В ответ на мою просьбу о десяти минутах на разговор, военный кивает доктору Шеню, тот двум остальным, а затем — нам с Баксом. И мы тратим это время на то, чтобы в режиме блиц-отчёта я смог узнать, как Бакса угораздило попасть в Китай. Части пазла собираются в одно целое: после разделения часть Беты успела от моего имени попросить Бакса оказать ей услугу и тот, авантюрная его душонка, услугу эту оказал. Молодая, наблюдающая за нами словно зритель теннисного матча за мячиком, вклинивается в разговор всего один раз, с репликой о том, что где-то меня видела. На что Бакс отвечает ей: — Я же говорил, он был известным геймером. Был. В прошедшем времени. Кажется, я к этому привык. По крайней мере, меня это не расстраивает. Когда Бакс рассказывает о неизвестном, выведшем его из-под облавы и давшем возможность покинуть сити, я невольно провожу параллели с тем, что затаилось в моей голове и допускаю мысль, что ИскИн, занявший двадцать два процента моего мозга, не единственный, нашедший лазейку во внешний мир. — А с тобой чего случилось? — спрашивает, наконец, Бакс. — Сейчас услышишь, когда мне вопросы задавать начнут, — киваю я на сидящих за столом. Вторая часть разговора, в которой участвуют и китайцы, затягивается на более долгий отрезок времени. Мне ничего не предлагают, от меня ничего не требуют. Спрашивают, делают пометки в десктопах, отвечают на мои вопросы. — У нас есть предположение, что вместе с вами в Китай смогло просочиться некоторое программное обеспечение из области разработок в сфере искусственного интеллекта. Возможно его имитация. — А чем отличается имитация искусственного интеллекта от искусственного интеллекта? — не понимаю я. — Ограничениями, — объясняет Шень Ли. — До тех пор, пока искусственный интеллект ограничен в чём-либо, его нельзя считать интеллектом. Обычно это запрет на анализ определенных сфер деятельности или отраслей науки из-за рисков связанных с тем, что решения ИИ могут пойти в разрез с целями, поставленными человеком. Именно поэтому в конвенции о работе над искусственным интеллектом особое внимание уделено тому, что он может разрабатываться только в изолированных от внешней сети локациях. — Как будто это может остановить того, кто задастся целью, — хмыкаю я. — Пока что нам удавалось пресекать такие попытки, — вмешивается в разговор военный. — Ваш случай можно назвать уникальным. После него нам придется пересмотреть стратегию контроля подобных начинаний. — И начать с «Кристалис», — добавляет Шень. — В каком смысле? — В том смысле, что мы не имеем права допустить повторного ядерного конфликта или какой-либо аналогичной катастрофы. Вы же знаете первопричину предыдущей заварушки? — Да кто ж её не знает. В средних образовательных учреждениях это входит в обязательную программу. Японцы написали вирус, который перехватил управление спутниками сети Starlink, после чего активировал первый запуск из Пакистана и завертелось… — Не вирус, а искусственный интеллект, — поправляет меня доктор Шень. — В остальном верно. Именно это и послужило причиной уничтожения всей сети спутников Starlink и большей части спутников находящихся на более высоких орбитах. Нашей целью была изоляция ИскИна, но это не решило проблемы полностью. Поэтому Японии не стало, как государства. Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но тут же его закрываю, встраивая только что озвученную версию в имеющиеся знания. Интересно, почему такое предположение не приходило мне в голову? Хотя, кому оно вообще могло прийти? Для того, чтобы выдвинуть такое предположение, тебе нужно что-то изучать, выяснять, читать, сверять. Кому-нибудь в возрасте четырнадцати лет это нужно? Живя в середухе, ты не думаешь о том, как устроен мир. Чего уж там говорить о причинах и следствиях общемировых процессов, тем более, исторических? Всё сказанное наставниками и преподавателями ты слышишь, но не слушаешь. В середухе тебе не до этого. Единственное, что действительно имеет значение для середушника — четырнадцатилетие, следующие за ним внесение во взрослый реестр и собственная ячейка, в которой ты сам себе хозяин. А, ну и безусловка, конечно же. Если физика, химия или молекулярная биология интересна десяткам из миллионов, то кому придет в голову интересоваться историей? Если ты ходишь на занятия только потому, что мечтаешь дожить до свободы… якобы свободы… то нахрена тебе знать историю? Зачем интересоваться политикой, приобретать какие-то навыки, запоминать что-то, не касающееся повседневной рутины? Тем более, если знания