Вот уж чего не ожидал, так это того, что Лис знаком с Баксом. Казалось бы, такой большой сити, такое малое количество предпосылок, ни одного пересечения по всем базам данных и вдруг удивленный возглас Лиса. Скорее всего, они пересекались намного раньше, чем сити засеяли камерами настолько, что стало невозможно сделать и десяти шагов, чтобы не попасть в объектив хотя бы одной из них. Иначе нейросеть выдала бы Лиса в списке связей Бакса. Проверяю количество арестованных. Шестьдесят. За несколько секунд до истечения времени на последнем таймере возвращаю экран чата на передний план и пересылаю ещё одно сообщение, после которого затираю все данные и в дата-центрах и на десктопе девушки: Ключ от аэрокара в чипе Лилит * * * — Ключ от аэрокара в чипе Лилит? — дословно повторяю последнюю фразу, проявившуюся на десктопе. — А меня кто-нибудь спросил? Понимаю, что я молодая, что во многих вопросах моё мнение не решает ничего, но, блядь, тупо взломать личный чип, это с одной стороны, прямой путь на органы, если поймают, а с другой — нужно быть далеко не ломом, чтобы такое провернуть. В любом случае, если в чипе находят следы взлома, тебе придется тесно общаться с кибербезопасниками и без вариантов менять чип. А мне оно нахер не нужно. — Да, в твоём чипе, — кивает Лис. — Потому что я, как ты помнишь, не чипирован. Но, только не спеши себя накручивать. Проблема-то общая. И раз уж он обо мне всё знает, вплоть до формулы, которую можно было вычислить, только перешерстив запросы в сеть за последние пятнадцать лет, то остальное для него детский лепет. — Детский лепет на лужайке? — уточняю я полную версию присказки, которую Лис часто использует. — Именно, — кивает он. — Формулу можно было восстановить только по поисковым запросам, которые я отправлял… — Лис закатывает глаза, — двенадцать лет назад. И если за мной так долго велось наблюдение, то о тебе он тоже, наверняка, знает чуть больше, чем то, что ты существуешь. Поэтому, составишь мне компанию? Я киваю. Не потому что боюсь или хочу минимизировать неприятности, а потому что просит Лис. Не скажу, что он мне очень и очень дорог, просто кроме Лиса у меня больше никого нет. * * * Просто кроме Лиса у меня больше никого нет в списке тех, кому можно доверить подобную операцию. Данные предыдущего пятидесятиминутного интервала пустоты говорят о том, что машина набирает обороты, подключаясь к имиджбордам, системам наблюдения, камерам и микрофонам десктопов, фиксируя всё, что в них попадает, сопоставляя с заданными параметрами голоса и внешнего вида, попутно сравнивая события с просчитанными ранее вероятностями поведения цели. Мне оставалось только выбирать то, что общая система опускает вниз в рейтинге возможных вариантов развития событий, и направить Бакса по наименее вероятному маршруту. За прошедший интервал пустоты арестовали еще десятерых. Сопоставление данных с камер, десктопов, точек входа в паутину и атакованных адресов позволяют предъявить обвинения каждому из них. Бакса обнаружить не смогли, хотя обнаружили его наладонник, примотанный скотчем к шее бродячей собаки. Я и не сомневался в том, что он выкинет нечто подобное. Интересно, остальные части меня осознают кто они, кем были раньше, что происходит сейчас? * * * — Они осознают, кем были раньше, что происходит с ними сейчас, частью чего являются? — спрашиваю я, уже в который раз разглядывая установленные в несколько рядов колбы с человеческими мозгами, от которых ведут нити проводов, свиваясь в тугой жгут, уходящий в помещение этажом выше. — Нет, — продолжая что-то фиксировать на голографической доске, отвечает доктор Саринц. — Области, связанные с воспоминаниями и отвечающие за осознание самого себя, блокированы. Иначе они не смогли бы выполнять свои функции. Это всего лишь процессорные мощности. — Жутковато, если задуматься. — Ничего жуткого. Здесь мозги двух десятков приговоренных к смерти и еще стольких же, кого не было возможности спасти по тем или иным причинам. Зачем переводить биоматериал, который может принести пользу? Почему бы им не послужить прогрессу, а? Я не отвечаю, посчитав вопрос риторическим. Продолжаю мониторить данные, сравнивая показатели. Интересно, кому первому пришла в голову идея, сделать человеческий мозг придатком к процессору, а не наоборот? Датчики одной из нервных систем снова сигнализируют о том, что