Молескины любил Ван Гог, в них оставлял свои впечатления Хемингуэй. Сколько же ярких идей, набросков и тайн хранили эти желтоватые листы бумаги во все времена! А я без особого пиетета к двухсотлетней истории бренда, бессовестно использовала чей-то блокнот, чтобы извлечь из-за пианино… извещение на получение заказного письма на моё имя. — Уж ты ж! Письмо из прошлого? Мне? — обрадовалась я, увидев квитанцию, совсем как Пятачок, которому подарили хвостик от воздушного шарика. Идти на почту было поздно. Да я и понятия не имела, где она. Без труда вернула на место створку: она мягко зашла по пазам. И сидя на полу у пианино, открыла молескин на первой подвернувшейся странице. Исписанная почти до конца тетрадь открылась на странице «Четверг. Зима» «Четверг. Зима. Девчонки сбежались к окну: — Он опять пришёл. Диана, он пришёл! — кричали мне. Я отложила гитару. Глупый. Глупый мальчик. Стоит под снегом. И просто ждёт, когда я выйду. Поправила лифчик, что больше показывал, чем скрывал, придирчиво осмотрела себя в зеркало. Накинула шубу прямо на голое тело и вышла… в снег…» Дневник. Догадалась я. И чертовски откровенный дневник. Чужие дневники, конечно, читать нехорошо. Дневники не книги. Книги пишут для читателей. Дневники пишут для себя. Хотя Пушкин со мной, конечно, поспорил бы. «Я пишу для себя, а печатаю для денег», — написал он в письме Вяземскому (а кому ж ещё). Но тут почерк был явно не пушкинский. Женский, округлый. Разборчивый. И хозяйка дневника мне неизвестна. Поэтому я без зазрения совести взяла тетрадь в постель почитать перед сном, да так с ней в обнимку и уснула. Утром я даже засомневалась, что прочитала, что додумала сама, а что мне приснилось. Проверила, на месте ли татуировка (вдруг она тоже мне приснилась). И подумала, как было бы проще, если бы я вела дневник. Почитала бы сейчас свои записи, и всё встало на свои места. А так гадай, прислушивайся к собственным чувствам. А они, такие непостоянные. То им кофе и поэзии, то из Авроры выстрелить и бежать куда-то с матросами… То позвонить Максу, то зайти к Руслану… Но Руслан зашёл сам, а Макс… Перечитав вчерашнюю переписку, я набирала то пустое «Доброе утро», то сердечное «Привет», но так ни слова и не написала до того, как вернулся Руслан. 46 46 — Ничего не вспомнила? — спросил он, пока поменял замок. — Нет, — села я рядом прямо на пол, привалившись спиной к стене. Что-то мне мучительно напоминали его руки, закручивающие шурупы и на душе от этого было тепло, солнечно и спокойно. — Но я вчера говорила с отцом. И он сказал, что полгода назад я развелась с мужем и решила начать новую жизнь в другом городе, то есть здесь. Я тебе об этом рассказывала? — Нет, — ответил он коротко. Я бы даже подумала: равнодушно, если бы отвёртка в его руках не замерла и спустя секунду не продолжила вращение с удвоенной силой. — Ну и хорошо, — вслух подумала я. — Расскажи лучше о себе. Нет, — выдохнула мечтательно. — Расскажи что-то такое… Он усмехнулся. — Чего никогда тебе не рассказывал? — Чего никогда никому не рассказывал. Это будет наш секрет. — М-м-м… Как же мне нравилось, когда он вот так улыбается, одними глазами. — Хорошо. Но сначала я спрошу. Ты знаешь, что такое, например, промышленный шпионаж? — Э-э-э… да. — К чему он клонит? — А что такое секс-шпионаж? — О-о-о, — с интересом развернулась я. — Нет, но очень хочу знать. — И когда он вкратце объяснил, подползла к нему на коленях. — Боже, скажи, что ты секс-шпион! — смотрела я на его с нескрываемым восторгом. — Встать с пола, простудишься, — подал он мне руку, помогая подняться. И встал сам. — Ты секс-шпион, да? — заговорщицки прошептала я, заглядывая ему в глаза. — Только никому, — прижал он палец к губам и подмигнул. Твою мать! Даже если это была неправда, даже если звучало, как голимый подкат, мне чертовски хотелось об этом послушать. — Сказать что-нибудь на шпионском? — улыбнулся он. — Лучше расскажи что-нибудь из своей шпионской работы. — Легко. Но не сейчас. Он проверил, как закрывается и открывается дверь, и вручил мне ключи от нового замка. — Может, вечером? — уточнила я. — Сходим куда-нибудь? — спросил он. — О да! — согласилась я. Он помыл руки, обратил внимание, что кофемашина мигает, и включил её двумя точными движениями, но снова отказался от кофе. Я пошла его провожать. — Заберу тебя в восемь. Вот отсюда, — протянул он визитку. — Раньше ты не сможешь. — Почему? — удивилась я, не глянув на зажатую в пальцах картонку. — Будешь занята. В семь вот по этому адресу у тебя встреча с мозгоправом, — показал он всё на ту же карточку. — Буду ждать тебя там. Она лучшая в своём деле, — кивнул на фамилию с визитки и прошептал на ухо: — Кстати, она натаскивает шпионов. До встречи, малыш, — погладил меня по щеке. И ушёл. — Малыш, — повторила я вслух, когда дверь за Русланом закрылась. Ну, не абы что, понимаю, до «своих» слов мы ещё не дошли. Но уже лучше. Лучше. Я кивнула и прочитала на визитке: Антонина Владимировна Ларина, нейропсихолог. Как вешаться не хочется, как хлопотно стреляться, как долго и как холодно лететь вниз головой! В порядке исключения