тебе подают только те, которые утверждены министерством образования и только под таким соусом, который устраивает министерство образования. — В вашем случае, — продолжил доктор Шень Ли, — мы допускаем, но только допускаем, что вы были не в курсе прицепившегося к вам паразита. Показания взятого вами в заложники Пинг Хо противоречат этой версии. Вместе с общей картиной ваших действий … — доктор крутит пальцем в воздухе, подбирая подходящее слово, и коробка-переводчик на столе мигает огоньками в ожидании следующей фразы, — более подходит под определение эмоциональной неустойчивости, базирующейся на отсутствии плана. Блуждание по городу, ограбление музея, контакт с Пинг Хо, последующее взятие его в заложники. Слушая Шеня Ли, я лихорадочно соображаю, как перекраивать собственную легенду или какие позиции сдавать, чтобы удержаться на плаву и не сдать Бету. Точнее, то, что осталось от Беты в моей голове, но доктор делает это за меня. — Возможно, вы сами были заложником ИскИна, возможно, были введены им в заблуждение, но теперь это не имеет значения, потому что проникнувший в Китай на ваших аугментациях ИскИн уничтожен. И исходя из этого, Игант, хотелось бы спросить, готовы ли вы рассказать детали, которые утаили изначально? Задаю вопрос, для того, чтобы выиграть немного времени, хотя понимаю, что подобные отсрочки не приносят какой-то пользы. — Как уничтожен? — Вирусом. — Искусственный интеллект — вирусом? — Вирус — это набор действий, нацеленных на причинение ущерба и выполняемых при наличии заданных условий. Очень тупая штука, но при умелом подходе, весьма действенная, — рассказывает Шень Ли. — Разработки подобного рода программ ведутся у нас в таких же изолированных условиях, которые предусмотрены для искусственного интеллекта, чтобы исключить возможность потенциально-освободившегося ИскИна узнать о них и выработать методы защиты. Та разработка, которую мы применили в сложившейся ситуации, находила частицы кода, не связанные с каким-либо официально разработанным программным обеспечением и блокировала их. Да, это тормозило работу всей системы, но приоритетная цель была достигнута. Вирус ещё какое-то время будет мониторить вверенную ему экосистему, после чего все его копии самоуничтожатся. — Ох, как сложно-то. — Не откатывать же всю страну к заводским настройкам, — поясняет Доктор. — Тем более, есть такие отрасли, которым замедление не повредит сильно, а вот остановка окажется для них губительной. — А если какая-то часть всё-таки где-то затаилась? — спрашиваю я, стараясь делать вид, что не сильно-то это меня и интересует. — Программисты уже совершенствуют следующее поколение аналогичного программного обеспечения. А эта версия, скорее всего, пойдет на экспорт. В этом весь Китай — делать молча, не вопя на каждом углу об ожидающихся прорывах, перспективах, планах, проектах. Молчаливое движение к цели. А остальным — втридорога наработки предыдущих поколений. — И такие меры вы принимаете против теоретической угрозы, — не то восхищаюсь, не то констатирую факт. Тут же поправляюсь. — Ну, до сегодняшнего дня теоретической. Могу себе представить, какой у вас огромный штат и в скольких направлениях кипит работа. — Вы знаете, как называется наша глобальная сеть, состоящая из интернета вещей, обычного интернета, развлекательного, познавательного и отведенного для работы сегмента? — спрашивает доктор. Старинное «интернет» слегка коробит. — Нет, — мотаю головой, — не довелось изучить нюансы местного колорита. — Наниту, — Шень делает паузу, в надежде, что я прочувствую всю прелесть названия. — Почему именно так? — Наниту — это смешение двух понятий: Нано — одна миллиардная часть целого и Маниту — сущность, дух, энергия. — И в чём соль прикола? Переводчик справляется с идиомой «соль прикола». Я понимаю это по тому, что Шень кивает и продолжает объяснять: — Мы старались брать полезное от всех культур и вплетать в свою так, чтобы разнообразить её с максимальной пользой. В названии скрывается английское nanny и two. Дважды нянька. Потому что мы прилагаем все усилия для того, чтобы виртуальность, которую, если не мы, то будущие поколения обязательно запустят, была настолько же комфортна, насколько комфортен детский сад. — Комфортно, безопасно и не хочется уходить? — спрашиваю я, а потом добавляю: — Плюс, за тобой всегда следит воспитатель. Шень кивает. — Да. Но это возможно только при предсказуемости всех аспектов существования внутри такой сети, каковыми не могут быть неуправляемые сегменты. — У нас не