– Шон, – закончил Робби. – Да, знаю. Но он ведь жив? Шон Лейвери? Ульрика пристально взглянула на него. – Я не называла его имени. Откуда тебе известно про Шона? Робби, казалось, обиделся. – Полиция расспрашивала меня про него, Ульрика. Та женщина. Она заходила на склад. Сказала, что Шон занимается на компьютерных курсах, поэтому я при случае спросил у Нейла, что происходит. Он и сказал мне, что Шон сегодня пропустил занятия. Только и всего. – Потом он добавил, словно вспомнив, что является подчиненным: – Понятно теперь, Ульрика? Однако это прозвучало не слишком уважительно. И она не могла винить его за это. – Я… Послушай, я не имела в виду… Ты не думай, что я… подозреваю… Просто я в отчаянии. Сначала Киммо, потом Шон. И эти полицейские. Ты не знаешь, когда Грифф с ребятами собирались вернуться? Робби не торопился с ответом, прикидывая, принимать извинения Ульрики или нет. Это уже слишком, внутренне вскипела она. В конце концов, он здесь всего лишь волонтер. – Не знаю, – в конце концов сказал он. – Возможно, после похода они зайдут куда-нибудь выпить кофе. Вряд ли стоит ждать их раньше половины восьмого. Или даже восьми. Но ведь у него же есть свои ключи? Есть, подумала Ульрика. Он может приходить и уходить когда ему заблагорассудится, что было удобно в прошлом – в тех случаях, когда нужно было обсудить тот или иной организационный или политический вопрос, спланировать стратегию перед общим собранием – во внерабочее время. «Вот как я смотрю на это, Гриффин, – мысленно обратилась она к нему. – А ты?» – Ну да, ты прав, – сказала она. – Они еще не скоро вернутся. – Но не слишком поздно. Сейчас темнеет быстро, и вообще… Там, на реке, чертовски холодно и никакого удовольствия. Между нами – я не понимаю, почему руководитель группы выбрал сплав на каяках в такое время года. Пеший поход был бы куда уместнее. Прогулка по Котсуолдсу или еще где-то. В какой-нибудь деревне могли бы перекусить и согреться. – Он вернулся к футболкам и курткам – начал складывать их в шкаф. – Ты бы так поступил, да? – спросила она. – Повел бы их в поход? В более безопасное место? Он обернулся. – Возможно, все еще обойдется. – Ты про что? – Про Шона Лейвери. Иногда они просто сваливают, эти подростки. Ульрика хотела было спросить у него, с чего он взял, что знает ребят в «Колоссе» лучше, чем она. Но если смотреть правде в глаза, он, скорее всего, действительно знает их лучше, потому что она месяцами занимается совершенно другими делами. Ребята приходят в «Колосс» и уходят из него, и она даже не встречалась с некоторыми ни разу. Что может стоить ей работы, если это станет известно совету попечителей, занятому поисками виноватого в том, что происходит… если что-то и вправду происходит. Все эти часы, дни, недели, месяцы и годы, отданные организации, в мгновение ока окажутся выброшенными в сточную канаву. Она сможет найти другую работу, но это уже будет не «Колосс». Больше нигде она не получит желанную возможность делать именно то, что кажется ей столь необходимым: изменять страну на самом нижнем уровне, то есть на уровне психики отдельного ребенка. Куда все это делось? Она пришла на работу в «Колосс», веря в то, что сможет изменить мир, и она меняла мир – до того самого момента, пока на ее столе не появилось заявление о приеме на работу от Гриффина Стронга и пока он сам не воззрился на нее своим чарующим взглядом. О, тогда она сумела сохранить хладнокровие профессионала и сохраняла его месяцами, отлично понимая, какую опасность представляет служебный роман. Но со временем ее решимость ослабла. Хоть бы прикоснуться к нему, думала она. К этим великолепным волосам, густым и волнистым. Или к широким плечам гребца под свитером грубой вязки, который он любит носить. Или к запястью, перетянутому плетеным