Камалов полез он в карман и протянул ей флешку. — Вот тут я кое-что собрал про него. Для тебя. Если хочешь, почитай. Если нет, то нет. Есть ещё кое-что важное, — мялся он, словно опять ждал разрешения. — Да говори уже, — выдохнула Алька, пряча флешку. — Он снова убивает, — в этот раз Игорь протянул свежую газету. О чёрт! Об этом она и не подумала. — Хорошо, я почитаю в самолёте, — сдержалась Алька, чтобы не развернуть газету прямо сейчас (надо хоть попрощаться). Оглянулась на истаявшую очередь. — Ну… — подняла руки. — До связи? — улыбнулся Игорь. Наверное, ему очень хотелось полететь с Алькой в Тоскану: покрытые виноградниками холмы, старинные городки, чудесная Флоренция. Но отец взял Камалова на работу, и всё лето ему предстояло в лучшем случае мотаться с Виктором Арбатовым по командировкам, в худшем — сидеть в его офисе. — До связи, — наклонилась Алька, чтобы поцеловать Игоря в щёку, но… он вдруг подхватил её за шею и впился в губы. Алька с трудом его оттолкнула и едва сдержалась, чтобы не влепить пощёчину. — Никогда, — кипя от гнева, прошипела она. — Никогда, слышишь, так не делай. Она совсем не хотела, но машинально вытерла рот, словно поцелуй был ей противен. И Камалова это задело. — Значит, теперь целовать тебя можно только твоему холую? — зло выдохнул он. Алька словно получила пощёчину, вдруг услышав давно забытое слово и тот день. — Да, теперь только ему, — схватила она рюкзак, с которым летела. — Прощай, Игорь Камалов. — Марго ему заплатила, — сказал он вслед, — за то, чтобы он трахнул бабу твоего отца. — Что? — Алька медленно развернулась. — Твой отец застал свою Кристину с телохранителем. Поэтому даже слово «телохранитель» теперь слышать не может, — потемнели глаза Камалова, каждый став сплошным чёрным зрачком. — Ты врёшь, — выплюнула ему в лицо Алька. — Я никогда не вру, — покачал он головой и посмотрел на Альку неожиданно заботливо. — Не связывайся с ним, Аль. Он не тот, за кого себя выдаёт. Хочешь трахаться с ним… — Заткнись! — перебила Алька, пока он, сука, не сказал, что не против. — Я не «хочу» с ним трахаться, а трахаюсь. И буду трахаться, потому что люблю его, а не потому, что как ты, трахаюсь с кем попало. Твоё разрешение мне не требуется. Но если хоть слово из того, что ты сказал, окажется ложью, тебе пизда, Камалов. Ты знаешь, я могу. — Аль, я же из лучших побуждений, — вздохнул он устало. — И я… из лучших, — гаденько улыбнулась она. Круто развернулась и… упёрлась в грудь Руслана. Он заботливо прижал её к себе. Она задрала голову. — Это правда? Руслан смотрел поверх её головы на Камалова. И в том, что слышал всё, что тот говорил и её вдохновенную речь в том числе, даже не сомневалась. Трудно сказать, что её больше поразило: этот тяжёлый взгляд или то, что Камалов не мог не видеть Руслана, но всё равно не стушевался, договорил. Перестав просверливать в Камалове дыру, Руслан посмотрел на Альку. — Сейчас не время и не место это обсуждать. Я прилечу к тебе и мы поговорим. Хорошо? Он один умел говорить «да» и «нет» так, что невозможно было ему не поверить, но сейчас не сказал ни то, ни другое. — Хорошо, — согласилась Алька. У них было не больше пяти минут на поцелуй, на постоять, обнявшись, на его «Хорошо долететь» и «Люблю тебя», на её «До встречи». А потом она пошла к таможенному терминалу. «Дориан Грей снова убивает» — гласила статья, что вручил Камалов. Алька открыла газету в самолёте. Из неё она узнала, что серийный убийца, орудовавший больше пятнадцати лет назад, снова объявился. Следственные органы ничего не подтверждают и не опровергают, но у новой жертвы тоже был портрет. И он исчез, когда женщину убили. Потом она воткнула флешку в ноутбук и прочитала, что пропавший портрет — часть почерка убийцы. Жертвами маньяка становились только женщины, обычно жёны состоятельных людей, и всегда у жертв был написанный портрет, и всегда он исчезал при убийстве. «Значит, у мамы тоже был портрет?» — удивилась Алька и задержала дыхание, когда в следующей статье какой-то заботливый журналист выложил портреты всех жертв рядом. Все они были разные, написаны разными художниками, в разное время, в разной технике, но мамин она узнала безошибочно, хотя никогда его не видела. Не потому, что он выделялся, хотя он выделялся. А потому, что с портрета на Альку смотрела сама Алька. Юная, стройная, с тонкими лодыжками, под дождём в прилипшем к телу платье мама куда больше походила на Альку, чем на саму себя на тех фото, что сохранились в семейном архиве. Мамин портрет тоже исчез после её смерти, наверное, поэтому отец о нём никогда не упоминал. Поэтому её назвали пятой жертвой Дориана Грея. Поэтому отец был против Алькиного портрета. В аэропорту Рима Альбину встречал водитель. И первое, что Алька хотела сделать, едва села в машину — позвонить отцу. Потом передумала и решила сначала позвонить Марго. А потом в голове у неё застучало: Марго ему заплатила, чтобы он трахнул бабу твоего отца… Именно в этот момент Алька поняла, что отец с Марго не развелись, потому что Марго наняла Руслана, чтобы он подставил Кристину. И что именно имела в виду Марго, когда сказала: «Ох, девочка моя! Как же непросто тебе будет». Как же непросто ей будет узнать правду. 34 34 Наше время… — Малыш, ты как? Отец позвонил, когда я уже смыла с себя больничный запах, всё перестирала и решила поесть. По комнатам растекался сливочный запах запечённого сыра, в духовке румянилась замороженная пицца (единственное, что нашлось съедобного в холодильнике), а я, как инопланетянка по неизведанной планете, ходила по своей квартире. — Она же белая, — сказала я вслух, когда впервые зашла в гостиную. Белая — и этим всё сказано. Белые стены. Белый потолок. Белые окна на три стороны. Белый модульный диван на две: можно сидеть лицом к телевизору, можно к окну, лежать головой на восход или лицом на закат. Белый ковролин на полу. Раздвинутые шторы из белой органзы. Белизна, симметрия, простор. Чистота. Скруглённые углы. Свет. В белых обложках даже книги на овальном столе у окна. И колонки, обрамляющие большой плоский телевизор. И свечи. Несметное количество свечей, разной формы и высоты по всей квартире: насыпные, в больших стеклянных колбах на полу, оплавленные в форме бутонов лотоса у дивана, вычурные в фигурных матовых подсвечниках на столе. Именно свечи я зажгла в первую очередь. И они затрещали, задрожали отсветами по стенам, наполняя воздух тонким ароматом воска и парфюмированных отдушек. В гостиную с горящими свечами я зашла с кружкой сладкого чая, когда позвонил отец. Кроме гостиной, в квартире были кухня, прихожая со шкафами, гардеробная забитая в основном новыми вещами (многие ещё с этикетками, словно я недавно сменила гардероб), атмосферный коридор со старым пианино и ещё две комнаты.