Прохожу мимо еще нескольких коробкообразных высоток, отличающихся только светящейся цифрой и, наконец, добираюсь до нужного здания. Освещение есть не на каждом этаже. Впрочем, так сейчас везде. Поднимаюсь на тринадцатый. Точка доступа этажом выше, но мне прямо впритык и не нужно. Секция запущенная и наверняка нежилая. Демографический кризис двадцатилетней давности как раз входит в силу — старики умирают, молодёжи мало. Из прохода на лестничную клетку доносятся отголоски речи, музыки, шагов с других этажей. А здесь — меньше лишних глаз, меньше шансов нарваться на неудобные вопросы, меньше вероятность, что кто-то вспомнит странного парня с развёрнутой доской, пялящегося в пустоту. В тусклом свете торцевого окна добираюсь до подоконника и раскладываю там свои нехитрые причиндалы. Разворачиваю доску, подсоединяю к ней купленный системный узел, последний из Баксовских и наверняка ворованный. Надеваю перчатку-манипулятор, чувствуя привычное соприкосновение металлической пластины на её внутренней стороне с чипом на тыльной стороне ладони. И окунаюсь в паутину. Лежащие вдоль стены мусорные пакеты, набитые отходами, отошедший от стен, покрытый пятнами плесени пластик обшивки, пыль, темнота, доносящиеся с других этажей звуки — всё уходит на второй план, а спустя несколько секунд пропадает окончательно, вытесняемое мозгом, адаптирующимся к информации, с которой он соприкасается. Листаю список точек доступа, цепляю пальцем нужную, вытаскивая её в центр зоны обзора. Касаюсь ячейки пароля и ввожу заводскую комбинацию, которая за последний год намертво въелась в мозг. Изображение подрагивает, пока система даёт необходимые разрешения новому устройству, а затем расплывается, поглощая меня. Визуализация — штука новая, не испытанная временем, а потому уязвимостей в ней больше, чем в старой, плоской сети. Это пристанище тех, кто помоложе и еще способен перестраиваться под новые стандарты и форматы. Перебираюсь от узла к узлу, касаясь пальцами нужного, чтобы приблизить. Скольжу по разноцветным нитям, визуально обозначающим каналы. Разворачиваю узел, словно игрушку-оригами, нахожу ответвление, ведущее к следующему узлу, и приближаю его. Сетевые до сих пор спорят о том, как это происходит: мы двигаем сеть, оставаясь на месте, или наше сознание скользит по этим самым нитям, удаляясь от тела. Как по мне, это совершенно не важно. В конце концов, мы добираемся туда, куда нам нужно, и получаем то, что ищем. Иду без поисковых систем. Они скачут по официальным обложкам: история компании, список проектов, лучшие клиенты, консультационный портал. А мне нужен другой слой, не такой простой и красивый, но содержащий то, зачем я пришел. Девять скачков. Многовато, но когда я добираюсь до точки назначения, мерцающие цифры в углу поля обзора показывают 23:54. Пара минут на то, чтобы освоиться и пара минут на то, чтобы сделать дело. Вытаскиваю в центр обзора хлястик встроенного в доску проигрывателя, запускаю «Angel On Vicodin» и смахиваю проигрыватель на периферию зрения. Композиция длится без малого шесть минут — затихающий шепот в конце трека будет маяком, по которому я пойму, укладываюсь ли вовремя. Подкожные наушники — отличная штука: музыка выдалбливает ритм в самом центре головы. Без четырёх минут двенадцать начинаю. Тянусь к сетевому узлу, разворачиваю его, и он становится белой плоскостью с нанесёнными на неё изображениями. Максимальная имитация плоской сети, для тех, кто так и не переучился: пиктограммы — анимированы, буквы — статичны. Приближаю плоскость к себе, активирую первую монтировку, маскирующую свои действия под ошибочные запросы. Программа быстро находит уязвимость, мозг получает сигналы, интерпретирует их, и я просачиваюсь сквозь плоскость с иконками, отмечая краем глаза, как изображение на несколько мгновений становится пиксельным. Оказываюсь посреди чего-то, что мозг визуализирует