кожаным ремешком. Мечта притронуться к его телу в конце концов превратилась в наваждение, и избавиться от него можно было одним-единственным способом: сделать это. Просто протянуть руку над столом во время совещания и сжать его пальцы в знак того, что она согласна с его мнением. Она так и сделала. И была потрясена, когда он на миг прикрыл ее руку своей и тоже легонько сжал. Она убеждала себя, что это всего лишь выражение благодарности в ответ на то, что она поддержала его идеи. Но это было выражение совсем иного чувства, как вскоре выяснилось. – Когда закончишь здесь, проверь, чтобы все двери были закрыты, ладно? – сказала она Робби Килфойлу. – Конечно, – ответил он. Возвращаясь в кабинет, Ульрика чувствовала на спине его испытующий взгляд. У себя в кабинете она присела перед шкафом и открыла нижний ящик, который сегодня уже открывала в присутствии полицейских. Второй раз за день пробежав пальцами по корешкам папок, она вытащила нужную и сунула ее в холщовую сумку, служившую ей портфелем для бумаг. Потом взяла сменную одежду, в которой ездила на велосипеде на работу и обратно, и пошла переодеваться перед долгой поездкой до дома. Переодевалась она в женском туалете, не торопясь и все время прислушиваясь, не возвращается ли группа новичков из похода. Но единственными звуками, которые донеслись до нее, были шаги Робби Килфойла, покидающего здание. После этого она осталась в «Колоссе» одна. На этот раз Ульрика не могла рисковать, трезвоня Гриффу на мобильный телефон, ведь она знает, что он с группой. У нее оставался один выход – написать ему записку. Только положит она записку не к нему на стол, что даст ему возможность сказать, будто не заметил бумажку, а подсунет ее под «дворник». На стороне водителя. Так она и поступила, и для пущей надежности приклеила листок полоской скотча. После этого она направилась к велосипеду, отомкнула замок и покатила в сторону Сент-Джордж-роуд – первой части ее извилистого маршрута от Элефант-энд-Касл к Паддингтону. Дорога на холодном ветру заняла у нее почти час. Маска в какой-то степени защищала от выхлопных газов, но от непрекращающегося шума спасения не было. Она приехала на Глостер-террас более умаявшаяся, чем обычно, но все же довольная – хотя бы тем, что сама поездка и необходимость постоянно уворачиваться от машин отвлекли от терзающих ее мыслей. Она привязала велосипед к забору, ограждающему палисадничек перед домом номер двести восемьдесят пять, и открыла ключом парадную дверь. Из квартиры на первом этаже, как обычно, неслись запахи еды. Тмин, кунжутное масло, рыба. Переваренная брюссельская капуста. Гнилой лук. Ульрика задержала дыхание и почти бегом направилась к лестнице. Она уже добралась до пятой ступеньки, когда за спиной резко загудел домофон. В двери было прямоугольное окошко, и через него она разглядела знакомое лицо. И быстро спустилась обратно. – Я звонил тебе на мобильный. – Грифф был зол. – Почему ты не отвечаешь? Черт побери, Ульрика. Ты оставила мне такую записку и даже не соизволила… – Я ехала на велосипеде, – сказала она. – И я всегда выключаю телефон, когда еду, потому что все равно не могу ответить. И ты отлично это знаешь. Она распахнула дверь пошире, повернулась к нему спиной и стала подниматься по лестнице. У него не будет иного выбора, кроме как последовать за ней. На втором этаже она включила свет и подошла к дверям своего жилища. Зашла в квартиру и бросила сумку на продавленный диван, включила торшер. – Подожди здесь, – сказала Ульрика и ушла в спальню, где сбросила с себя велосипедную одежду, понюхала подмышки и, обнаружив, что они не так свежи, как хотелось бы, протерла их влажной фланелью. Затем осмотрела свое отражение в зеркале и с удовлетворением отметила, что после поездки по Лондону щеки окрасил здоровый