погружённый в колбу мозг не отдыхает положенные десять минут, а пытается вести обмен данными с сервером. — Восьмой снова проявляет активность во время отдыха, — киваю я на колбу в первом ряду. Молчавший до этого безопасник спрашивает: — Док, вы уверены, что система не даст сбоя? Нам нужны все. Нельзя упустить ни одного. Это приказ с самого верха. Он говорит это, как, впрочем, и всё остальное, совершенно не проявляя каких либо эмоций, в отличие от Леймара Саринца, не упускающего возможности показать свою значимость: — Всё, за что отвечаю я, работает как часы. — Это ведь первый запуск системы? — продолжает интересоваться безопасник. Отсутствие каких-либо опознавательных знаков на его форме придаёт чувство дискомфорта. Никогда не знаешь, насколько важная шишка с тобой разговаривает. Впрочем, я всего лишь лаборант, которому повезло, а Саринцу, кажется, плевать, что за чин перед ним. — Любезный, — говорит Леймар, — я полагаю, что вы компетентны в своей области, потому что сюда других не допускают. И я здесь по той же причине. — Он указывает пальцем куда-то в потолок, — Там моя компетентность не ставится под сомнение. Не ставьте её под сомнение и вы. Саринц наклоняется над моим дисплеем, недолго смотрит на показания восьмого, хмыкает и говорит: — Один из сорока. С учетом того, что это первый запуск, приемлемая погрешность. После акции заменим. Материал ведь есть? Я киваю, продолжая заниматься тем, чем занимался до этого. Конечно, есть материал. Это же сити. Здесь не нужно набираться смелости, чтобы умереть. Поводы находятся на каждом углу, любом этаже, за любой барной стойкой, в любом голографическом шоу. А ещё, очень часто повод находят за тебя. Для тебя. Вспоминаю это депрессивное существование в человейнике и понимаю, что работа в не совсем человечных проектах — вполне приемлемая цена за то, чтобы не возвращаться в этот депрессивный ад. Когда безопасник уходит, я всё-таки задаю вопрос, занозой сидящий в моей голове. — Мистер Саринц, а что будет, если информация о том, что мы не соблюдаем правила по работе с ИИ, выйдет наружу? Саринц ухмыляется одной половиной рта. — А ничего не будет, — и объясняет, в ответ на моё недоумение: — Ты думаешь, мы одни такие, кто перешагивает через конвенции? Да все на них давным-давно плевать хотели. Я готов поспорить на свой месячный оклад, что «Кристалис» не исключение. И «Байотек», и «Олл Индастриз», и «Фарматикс», все ведут исследования в этой области. — Но главное условие — изолировать ИИ от доступа к внешнему миру… — А мы и изолировали, — перебивает меня Саринц. — У нас есть вполне законная, изолированная база, на которой мы занимаемся разработкой ИИ. Даже скармливаем агентам других корпораций информацию об этом. И они, поверь, делают то же самое. Все сохраняют хорошую мину, но каждый себе на уме. Тебя почему в закрытый квартал перевели? Потому что информацией об этом проекте, — Саринц стучит пальцем по столу, — «Кристалис» ни с кем делиться не планирует. — Но даже если и так. Мы ведь не с железом экспериментируем, а с людьми, — и тут же поправляюсь: — с мозгом людей, с их нервной системой. — А, ты об этом? — Саринц машет рукой в сторону площадки с колбами, в которых мозги, — вообще не переживай. Отбросы, ничего не производившие, а только прожиравшие безусловный доход. От лабораторных крыс и то больше пользы. Так что там, говоришь, с восьмым? Не отключается на отдых? — Да. И непрерывно отправляет запросы дата-центру. * * * Отправляю запросы дата-центру, собираю кадры, звуки, сообщения, прошедшие сквозь нейросеть. Перебираю сервер за сервером, отдавая команду на удаление, замещение, перезапись, копирование с места на место. Меняю всё, что хотя бы косвенно может натолкнуть на мысль о действиях Бакса. Где-то на периферии проскакивает информация о том, что арестовано девяносто два человека. Попутно ищу данные на Лемешева Максима Викторовича, отсеивая тех Максимов, которые не я. И, когда нахожу, пытаюсь обнаружить хоть какие-то убедительные аргументы за то, что сейчас я умираю, лежа на экзопластике. Но сухая выжимка данных говорит о другом: Лемешев Максим Викторович, он же Арлекин, он же Арл. Затраты на восстановление организма превышали страховой порог в девять раз. По результатам торгов, тело передано научной лаборатории компании «Кристалис» для проведения исследований. Все версии, в