как упорядоченное нагромождение маркированных цифрами блоков с набором странных символов в незнакомой кодировке, нанесенных на правый верхний угол каждого. Эту базу данных моё сознание интерпретирует именно так. Снимаю копию со второй монтировки и активирую её. Программа разворачивается, принимая рабочую форму, и начинает подрагивать, удерживаемая манипулятором. Навожу острие на стык блоков и отпускаю монт, мысленно кивая в такт звучащей в голове музыке. На самом деле, это нули и единицы, скомбинированные в определенном порядке, пытаются нарушить порядок в комбинации других нулей и единиц, но перед моими глазами ожившая сталь вгрызается в промежуток между блоками, пытаясь выполнить то, для чего предназначена: увеличить зазор в плотно-подогнанных деталях виртуальной конструкции — найти уязвимость. Возвращаюсь на уровень выше, активирую копию монт-программы и жду. Некоторое время ничего не происходит. Я даже успеваю поймать себя на том, что нервничаю, но изображение, наконец, начинает подрагивать. Среагировали дефы — программы, отвечающие за безопасность. Сейчас они примутся изолировать потенциально уязвимый блок, не подозревая, что в монтировке, расковырявшей базу данных, спрятан сюрприз, благодаря которому я планирую перенести файлы незаметно. Копия монта извивается в моих руках, вытягиваясь в сторону висящих в воздухе табличек, и я ловлю себя на мысли, что так себя ведут живые организмы. Голодные живые организмы. Хотя, это всего лишь набор команд, зашитых в оболочку, которые моё сознание визуализирует как извивающийся хлыст. Монтировка-то не из тех, что стоят бешенных денег и создаются под определенные цели, а простенькая, слитая с китайского сервера по частям и собранная на домашней доске вручную. По всему полю зрения проходит мелкая рябь — флудилка, вплетенная в первую монтировку, сработала. Увеличиваю масштаб, и большинство табличек уходит за пределы обзора, а оставшиеся приобретают объем. Подношу извивающийся монт к нужной вывеске и он, словно змея, обвивает ставший объемным при приближении блок. Ячейка деформируется, а затем раскрывается, обнажая содержимое, и программа начинает перекачивать данные. Копирование, конечно, заметят, но не так быстро, как если бы я вламывался напрямую. Голос вокалиста в голове переходит на шёпот одновременно с новой волной искажений окружающего пространства. Этот шёпот сигнализирует, что до конца песни, а соответственно, до очистки портального кэша осталось не более полуминуты и, следовательно, охотничьи приоритеты вытесняет команда на перезагрузку. Глупо делать запланированную профилактику в одно и то же время. Искажения сигнализируют о том, что вмешательство обнаружено, и началась охота на взломщика. Несколько раз безуспешно пытаюсь вытащить хлястик исполняемого файла с периферии зрения. Из-за того, что изображение идёт волнами, попасть по торчащей сбоку закладке получается с пятой попытки. Жму единственную кнопку, активируя магнит, сворачиваю белую плоскость с пиктограммами, уходя в корень сетевого узла. Возвращаясь на предыдущий, отмечаю, как в изображении, то там, то здесь начинают пробиваться пиксели. Это магнит нашел разбросанные на общедоступных узлах флудилки и стал энергично обмениваться с ними запросами. Теперь на посещенном мной узле творится вакханалия: антивирусные модули пытаются прервать процесс смены приоритетов у дефов, оставленный внутри магнит истерит, притягивая к себе нелепые запросы, а флудилка внутри монт-программы имитирует действия тупого взломщика. Чёрт, кажется с флудилками я переборщил, меня самого безбожно тормозит. Но аварийно выходить я не буду. Не дождётесь. Ржавая, вон, вышла и теперь в виртуалье совсем ни ногой — только по плоской сети ползает, потому что даже чип отторгся. Она, конечно, не сама — её дефы во время такого же набега, как у меня, принудительно из сети выкинули. И теперь Машка с