— И оба идите на хрен, — хмыкнул Макс. — Понял. Не дебил. Уже иду. Вытянул ноги, откинулся на сиденье. — Слушай, — сказал он пару минут спустя. — А может оно и к лучшему? Может, она как раз сама всё и вспомнит? То, что ты ей так и не рассказал. Сама разберётся, что было и чего не было? — Она была маленькой, Макс, и при всём желании не могла бы ничего запомнить. — Неправда. Я в два года сломал ключицу. И помню, как мне делали рентген. Все говорят, что я не мог, а я помню. Как смотрел снизу на аппарат, как лежал один, и никого рядом не было, и что-то гудело. И как мне удаляли аденоиды, помню. Адская боль, ужас, как мне ноги связали полотенцами. А мне тогда тоже было года три, не больше. — Ну, насколько я знаю, ты в три года уже и читать умел, — сказал Руслан без сарказма (это рассказывал не Самарский, а его мама). — И после удаления аденоидов не разучился (а теперь с сарказмом). Твой мозг в принципе устроен иначе: не зря ты сотрудник специального подразделения Минобороны с самым высоким коэффициентом интеллекта не только среди технических специалистов, но и во всём министерстве, — кинул Руслан Максу леща (был должен за прикрытую задницу с коттеджем), впрочем, это была чистая правда. — Ну хоть в супермаркете не терялся, — парировал Макс, намекая на феномен, названный «потерялся в магазине», который доказывал, что память можно не только изменить, например, с помощью наводящих вопросов, но и заполнить событиями, которых не было. — И ты не хуже меня знаешь, что такое ложные воспоминания, — повернулся он. Руслан пожал плечами. Он не хотел ни соглашаться, ни возражать. Он вообще не хотел об этом думать сейчас. И они занялись обсуждением текущих вопросов. Работу никто не отменял. В городе детства полгода назад они с Максом начали с нуля. Но это была их вторая компания. И в этот раз у них были средства, возможности, связи, рекомендации и самое ценное — опыт. Они уже не хватались за всё подряд, как много лет назад. Тогда они могли рассчитывать только на себя, поэтому сделали упор на личную охрану. Начинающие политики, бизнесмены средней руки, коллекционеры, меценаты, их жёны, которым не столько грозила опасность, сколько хотелось пустить «подружкам» пыль в глаза, заводили себе личных телохранителей как собачонок. «Витязь», как называлась их первая компания, пошла в гору благодаря «личке» и тем самым качествам, что так высоко оценили в их особом отделе. «Витязь», потому что за рост и мощь их с Максом так и звали: «Ну эти два… витязя», хотя позывной «Витязь» изначально был у Руслана. Так они начинали: сопровождали богатых дамочек, стояли истуканами у коллекционных статуэток, прикрывали собой молодых депутатов, которые много денег ещё не наворовали, но значимости себе уже придать хотелось. Потом купили систему видео-охраны, сняли помещение, наняли операторов, организовали отряд быстрого реагирования, стали брать под охрану дома, сопровождать груза, обучили инструкторов, набирали людей, которых уже сами готовили и тренировали. Купили несколько бронированных машин представительского класса. Тогда у них уже и клиенты стали повыше рангом: известные депутаты, а не молодые, крупные бизнесмены, а не средней руки. И шишек они тоже набили столько, что хватило бы на кедровую рощу. Но всё это было уже потом. И всего этого не было бы совсем, если бы не Алька. Так и топтал бы Дымов до сих пор военные берцы по пескам и глинам (в штабе просиживать штаны он категорически не хотел), а может, давно лежал рядом с отцом на алее воинской славы под раскидистой сосной, если бы однажды не случилась в его жизни эта отчаянная девчонка. Если бы десять лет назад он правдами и неправдами не устроился в охранное агентство Полины Домбровской, чтобы стать телохранителем Альбины Арбатовой. 17 17 Десять лет назад… Руслан смотрел на лепнину потолка. В комнате перед спальней Альбины Арбатовой её телохранителю отвели место на неудобной кушетке, но Руслан не жаловался. «Наконец этот чёртов день подошёл к концу», — подумал он. Наконец стянул идеально чёрный пиджак, бросил на спинку узкий галстук такого же беспросветного цвета, в котором чувствовал себя как на похоронах, вытащил из брюк рубашку, расстегнул верхние пуговицы, откинулся к спинке. Душная летняя ночь. Лёгкий ветерок. Стрекот цикад. Стройный лягушачий хор за окном. В особняке Арбатовых, отстроенном по чертежам усадьбы графа Орлова-Дывыдова — два флигеля, балкон над крыльцом с колоннами, белокаменные орлы на фасадах (родовые птицы «дворянского гнезда»), клумбы с розами, засыпанная гравием подъездная площадка, — только что закончился благотворительный приём. Гости разъехались, и хозяева, смахнув с лиц благодушные улыбки, снова начали ругаться. Их голоса — громкий и властный хозяина, громкий и гневный хозяйки — доносились до комнат на втором этаже, словно они ругались под окнами. — А чего ты хотел? Чтобы после пятнадцати лет брака я от радости хлопала в ладоши, что ты трахаешь эту шалаву? — кричала Маргарита Марковна, упрекая мужа в измене. — Спасибо, хоть на приём в наш дом её не пригласил! — Я пригласил, — огрызался Виктор Геннадьевич. — Но