которые хотелось бы верить, разбиваются о дату и время прибытия медиков, перечень повреждений, вердикт, сообщение в научную лабораторию корпорации, отчеты об операционных мероприятиях, нейромонтаже, присвоении номера. Я восьмой в этом списке. Но есть данные и о других. А ещё, есть целый сервер, защищенный по последнему слову кибербезопасности, на котором хранится документация: теоретические выкладки, план работ, результаты экспериментов, заметки, приказы, отчёты. Я узнаю, что кистевые чипы — всего лишь незначительный побочный результат проекта по созданию искусственного интеллекта на основе человеческого мозга. Нахожу в своём состоянии плюс: получать информацию из разных источников и обрабатывать её можно очень-очень быстро. Не обязательно даже знать, что именно ты ищешь. В конце концов, найдешь то, что нужно. * * * — В конце концов, найдёшь то, что нужно, если действуешь, — философски замечает Лис. — А действовать было нужно, потому что никогда не знаешь, кто ещё додумается до того же, до чего додумался ты. Я киваю, продолжая идти вдоль бесконечных рядов аэрокаров в полутемном помещении подземной стоянки. — И я создал наркотик, который не наркотик. — Так ты променял «Фарматикс» на кустарное изготовление наркоты? — об этом я знаю и так. Уже слышала эту историю. Может, без каких-то подробностей, но всё же. — Не наркоты, — добродушно поправляет меня Лис. — То, что ты раздаёшь, конечно, меняет сознание, но ломки, если решишь резко прекратить, не будет. И передозировки тоже не будет. Индусы в конце двадцатого века уже работали в эту сторону, экспериментируя со структурой морфина и кодеина, меняя цепочки в молекулярных связях, но, почти разобравшись с синдромом отмены, свернули проект, — Лис возвращается к теме. — Собственно, я понимал, что нет смысла давать своим покупателям шанс откинуться. Они после этого почему-то перестают быть покупателями. — Ну, естественно, — соглашаюсь я. — Они же дохнут. — Всё, о чем ты не заботишься — дохнет, — усмехается Лис, кивая. — Я это и имел в виду. Не умеешь ты, Лилит, в иронию. В общем, в паутине можно найти всё. Главное, знать, где искать или кому платить за то, чтобы тебе это нашли. И я не поленился потратить некоторое время на поиски документации по разработкам индусов. Вот, видимо, эти архивные запросы наш незнакомец и поднял со дна серверов. — Лис снова хмыкает. — Двенадцать лет назад… Сколько ж они хранятся-то? Лампы горят не везде и я устала щуриться в попытке отыскать ту тачку, которая была на фото. Лис, конечно, хитер, но мне не даёт покоя ещё один вопрос, который я, естественно, задаю. — Так если это не наркота, если на неё не подсядешь, то почему ты её не запатентовал? И почему мы продаём её так заморочено, по частям, которые нужно покупать у разных людей, чтобы потом смешать? — «Фарматикс», — односложно отвечает Лис. — Что «Фарматикс»? — Ты думаешь, «Фарматикс» позволила бы сделать это? — он тяжело вздыхает. — Девочка моя, в мире, над которым нависли корпорации, придумывая что-то и объявляя об этом во всеуслышание, ты автоматически передаёшь права на придуманное кому-то из них. В данном случае — «Фарматикс». И, заметь, не всегда делаешь это добровольно. Как всё просто, когда знаешь детали. Иногда, тебе их не хватает, чтобы общая картина обрела суть. Как раз тот случай. Я-то думала, что Лис ко всем своим чудачествам ещё и гордый, чтобы работать на кого-то. А он просто расчетливый. Или не просто? — Что касается второго вопроса, — продолжает он, — то скажи, стали бы твои знакомые, клубные проглоты, покупать наркоту, которая не наркота? Я открываю рот, чтобы ответить, ещё до того, как ко мне приходит понимание. А когда оно приходит — закрываю рот. Всё-таки расчётливый. Недаром же его Лисом кличут. Кто-то мне говорил, что клички не появляются ниоткуда. У каждой есть своя причина и своя история. Лис — живой пример этому правилу. Мы идем вдоль аэрокаров, которые мне привычнее называть воздушками. Турельные сторожа стоят смирно, не проявляя к нам никакого интереса, потому что на входе я предъявила чип с кодом. Но всё равно немного страшно. Я ведь видела, что делает эта махина с нарушителями. Разговор короткий: сначала приказ занять удобную позу и предупреждение о том, что смещение на полметра в сторону превратит тебя в решето. Затем, если ты шевелишься, тебя превращают в решето.