парятся, вводят всё постепенно. — Это следующая ступень эволюции. А эволюция, сама по себе подразумевает сложности, в результате которых вид приспосабливается, перестраиваясь. Мы же хотим, чтобы сложностей, наоборот, было как можно меньше. — И чем же плох ИскИн? — Отсутствием контроля над ним. — Ну да, у вас, вон, даже бомжи под контролем. Ироничное замечание не смущает Шеня. — Люфанчже есть сейчас, но в перспективе их не станет. Это тоже этап эволюции, — кивает Шень. — Но мы отвлеклись. Я спрошу вас ещё раз: вы готовы поделиться чем-то, что утаили в череде наших бесед после вашего прибытия? Выигранное несколькими вопросами время дало возможность наметить схему планируемого рассказа, стравливающего часть правды, но не раскрывающего её полностью. Что-то во мне уверенно, что так будет правильно. Очень хочется думать, что это моё личное восприятие ситуации, а не стремление, подсунутое Бета-версией. Двадцать два процента мозга — это не так уж и мало. Что она там наскладировала? Какие знания? Какие возможности? Но об этом я подумаю позже, если вообще вернусь к теме, после того, как всё закончится. Главное, придерживаться того, что воздействие искусственного интеллекта происходило извне. Если кто-то допустит вариант, что Бета сидела внутри меня, шансы снова стать подопытным кроликом кратно возрастут. Это я понимаю и сам, без ИскИновских расчётов возможных вариантов развития событий. Поэтому сейчас нужно сводить всё к тому, что со мной взаимодействовали извне. Есть, конечно, пара слабых мест во вплетенных в мою версию событий объяснениях, но я не Бета, перебирающая варианты с невероятной скоростью и высчитывающая вероятности в процентах. А раз она молчит, то… Я поджигаю никотиновый стик, затягиваюсь, выпуская дым вверх, и начинаю с вопросов. — А как бы вы поступили на моём месте? Побежали бы сдаваться органам охраны правопорядка? Или вспомнили о том, что совсем недавно на вас ставили эксперименты по симбиотике с железом нового поколения? Может, задались бы вопросом, а не станете ли вы подопытным снова? Блин! Да я радовался как ребенок, когда вы, док, сказали мне, что мой организм чист и у меня есть шанс социализироваться на новом месте, забыв прошлое и забив на него. Я же не знал, что меня использовали в качестве контейнера для умной программы, чтобы доставить её на материк. И, поверьте, док, я очень сильно охренел, когда эта программа, этот ИскИн появился. Да, я спер «Небесное око», но не сам же я придумал это сделать. Мне была озвучена последовательность действий и предъявлено требование её выполнить. С доской и с Пингом аналогично. И если вы спросите меня о мотивах ИскИна, то он мне не отчитывался. Замолкаю, делая затяжку, и снова выпускаю дым к потолку. — Я пару раз ловил себя на том, что мой побег был слишком прост, а сейчас, после ваших слов, задумался над тем, что, возможно, он и должен был быть прост. Потому что это не я сбежал, а мне помогла «Кристалис», руководствуясь какими-то своими целями. Идеальный контейнер для программы, который уверен в том, что смог сбежать сам. Затяжка и попытка пройти первое слабое звено в цепочке моего рассказа. — К тому моменту, когда мы с Пингом попали в убежище, я уже понял, что буду инструментом до тех пор, пока есть возможность мной манипулировать. Угроза выдать меня властям, похищенный бриллиант, труп чернорабочей, каждое следующее действие загоняло меня во всё более сложные дебри. К тому моменту, когда мы очутились в бункере, я, наконец, понял, что это билет в одну сторону и сойти с поезда можно только на ходу. Поэтому я и рассказал Пинг Хо об ИскИне. Но тут меня накрыли капсулы, которые я сожрал чуть раньше. — Зачем вы это сделали? — Не видел другого выхода на тот момент. А уйти из этого мира под кайфом показалось мне неплохим вариантом. Но, какие-то они оказались с поздним зажиганием. Мы прошли с Пингом по канализации очень много, прежде чем я почувствовал эффект. Да ну если ваши спецы там работали, вы ж видели наверняка, в чём одежда, в которой я был до этого? Шень кивает и спрашивает: — И вы не испытывали сложностей с коммуникацией? — Испытывал. Потому и воспользовался подвернувшимся в бункере переводчиком. В наушник я получал только команды и фразы, которые должен говорить, даже не понимая, что произношу. Вы же помните, какой с меня полиглот? Доктор Шень кивнул, подтверждая, что учиться по собственной инициативе я желанием не горел. — Так вы поэтому сообщили Пинг Хо об искусственном интеллекте, управлявшем вашими действиями только в бункере?