она не поехала. — Ах, она не поехала!.. Шла вторая неделя, как Руслан работал телохранителем у Альбины Арбатовой. И вторая, как сорокалетняя, изрядно расплывшаяся в талии, но ещё не потерявшая привлекательности Марго узнала, что у мужа есть любовница. Не просто любовница — юная, смелая, стройная девица, ненамного старше его дочери, в этом году блестяще окончившей школу и поступившей в университет. Вторую неделю ругань сменялась слезами, слёзы — гробовым молчанием, молчание — битьём мейсенского фарфора, затем веджвудского фарфора и снова руганью. Вторую неделю Альбина металась между отцом и его женой голубем мира с оливковой ветвью в клюве: пытаясь успокоить Марго, образумить отца и отчаянно надеясь их помирить. — Знаешь, что противнее всего? — как и каждый вечер до этого, села она рядом с Русланом на диван. — Что он всю жизнь ей изменяет, она давно спит с мужем лучшей подруги, но коса на камень нашла именно сейчас. — Почему? — удивился Руслан. — Потому что это баба, с которой отец спит сейчас, оказалась самой вероломной, самой хитрой и самой умной дрянью из всех, что перебывали в его постели. Она сумела его в себя влюбить. И он поплыл. Думаешь, я переживаю из-за развода? Руслан думал: да. Он видел, как, хлопнув дверью, она лежит, заткнув уши, чтобы не слышать слово «развод», что звучало в перепалках всё чаще. Замечал её искусанные губы и красные опухшие глаза. Как бы Альбина ни старалась казаться равнодушной, она любила отца и была привязана к Марго, но её мир рушился. Её мир уже никогда не будет прежним. И как бы Руслан ни хотел ей помочь, не мог, да и не имел права. Он телохранитель, а не психолог. Он обязан защищать её, а не создавать новые проблемы. Хотя её откровения его удивили. — А разве нет? — спросил он и благоразумно отодвинулся: её нога слишком плотно прижалась к его бедру. — Нет. Я переживаю, что отец ведёт себя как безмозглый кретин, а эта дрянь, которая с ним путается, сделает всё, чтобы нас с ним поссорить. Марго она не боится, та ей не соперница. А меня — ещё как. Боится и ненавидит. — Значит, ты её видела? — Конечно. И не раз. Сначала она пыталась передо мной заискивать, потом старалась задобрить, затем набивалась в подружки — ходила со мной по Третьяковке, сидела на занятиях в лектории, а когда на зимних каникулах мы летали с отцом в Лондон, таскалась со мной по Британскому музею вместо того, чтобы закупаться шмотками где-нибудь на Оксфорд-стрит. — Я думал, такие как она больше по салонам красоты, ресторанам и бутикам. — Уверена, так и есть. Хитрая дрянь только прикидывается интеллектуалкой и будет поддерживать эту иллюзию, пока отец на ней не женится. — Она усмехнулась. — Я могла бы ей сказать: зря надрывается. Отцу плевать, сколько языков она знает, что может сказать о Розеттском камне, и сколько его денег потратит — он рад, что может купить ей всё, что она пожелает, и счастлив, что её удовлетворяет. Его интересует только одна извилина — у неё между ног, но пусть старается, а я… — она рвано вздохнула. — Всё равно помирю отца с Марго. Или каким-то другим способом сделаю так, чтобы он не женился на этой... Кристине Рево, — скривилась она. — Зачем? Если отцу с ней хорошо? — удивился Руслан. — Затем, что она лживая сука. Если бы она хоть наполовину была такой, как хочет казаться, я бы и слова не сказала. Но она лжёт. Ладно, пойду, — соскользнула она с кушетки. — Спокойной ночи, солдат, — обернулась у двери своей комнаты. — Кстати, спасибо! За Камалова. — Это моя работа, — пожал плечами Руслан. — За неё мне платит твой отец. — И всё равно спасибо, хотя зря ты вмешался. Он же трус, а значит, злопамятный. Он захочет тебе отомстить. — Ну пусть попробует, — усмехнулся Руслан. «Лишь бы он не захотел отомстить тебе», — развалился он на кушетке, едва за ней закрылась дверь и полез на сайт Британского музея. «Розеттский камень, — прочитал он, — стела, найденная в Египте, недалеко от города Розетта. Благодаря выбитым на камне идентичным текстам: на языке иероглифов и древнегреческом которой удалось расшифровать большинство иероглифов». — Может, и женишься на ней? — орала Маргарита Марковна, заставив заткнуться даже пугливый лягушачий хор. — Может, и женюсь, — упрямо отстаивал своё право ебать кого хочет господин Арбатов. Глядя на его выступающий клювом и чуть изогнутый большой нос, что в прессе называли наследным профилем графа Орлова, узкие постоянно поджатые губы и редеющие волосы с заметной лысиной на затылке, Руслан невольно радовался, что дочь пошла не в него. А точнее, унаследовала самое лучшее — тёмно-синие глаза с золотыми искрами, умные и внимательные, да в придачу к ним густые загнутые ресницы. От матери ей достались пухлые губы, высокие скулы, длинные ноги и тонкая талия. А вот живой любопытный ум, прагматичный взгляд на жизнь, искренность и чувство юмора были её личными, а не наследованными качествами. Ямочка на подбородке, о которой Руслан впадал в состояние младенческих слюней. Прямой носик, задорно задранный, когда она над ним подшучивала. И длинные, тонкие пальцы, до которых Дымов вообще не обращал внимания на женские руки.