пластиковыми документами, одна из первых виртуальных инвалидов — её мозг не способен интерпретировать сигналы сети и вступать в симбиоз с нейроустройствами. Доктора разводят руками — бионейромеханика может многое, но еще не дошла до таких чудес, как восстановление функций пользователя паутины. Ломать ведь — не строить. Так что, коротать свой век с пожженными нервными окончаниями, за компанию с Машкой в ожидании чуда, я не горю желанием. Песня заканчивается, когда я перехожу на четвертый по счёту узел доступа и меняю маршрут, сворачивая в сторону с того пути, которым пришел сюда. Перескакиваю с узла на узел ещё дважды, отмечая, как стабилизируется изображение, становясь тем лучше, чем дальше я от путей, по которым пришёл. Еще несколько раз перехожу с одного системного узла на другой, делаю вид, что усиленно изучаю расписание каких-то курсов, читаю новости, окольными путями подбираясь всё ближе к точке входа и, в конце концов, возвращаюсь на узел, подсоединённый к моей доске. Появляется привычная стартовая панель. Даю команду на отключение, и со всех сторон наваливается темнота, звуки с нижних этажей и запахи, которыми пропитаны все человейники: сырость, гниющий мусор, едва уловимый аромат жженых тряпок, кажущийся даже приятным на фоне остальной вони. Цепляю к доске свой узел, не входя в виртуалье копирую данные с немаркированного, затем, отсоединяю его и засовываю его между пузатыми, набитыми отходами мусорными пакетами, выстроившимися вдоль коридора. Саму доску, не снимая собственного узла, сворачиваю и прячу во внутренний карман. Вот и всё. Можно уходить. Между четвертым и пятым этажами теперь тусуются четверо оболтусов лет пятнадцати. В тусклом свете покрытой пылью и забранной под массивную мелкую решетку диодной лампы они режутся в карты, оккупировав ступеньки. Засаленная колода, классические присказки, сосредоточенные лица, пара карт прямо на ступеньках рубашками вверх. Молодёжь даже не обращает на меня внимания, когда прохожу мимо. — Ну, тут семь по черве, — слышу у себя за спиной. Преферанс на ступеньках настоящими пластиковыми картами? Никогда бы не подумал, что сейчас кто-то играет не на десктопе. Ан нет — играют. Улица встречает мелкой моросью и двумя приземляющимися напротив входа полицейскими воздушками. Блядь. Как они успели вычислить точку входа? Да ладно, хрен с ней, с точкой входа. Как они смогли появиться здесь так быстро? Впрочем, искать ответы на эти вопросы нужно после. А сейчас, я разворачиваюсь, возвращаюсь в холл здания и начинаю подниматься по ступенькам. Ненавижу, такие вот, спонтанные заказы. Выше — голоса играющих в карты малолеток, ниже — топот ног и короткие, отрывистые команды. Вижу, как голова одного из подростков мелькает в зазоре меж пролётами лестницы и, оценив обстановку, исчезает. — Полисы! — раздаётся сверху. Судя по звукам, игроки срываются с места и бегут на верхние этажи. Тем лучше. Ускоряюсь, бегу за ними, но на третьем сворачиваю в коридор и продолжаю бег уже вдоль жилых ячеек, к торцевому окну. Наверное, мне везёт — с середины коридора вижу, что окно распахнуто. Наверное — потому что я не знаю, что там внизу. Стоило бы побродить вокруг, примериться… Хреново, когда нет времени на подготовку. За спиной топот и крики. Чёрт, как же всё внезапно и быстро. Слышу приказательный вопль: — Стоять! Лечь на пол! На бегу делаю рывок влево, затем вправо. Слышу тонкий звон выпущенных их парализатора игл, бьющихся об экзопластиковые стены. — Стоять! Ага, сейчас. А потом куда? За серьёзные правонарушения давно уже не садят, а продают корпам. Кто-то говорит, что на таких преступниках ставят опыты, кто-то утверждает, что пускают на органы. Хотя, зачем на органы, если ту же почку или печень можно вырастить в лаборатории абсолютно здоровой из твоего же генного материала? Наверное, всё-таки на опыты. Но узнавать это я не планирую. — Стой, сука! Отталкиваюсь