румянец. Накинув халат и затянув пояс, она вернулась в гостиную. Оказалось, что тем временем Грифф включил общий, более яркий свет. Она решила проигнорировать этот факт и молча прошла на кухню. Она достала из холодильника бутылку белого вина и, захватив с полки два бокала и штопор, снова предстала перед Гриффом. При виде вина он нахмурился. – Ульрика, я только что вернулся с реки. Я выжат как лимон и просто не… Она приподняла в усмешке бровь: – Месяц назад тебя это не остановило бы. Всегда и везде. Заряжай торпеды, и плевать на последствия. Ты не мог этого забыть. – Я не забыл. – Вот и отлично. – Она разлила вино и поднесла ему бокал. – Мне нравится думать, что ты всегда готов. Она обняла его за шею и притянула к себе. Секундное сопротивление, и вот уже его рот соединился с ее губами. Язык, снова язык, горячее объятие, и его рука скользит от ее талии к груди. Пальцы сжимают сосок. Сжимают. Заставляют ее стонать. В животе у нее вспыхивает огонь. Да. Очень ловко, Грифф. Она резко высвободилась из его объятий и отошла. Грифф не стал скрывать, что возбужден. Он подошел к стулу – не к дивану – и сел. – Ты говорила, что это срочно, – сказал он. – Кризис. Хаос. Поэтому я приехал. Кстати, ехать пришлось в противоположную сторону, так что домой я попаду бог знает когда. – Как это неудачно, – произнесла она. – А ведь туда долг зовет и все такое. И я отлично знаю, где ты живешь, Гриффин. И тебе это известно. – Не хочу ссориться. Ты позвала меня, чтобы затеять перебранку? – Интересно, а почему ты так думаешь? Где ты был весь день? С видом мученика он воздел взор к потолку – примерно такие же лица можно увидеть на картинах, изображающих смерть христианских святых. – Ульрика, ты же знаешь мою ситуацию. Ты знала ее с самого начала. Не можешь же ты… Чего ты хочешь от меня? Чего ты раньше хотела? Чтобы я бросил Арабеллу, когда она была на пятом месяце беременности? Когда она рожала? Или сейчас, когда у нее на руках младенец? Я никогда не давал тебе ни малейшего повода рассчитывать… – Ты прав. – На губах Ульрики появилась горькая улыбка. Она чувствовала, как жалко выглядит с этой улыбкой, и почти ненавидела себя – за то, что так остро реагирует на его слова. Подняв в шутливом тосте бокал, она повторила его слова: – Никогда ни малейшего повода. Браво! Всегда все было честно и открыто. Никогда никого не просишь плюнуть на все. А то так недолго и забыть о своих обязанностях. Он поставил бокал на стол, так и не прикоснувшись к его содержимому. – Ну хорошо, – сказал он. – Сдаюсь. Белый флаг. Все, что угодно. Зачем ты меня позвала? – Чего она от тебя хотела? – Послушай, я опоздал сегодня, потому что работал в мастерской. Я уже про это говорил. Хотя тебя не должно касаться, чем я и Арабелла… Ульрика рассмеялась, хотя и не очень искренне, как плохая актриса на ярко освещенной сцене. – Я отлично знаю, чего хотела от тебя Арабелла и что ты, наверное, дал ей… все семь с половиной дюймов. Но я говорю не о тебе и не о твоей милой женушке. Я говорю о полиции. Констебль Как-ее-там со сломанными зубами и отвратительной прической. – Ты пытаешься загнать меня в угол? – О чем ты? – Я говорю о твоем подходе в целом. Я протестую, я не желаю терпеть, как ты ведешь себе по отношению ко мне; я говорю: хватит, я посылаю тебя к черту, и ты получаешь то, что хочешь. – Что же именно? – Мою голову. Причем без особых хлопот. – Так вот что ты думаешь? И ты считаешь, что я за этим тебя позвала сюда? Она залпом осушила бокал вина и сразу же ощутила соответствующий эффект. – Ты что, хочешь сказать, что не собираешься уволить меня при первом же удобном случае? – спросил он. – Еще как хочу, – ответила она. – Но ты здесь не поэтому. – Тогда почему? – О чем она с тобой говорила? – О том, о чем ты и предполагала. – И?