среду, сидя в машине у полицейского участка в Ньюар­ке, что ему уже все равно? А то, что сегодня у него упадок сил, так это случайность, подумал он. Ну, напечатают газеты бе­зумные россказни Киммеля — что из того? Одной ложью станет больше, только всего. Он уже вынес столько вранья: почему он оказался на стоянке автобуса, почему у него была та газетная вырезка, почему он снова ездил в Ньюарк поговорить с Киммелем. Что ж, теперь ему предстоит узнать, почему он в первый раз побывал в лавке у Киммеля, и с этой ложью он тоже как-нибудь спра­вится. Когда свихнувшиеся стражи закона придут за ним — в свое время,— они застанут его погруженным в дела юридического бюро на Сорок четвертой улице. Возможно, он будет один. Он сделал еще один хороший глоток. Потом он пошел на кухню, нашел в буфете банку томатного супа, открыл и поставил разогреваться. Тишину на кухне наруша­ло только урчание газовой горелки. Уолтер постоял, подождал и принялся расхаживать взад и вперед, чтобы перебить тишину. Тут он услышал наверху шаги Клары и застыл на месте. На мозги вы­пивка тоже подействовала. Он и вправду слышал ее шаги, так яс­но, как если б это была музыкальная фраза,— шесть или семь шагов. До Уолтера дошло, что он стоит посреди лестницы, уставив­шись в пустой холл. Уж не Клару ли он ожидал там увидеть? Он не помнил, как поднялся по лестнице. Когда он вернулся на кухню, томатный суп кипел и убегал через край банки. Он налил супа в чашку, сел за кухонный стол и начал есть. Он услышал голос Клары, призрачный обрывистый шепот. Он поднял голову, напрягая слух, и чем сильнее вслушивался, тем отчетливей было впечатление, что он действительно его слышит, хотя и смутно, так что слов не разобрать. Нечто шелестящее, нечто веселое, словно она где-то в доме забавляется с Джеффом. Или так, как она и в самом деле несколько раз обращалась к нему в первые месяцы, когда они только переехали в этот дом. Уолтер знал, что Джефф спит, свернувшись калачиком в кресле в гости­ной. Если бы эти звуки существовали в действительности, уж Джефф-то... Уолтер встал. Может, он и вправду сходит с ума? А может, все дело — в доме? Он запустил пятерню в волосы, потом тороп­ливо подошел к окну и распахнул его. Он стоял у окна, пытаясь заставить себя думать, прийти к реше­нию, вспомнить — вспомнить Клару в этих стенах и часы, когда они были счастливы в этом доме, вспомнить, пока еще есть что вспоминать, но прошло несколько безумных мучительных секунд, и он осознал, что вообще ни о чем не думает, а если и чувствует, так одно лишь смятение. Он подошел к телефону и набрал номер маклерской фирмы «Найтсбридж». До радости и ужаса знакомый номер. Как будто Клара снова жива. Гудки вызова раздавались один за другим, Уолтер понял, что сегодня контора Филпотов закрыта, однако по­ложил трубку лишь где-то на пятнадцатом вызове. После этого он позвонил миссис Филпот домой. Она оказалась у себя, и он сообщил, что хотел бы немедленно продать дом. Он сказал, что ему не составит труда переехать к понедельнику, а завтра он займется продажей кое-какой мебели. Миссис Филпот заверила, что нет ничего проще: «Найтсбридж» купит дом за двад­цать пять тысяч долларов. — Надо же, какое совпадение,— заявила она,— завтра к нам приходит агент кое-что оценить, в частности из мебели. Может, мне прийти с ним завтра утром? Вы будете дома часов в две­надцать? — Буду,— ответил Уолтер. — Уж в чем, а в оценке мебели и тому подобном я разбира­юсь. Я не позволю вас надуть,— рассмеялась она. Днем Уолтер начал отбирать вещи, чтобы отдать Клавдии. Отец с Клиффом, подумал Уолтер, может быть, захотят взять какую-нибудь мебель из гостиной. Нужно ответить на письмо брата, оно пришло дней десять тому назад — третье или четвер­тое от Клиффа после смерти Клары,— и в нем было столько брат­ской заботы и свойственного Клиффу застенчивого, скрытого со­чувствия, что оно тронуло Уолтера чуть не до слез. Но он так и не ответил. Он поднялся наверх и принялся выкладывать на кровать по­стельное белье, но скоро понял, что запутался, и решил подож­дать до вечернего прихода Клавдии, чтобы закончить с ее по­мощью. Он собрался позвонить Элли, сказать, что продает дом, и уже подошел к телефону, но передумал. Он решил съездить в Бенедикт отправить письмо в институт, сел в машину и поехал в Бене­дикт. Часы показывали 3.12. Он раздумывал: оставить где-нибудь машину и совершить долгую прогулку в лесу — или вернуться домой и в одиночестве напиться? Элли уже в пути. Она должна была около двух выехать в Корнинг проведать мать, а воз­вратится только завтра. Но в Корнинге, конечно, тоже читают га­зеты. Может быть, Элли прочтет уже сегодня вечером, а завтра уж точно. Интересно, увидит ли он Элли еще раз. Он резко развер­нулся и погнал машину в Нью-Йорк. Он сделает то, что хочется,— дождется в Манхаттане вечерних выпусков. Припаркуется где- нибудь и пойдет бродить по улицам. Ему всегда нравилось гулять по Манхаттану. Никто на него не глядит, никто не обращает вни­мания. Можно остановиться поглазеть в витрину на ряды бле­стящих ножей и ножниц и ощутить себя не более чем парой без­ликих глаз. Он гулял, бродил и ждал. Заходил в бары выпить рюмку бренди с чашечкой кофе и шел себе дальше. В выпусках, выходящих к де­сяти вечера, не было того, чего он боялся. Час за часом он обду­мывал, не позвонить ли Корби и попросить его остановить Ким- меля; да, проглотить гордость и умолять Корби остановить его. По ходу этого спора с самим собой гордость неожиданно взбры­кивала, и он с высокомерием отчаявшегося человека решал, что ему на все наплевать. Как бы то ни было, но Корби в роли спаси­теля — совершенная дичь. В этом деле он будет на стороне Киммеля. Вернее, станет поддерживать того из них, кто постарается обвинить другого. Еще один выпуск должен был поступить в продажу около по­луночи. Уолтер его дождался — о нем по-прежнему ни слова. Уолтер начал надеяться, что Киммель в конце концов решил не сообщать в газеты. А может, он сидит там у себя в Ньюарке и ждет от него звонка с известием, что он передумал? Или Корби сегодня опять избивает Киммеля? Возможно, Ким­мель просто не успел связаться с репортерами. Но чтобы Корби стал задерживать Киммеля, когда тому предстояло сделать столь важное дело,— этого Уолтер не мог вообразить.