и прыгаю в окно. Мысленно говорю спасибо тому, из-за кого живая изгородь, призванная украшать серые коробки человейников, превратилась в пружинящие заросли, доходящие почти до второго этажа. Кто бы ты ни был: муниципальный служащий, проведший в ведомостях работы как выполненные, но присвоивший деньги, или работяга, подсевший на наркоту и забивший на стрижку кустов, спасибо тебе. Не успеваю сгруппироваться и ломаю собой ветки, чувствуя, как что-то впивается в тело, царапает кожу, понимая, что падать — так же просто, как в игровом пространстве. Только больно по-настоящему. Скатываюсь с примятой зелёной изгороди и бегу вдоль неё, уже слыша свист двигателя патрульной машины над головой, представляя, как облизывает землю луч прожектора за спиной. Преодолеваю двадцать метров до мусорных баков и ничего умнее, чем спрятавшись за их корпусами, зарыться в смрадный мусор в мою голову не приходит. Я думаю о том, что предпринять дальше, слыша свист неспешно приближающейся воздушки и видя луч прожектора, подбирающийся всё ближе к бакам, когда с другой стороны улицы раздаётся истошный женский визг. Луч прожектора замирает на мгновение, затем патрульная машина, накренившись, разворачивается и уплывает на крик. А спустя несколько мгновений, пока я всё ещё пытаюсь успокоить беспорядочно скачущие мысли, кто-то зовет меня, шипящим полушёпотом: — Цивил. Игант, — пауза и снова: — Игант. Го сюда. Чёрт, да это ж моя новая знакомая! Осторожно выбираюсь из-под наваленного на себя смрадного хлама и выглядываю за край бака. Знакомый силуэт коротко машет мне рукой из-за стопки экзопластиковых плит, которые, видимо, когда-то давным-давно привезли сюда, чтобы построить детскую игровую площадку между двумя человейниками. Или просто застелить ими прогулочные дорожки. — Быстро! Давай! Перебегаю под прикрытием темноты к плитам и девчонка, схватив меня за руку, тащит в сторону, противоположную той, откуда доносился визг. — Эра с Линдой отвлекут, — говорит она на ходу. — Слышал, как визжали? — Ага. — А я, блин, знала, что не такой уж ты и цивил, — тянет она меня за собой по ступеням вверх. — Это ж на тебя сагрились? — Ага. Петляя коридорами, мы проходим человейник насквозь и оказываемся на другой стороне улицы. Не отпуская моей руки, девушка тянет меня через лабиринт таких же неимоверно разросшихся насаждений, как те, в которые я падал несколько минут назад. — У нас человейники квадратами стоят. Поэтому, когда полисы подтягиваться начали, я сразу о тебе подумала. Чужаки здесь редкость. А ты не похож на заблудившегося, — без умолку тараторит она. — А пошел туда, где неместному ловить нечего. Я и подумала, что не такой уж ты и простенький. Мы обходим ещё одно здание, касающееся углом своего близнеца-человейника, проскальзываем в узкий проход, образованный плохо состыкованными блоками, и оказываемся на параллельной улице. Где-то над головой, в сторону того здания, из которого я унёс ноги, тоскливо посвистывая, пролетает полицейская воздушка. — Так короче. Лилит, сворачивает в проулок, одна сторона которого — жилой комплекс, а вторая, если я правильно понимаю, где мы находимся, — забор пищевой фабрики. Я покорно иду за ней, но интересуюсь: — Куда ведёшь? — Из квартала, — объясняет девушка. — Тут, если что-то случается, всегда столпотворение полисов. Слетаются из соседних кварталов. Район-то неблагополучным считается. Кошмарят всех без разбора. Проулок озаряется светом фар и из-за поворота в него вплывает патрульная машина, удерживающаяся всего в полуметре от земли. Девчонка реагирует мгновенно, прислоняясь к стене и притягивая меня к себе за грудки. Со стороны это должно выглядеть так, будто мы целуемся. Возможно, полисы так и думают, потому что воздушка проплывает мимо, даже не озаботившись осветить нас прожектором. Мы смотрим друг другу в глаза. И я вижу в её зрачках азарт и любопытство.